Добро и зло

Никогда бы не подобраться нам к добру и злу, если б не были они даны нам субъективно.

Поверхностная субъективность достаточно очевидна: что причиняет нам головную боль - то зло, что избавляет от неё - добро. А где у кого находится та голова, которая болит - значения не имеет.

Но двинемся к центру - с этой поверхности к субъективности глубинной. Заглянем в себя, для чего отойдём наконец от вопроса "когда мне сделали добро и когда - зло?" и обратимся к другому: "когда я зол и когда добр?".

Понаблюдав за собой, мы, конечно, отметим, что "быть злым" и "быть добрым" - это состояния, которые легко различимы. Бог ведает, чем мы их оцениваем, но большинство из нас согласится, что в злом состоянии человек вряд ли скажет себе: "сейчас я добр". Он, безусловно, может и завраться в уме, и заявить (кому?) -"я делаю сейчас добро!". Но это совсем другое дело и потому он всегда имеет редко используемую возможность добавить про себя: "хотя я и зол".

Итак, есть такое место, где мы способны разглядеть добро и зло, не обманывая при этом себя. Должно быть, имеет смысл оттолкнуться именно от него в попытке уяснить, что есть одно и что - другое. Иного такого места, насколько нам известно, никому открыть не удалось. Только внутри себя.

Обращаясь к собственному опыту всякий способен констатировать: я ощущаю в себе тем меньше добра, чем в большей степени я сосредоточен на себе.

Что здесь имеется в виду под "сосредоточенностью на себе"?

В поле моего внимания в основном находятся мои проблемы.

Что я называю проблемой?

Проблема - это то, что, лишив меня комфорта, настоятельно требует его восстановления. Ясно, что речь идет о проблемах субъективных, моих.

К чему приводит сосредоточенность на проблеме? Что это такое?

Сосредоточенность на проблеме означает ограничение. Наше внимание целиком отдано проблеме. Мы слепнем по отношению к другому.

Вместе с тем, нельзя сказать, что нам нет дела до другого. Нам есть до него дело и как ещё есть. Но только не до самого по себе другого, а до того, что в нём является средством.

Что такое средство?

Говоря вообще, средство - это всё что угодно. Средства бывают двух видов: 1. те, что способствуют нам в избавлении от наших проблем; 2. те, что создают нам проблемы и мешают от них избавиться.

Всё в окружающем нас - из того, что мы можем рассмотреть в нём, как в видимой сфере, видимых объектах, так и в сфере воображения - всё в нём есть для нас средства первого или второго рода.

Лягушка видит лишь движущиеся объекты. В сравнении с этим земноводным наше поле зрения сужено. Мы видим другого только когда он движется по отношению к нам. Если он движется сам по себе - его для нас нет, как нет для лягушки неподвижного тела.

"Сам по себе" - это значит, что другой не является для нас средством. Это не тот "сам по себе", который не зависит от нас. Это тот "сам по себе", от которого не зависим мы. Следовательно, "сам по себе" - вовсе не другой. Но он, тем более, и не мы. Выходит - его и в самом деле нет.

В любом человеке и животном, в любой вещи мира в той или иной степени есть для нас другой как средство и нет того, что само по себе. Многое, и неизвестно, сколь многое, крадут у нас наши проблемы - весь мир того, что само по себе.

Другой - всегда средство, средство первого или второго рода. И поэтому нам всегда есть дело до другого, хотим мы этого или нет, желаем мы об этом знать или не желаем.

Пока же другой является для нас только средством, мы ничем не можем себя обогатить. Ведь нет того, что само по себе. Но в нём - всё богатство.

Такое не-обогащение оборачивается границами, урезающими нас. Наши границы - наши проблемы. То, что внутри границ, - мы. Снаружи - другие - средства. Больше ничего нет.
В конце концов мы так и понимаем наше я - как не-ты, не-другое.

Наши проблемы вырождают мир - в зависимости от наших темпераментов - в ярко- или тускло-злобную точку. И тогда мы переживаем в себе собственное зло.

