Ворона

 Из окна четвертого этажа упала птица и, побарахтавшись в сугробе, уткнулась мягким равнодушным взглядом в меня - одинокое пятипалое чудовище.
- Привет!
 Я могла только повторить ее фразу, но с несколько удивленной интонацией. Хотя сразу дала себе слово больше не теряться.
 Птица презрительно высморкалась. Собственно, разговор заглох.
Животное молчало, делая вид, что чистит грязные крылья. Я рассматривала ногти, и мне тоже было все равно. Так продолжалось минуты три, а потом эта носатая уродина не выдержала.
“ Ну и что? “ - спросила она.
“ Ну и что? “ - в тон ответила я, выразительно положив ногу на ногу. Ситуация складывалась критическая и по законам жанра нужно было проявить весь свой характер. Разговор явно намечался долгий. Январь вступал в свои права. Пиво непривычно омерзительно грело руку. Наверное, я заболевала.
 Птица недовольно буркнула в усы и, заложив крылья за спину, стала монотонно покачиваться. Я аккуратно пнула ее ногой, мысленно проверяя себя на гуманность по отношению к животным и приходя к приятному выводу, что это скорее даже дружеский жест.
 “ А все - таки? ” - птица действительно говорила.
 Надо было что - то ответить и, не подобрав в мыслях ничего лучше, я спросила:
 “ Вы не ушиблись? ”
 Птица покачала головой и прищурила правый глаз. Надменность позы меня взбесила.
 “ Кыш отсюда, старая вобла! “ - неожиданно проорала я.
 Резко развернувшись, птица ушла. Ларчик открылся. Так все началось.
 
 
 Сезон сменял сезон. Белое на голубое. Голубое на зеленое.
В воздухе запахло черемухой.
 За все это время с птицей мы виделись дважды. Один раз - чуть не столкнувшись нос к носу на углу булочной, второй – у мусорного контейнера. Мы, естественно, не здоровались и делали вид, что никогда друг друга не знали. При второй встрече, она вообще сидела ко мне спиной, хотя до этого бойко копалась в помоях, ежесекундно оглядываясь, и не могла меня не видеть. По-моему, это была ворона. Но точно не голубь.
 Потом мы стали жить вместе. Сейчас даже трудно сказать, как это случилось. Наверное, она вошла в мое окно, и мы решили больше не расставаться. В силу ли моего хронического одиночества, которое владело мной в тот момент, несмотря на большое количество людей, гнездившихся в моей жизни, или просто ей удалось заставить меня поверить, что наше общение не закончится также как все предыдущие психологические контакты – не знаю - не знаю, но факт остается фактом.
 Я стала называть ее Кларой. Карл у Клары украл кораллы… Лучше бы он ее задушил.
 
 
 Разговор первый.
 О ковре. О грибах. Ты веришь в чудеса?