Мы подобны тогда голодной собаке, у которой пытаются отобрать кость. Голод - наша проблема, тот, кто пытается отобрать - другой. Мир локализуется в собачью кость, в остальном демонстрируя злобную изнанку. Все не-я угрожают, каждый другой излучает опасность. "Ад - это другой", - говорит философ. Может быть, мы этого и не скажем. Но мы знаем это не хуже философа. Просто философ решительнее нас.

Ад - это другой, а мои проблемы - я. На этом принципе и основано пыточное дело, но вовсе не на страхе перед болью, как полагает расхожее мнение. Становясь главной проблемой, боль концентрирует нас на себе и обращает в злобный яд всех других. Дух того, что само до себе, вытравлен окончательно, мы превращаемся для себя в чистую жертву, проникнутую дьявольской любовью к палачу, и мним предательство как акт искупления. Мы подлинно в аду, поскольку наш ад оказывается снаружи - мы в аду, а не ад в нас. Но ад проклят. И мы идём на предательство как на святое дело.

Это - в крайней точке нашего зла. В ней зло забывает себя, начисто освободившись от добра. Все добро - вовне. Но всё, что вовне - наш ад. Добра нет вообще. Есть жертва внутри и снаружи - зло.

В этой точке мы лишены сознания собственного зла. Всё зло - чужое. Чистая жертва не может содержать зла. Чистая жертва чиста вся.

Чистое зло не ведает себя как зло. Дьявол видит себя только той чистой жертвой, что приносит неведомому богу невидимый палач, подчинившись злобному требованию других.
Дьявол не знаком с дьяволом. Он дьявольски одинок. Весь мир против дьявола. Чистая жертва, мир врагов, безликий палач и несуществующий бог - все. Кто не внимал этому квартету - ни сном ни духом - пусть сделает шаг вперед...

Одиночество дьявола - в отторжении мира. Одиночество зла в том, что другие - не-я. Другие - средства, я - цель. Одинокий в дьяволе зовётся Сам. Дьявол сам по себе - Сам. Дьявол действующий - дьявол.

В каждом из нас есть «Я – Сам». Мы называем его – «я». Некоторые называют его эго. От эго произвели слово "эгоизм" и много других слов. Мы пользуемся этими словами как средствами. Дьявольский круг замыкается.

... но что мы называем добром ?

Видимо, в обиходе под ним разумеют обычно отсутствие зла. Когда лев насытился, он не опасен. Пока напитаны наши желания, мы не имеем проблем - мы только чреваты ими. Если другой удален за радиус риска, Сам спит, не действует, и поле зла не вспыхивает, но лишь неприметно тлеет, между полюсами я и ты.

Нет ада, есть отдохновение, зачастую в контрасте переживаемое как наслаждение. Энергия не растрачивается попусту и может быть накоплена впрок с некоторым избытком.

Избыток - это то, чем можно поделиться. Насытившийся лев отрыгивает и отдает остатки шакалам. Лев добр к шакалам и гиенам. Я добр, если меня не бьют, и трижды, если судьба благоволит мне.

Как к такому добру относиться? Может быть, презирать его? Или все-таки отдать ему должное?

Наверное, должное имеет смысл отдавать всему. Раздраженный зверь может наделать бед. Злобный человек излучает волны зла, способен на низость. Всё это очевидно. Но что следует отсюда?

Следует ли отсюда, что каждый из нас обязан создать другому столь комфортные условия, чтобы в том не вскипало зло? Тогда мы изрядно поубавили бы зла в мире и один только этот расчет должен бы унять все сомнения.

Но все-таки...

Как можем мы обеспечить другому комфорт? Теоретическая формула проста: не быть для него другим, не противостоять его я своим ты и пусть его Сам пьет свой бальзам беспрепятственно, лишь бы не выпускала его в мир хватка Самоутверждения. (Практический курс на этот счет создал и развил в нашем столетии Дейл Карнеги.)

Когда такая деятельность оказывается достаточно примитивной, ее называют лестью. И все мы дружно осуждаем лесть, все дружно догадываемся, что неподалеку обретаются лицемерие, ханжество и прочие подобные твари.

Так отчего мы против этой пищи, которой может быть успешно напитан Сам (при том условии, само собой, что не будут обойдены отличные рецепты расторопного Дейла, помещенные в его гастрономическом курсе)?

Здесь намечаются две причины.

Во-первых (и именно во-первых) просто потому, что лесть примитивна. Это хорошо усматривается при наблюдении за лестью, адресованной не нам.

Но беда не в примитивности самой по себе - она вполне отвечает нашему собственному примитиву; беда в том, что примитивность лести опасна для нас.

Лесть как таковая легко может быть обнаружена другими. Еще не успеем мы испытать удовлетворения от чьей-либо лести, как окажемся вынуждены догадаться, что ни окружающие, ни сам льстец не верят ни в слова, ни в деяния лести. И всему этому виной примитив лести, до такой степени снижающий ее удельный вес, что она плавает поверху на всеобщем обозрении.

Лесть, тем самым, у многих из нас не способна достичь своей цели. Мы же, что очевидно, нуждаемся в таких средствах, которые могли бы желанную цель обеспечить. Мы нуждаемся в столь совершенной подкормке нашего я, которую восприняли бы как «истинное» благодеяние. И именно «истинное», т.е. убеждающее нас в том, что оно способствует нашему продвижению вверх - делу самоценному, не ограничивающему нас, не-эгоистичному.

Мы ждем обмана и наш обманщик должен быть искусен, ибо и сами мы достаточно искушены. Обманщику следует превзойти нашу вяло-тревожную способность раскрывать обман. И тайком от себя - но внешне смущаясь - мы будем ему благодарны.

Неужели наша вера столь иллюзорна и нашим эгоизмом исчерпывается вся наша суть? Или, может быть, говорящий это - мизантроп, ослепший в своём презрении к человеческой породе?
Ни то, ни другое. Вторая причина...

Вторая причина, удерживающая нас против лести, не так примитивна. Вот если бы мы хорошо рассмотрели первую, то нам удалось бы, возможно, заметить и некоторый остаток.
Быть может, нам повезет, вглядевшись, найти в себе и еще кое-что такое, что с лестью несовместимо.

Если первое сопротивляется лести подобно, например, тому, как действующие правила не позволяют нам появляться в общественных местах вымазанными в грязи, то второе и в самом деле несовместимо с лестью, просто - как грязь несовместима с чистотой.

Невозможно, чтобы чистота сопротивлялась грязи. Чистота и грязь не смешиваются. Грязь может только прикрыть чистоту, если чистота есть. Но если чистоты нет, отсутствие грязи не обернется чистотой. Грязь должна отсутствовать на чем-то, что не есть грязь.

Вторая причина, по которой мы не приемлем лесть, это наша чистота, та самая, что не имеет ничего общего с отмытым от зла эго - с отрыжкой объевшегося льва. Отсутствие зла не есть еще добро. Отсутствие зла - это осоловевшее от пищи зло. Добро не противоположно злу. Оно и зло - не диалектическая пара, как не диалектические пары чистота и грязь, свет и тьма, любовь и ненависть.

Добро - нечто совсем иное, чем зло. Это не зло с обратным знаком.

Это нечто нам не известное. Добро это наша чистота, наша любовь, которая не имеет оборотной стороны.

Если зеркало измазать грязью, что мы в нем увидим? Но зеркальное стекло не смешивается с грязью, не пропитывается ею. Зеркало само по себе чисто.

То добро, которое есть в нас, оно неотделимо от истины и любви. Истина и любовь - другие его имена. Если мы глубоко заглянем в себя и хорошо рассмотрим первую причину наших возражений лести, может быть, мы и обнаружим, что осталось что-то еще.

Первая причина вся сплошь самостная. Нельзя увидеть в себе чего-то помимо своего эгоизма - что бы мы там ни нашли - не охватив взглядом всего его целиком. Нельзя потому, что Сам не видит себя сам, и я должен быть где-то еще, чтобы Сам попал ко мне на ладонь и был представлен моим глазам.

Тогда станет ясным, есть ли остаток и каков он - тот, кому принадлежит ладонь и взгляд, и, разумеется, Сам.

Вторая причина вся там, где Сам пастись не может ввиду отсутствия корма. Он не страдает от этого, поскольку то место, на котором нечего съесть, для него не существует вовсе. Так устроен Сам.

Истина не нуждается в лести. Мы смутно чувствуем, что в лести есть фальшь, хотя бы формально она и не содержала ни одного слова лжи. Лесть просто не нужна. В ней нуждается только Сам. И всё, что нужно, нужно только ему. В нас сидит нуждающийся и благодаря ему каждый из нас представляет собою нужник. То, что есть в нас ещё и помимо - не нуждается ни в чём. Оно просто есть.

В чем могут нуждаться наше добро, наша истина, наша любовь? Если они в чем-то нуждаются - произошла ошибка.

Добро, требующее благодарности, добро, изнемогающее без точки приложения, - это не добро, это - незлобный эгоизм, это закормленный Сам. Можно не называть его злом, как можно не называть бомбу бомбой до тех пор, пока она не разорвалась.

Истина, нуждающаяся в подтверждении, истина, рвущаяся в бой - не истина, а только форма её, в которую облачился Сам.

И что можно сказать о любви, ждущей ответа, изнывающей без взаимности?..
Когда Сам хочет есть, голод его звучит в нас разными голосами.

...Добро это свет. Ты светишь, потому что ты самосветящееся существо.

Но не всякий рад свету, для многих тьма - покров уюта. Свет делает видимым то, что не хотим увидеть; свет будит тогда, когда хотим спать. Свет обнажает новое, лишая комфорта жизни в тепле нажеванных представлений. Свет, в конце концов, слепит с непривычки и делает больно. "Да сгинет свет, да будет тьма!" - вот лозунг большинства, схороненный во внутренней темноте.

Мы все за добро и это удивительно. Откуда такое единодушие? Каждому из нас достало бы ума понять это. Но не ума нам недостало, а мужества.

В недостатке мужества наша примитивность. Мы примитивны - вот в чем дело. Мы примитивно делим мир надвое - на "плохо" и "хорошо". Самый утонченный из нас, самый рафинированный, тот, что помимо полутонов и оттенков знать уже ничего не хочет - и тот тут же, только в худшем положении. Нищий духом ему не пара! Но сказано...

...И это не какие-нибудь отвлеченные "плохо" и "хорошо", это всегда - "мне плохо" и "мне хорошо". Если "мне плохо", значит, имеет место зло. Если "мне хорошо", значит, имеет место добро. Мы никак и никуда не можем уйти от себя. Если мы движемся куда-то, то всегда норовим переметнуться от "мне плохо" ко "мне хорошо". Мы не знаем других направлений, потому что не хотим их знать. Но только в иных направлениях можно двигаться, тогда как мы лишь вращаемся вокруг собственной оси.

Посмотрите на борца за добро! Чего он добивается? Он хочет устроить мир так, чтобы ему было хорошо. И он усиленно об этом не знает.

А пока борец захвачен своей борьбой, жизнь его наполнена неким смыслом. И это одно из самых главных наших "мне хорошо". Наполненная жизнь - хорошо, пустая - плохо. Больше ничего нет. Так или эдак.

Каких бы и сколько бы полутонов с вензелями ни нагнать нам в промежуток между "эдак" и "так", мы останемся примитивами. Ведь мир по ту сторону этой пары не существует для нас.
Может быть, есть кто-нибудь, кто не способен понять это? Все способны. Но это не ведёт нас ко "мне хорошо". Оно уводит в чужие края, туда, где нет обещаний, откуда не возвращаются.

В тех краях не живёт Сам. Он даже не смотрит в ту сторону. В том направлении у него не поворачивается шея.




________________________________


июнь 1987 г.