 Прихожу с работы. Вхожу в комнату и разваливаюсь в кресле. Клара шумно слезает с карниза. Вижу, что соскучилась. Вскарабкивается на колени. Вздыхает.
- Ну, как ты, маленький? – несколько раз ласково провожу ногтем под клювом.
Клара морщится. Не любит приторности. В воздухе явно чувствуется аромат моих духов. Нахожу взглядом незакрытый флакон. Клара никогда за собой не убирает. У нее нет рук.
- Ну и зачем?
- Мне они нравятся.
Исчерпывающе.
- Клара, я очень устаю на работе, а ты мне совсем не помогаешь по дому. Подмети хоть ковер. Это ты можешь.
 Птица поворачивается ко мне спиной и нахохливается. Я чувствую себя виноватой.
- Давай поговорим о чем-нибудь.
- Давай – мгновенно отзывается Клара.
 Она очень любит слова, а мне необычайно приятно слушать ее картавое томное произношение.
- Расскажи мне … о грибах.
- Грибы…Грибы бывают разные.
Мы долго смеемся. Я достаю из бара бутылочку красного вина, бокал и блюдце. Клара вытаскивает из-под ковра ментоловые сигареты и подпихивает мне зажигалку. Затягивается, закатив глаза, и озорно смотрит на меня. Иногда она забывает, что я не мужчина.
- Потанцуй.
Клара вспрыгивает на стол, проходит по нему вразвалочку как морячок и, остановившись посредине, начинает подскакивать, подбрасывая по очереди лапки. Я вставляю неопределенный диск в магнитофон и это оказывается «Sсorpions». Клара кружится, широко расправив крылья и выразительно выгибая шею. Она хорошо чувствует музыку. Мне приходит в голову мысль, что на этом в наше время можно зарабатывать. Но я не хочу, чтобы о Кларе знали. Просто не хочу.
 Подбегает к блюдцу и делает глоток вина. На клюве маленькие капельки пота. Берет еще тлеющую сигарету. Садится рядом ногу на ногу.
- Теперь ты.
- Я не буду.
- Почему?
- Устала и не хочу.
- Почему?
- Глупый вопрос.
- Почему?
- Я не люблю танцевать.
- Почему?
- Мы еще не так много выпили.
- Почему?
- Завтра рано на работу.
- Ну, пожалуйста…
Я еще ничего не решила, но встаю. Я не знаю, как танцевать под «Scorpions». «Пожалуйста…». Сажусь на пол напротив кресла и смотрю на Клару, слегка раскачиваясь. Музыка делает меня грустной и сентиментальной. Допиваю бокал.
- Клара, ты веришь в чудеса?
- Конечно.
- В какие?
- В свои.
- Ты можешь что-нибудь сделать?
- Да.
- Сделай…
 

 Разговор второй.
 Ничего невозможного нет.

- Ну, как? - Клара прикладывает к моему лбу прохладное ароматное крыло.
- Почему ты раньше не сказала, что это возможно?
- Тебе понравилось?
- Почему ты раньше не сказала, что это возможно?
- Все возможно для того, для кого все возможно. Можно я не буду подметать пол?
- Не подметай…
Клара устало запрыгивает на подушку. Превращается в маленький беззащитный комочек. Мы засыпаем.

 
 Разговор третий.
 О гостях, коньяке и зеркале.

- Клара, сегодня у меня будут гости.
- Клара, ты меня слышишь?
- Гости, гости, гости, гости…
- Да, ко мне иногда приходят гости. Гость.
- Ну-ну.
- Я просто думаю, что тебе это будет не интересно. Хочешь посидеть на лоджии? Ты же хотела. А я тебе орешков куплю.
- Куплю.
Клара начинает поскребывать клювом стекло окна.
- Клара, ты все прекрасно понимаешь.
- Понимаешь.
- Хорошо, никто не придет.
- Придет.
- Хочешь – оставайся.
- Оставайся.
- Я не хотела рассказывать, что у меня есть ворона.
- Ворона.
- Они же не знают, что ты такая.
- Такая.
- Хватит!
- Хватит.
В холодильнике пусто, и приходится выдумывать что-то несусветное. Мужчины много едят. Лезу в ящик с полупроросшей картошкой. Морковка. Лук. Банка горошка осталась с прошлых праздников. «Жареная картошка с овощами». Выглядит очень аппетитно. Калории, холестерин и канцерогены. Себе шоколад и мороженое (давно лежит). Немножко коньку. Немножко сейчас.
- Клара, будешь коньяк?
- Конь-як?
Голосок бодрый.
- Коньяк. Налить?
Успела перебраться к блюдцу. Сидит - улыбается.
Подхожу к зеркалу подкрасить ресницы. Клара взлетает мне на голову и путает волосы.
- Клара, ты только молчи, а?
Встречаемся в зеркале взглядом. Я с вороной. Я и моя ворона.
 
 
 Разговор четвертый.
 Что такое «Карррр?»

Утро. Хлопает входная дверь. Возвращаюсь.
- Карррр!
Клара вылетает в окно.
 

 Разговор пятый.
 О фруктах, спичках и хрусте.

- Клара, если мы живем вместе, то будь добра, предупреждай, куда и насколько ты улетаешь.
- Хорошо.
- Я не хочу волноваться.
- Хорошо.
- С тобой могло что-нибудь случиться.
- Он тебя не любит.
- Заткнись!
Наверное, я злая. Наверное, нельзя кричать на птиц. Но мне очень больно, что меня не любят. Потому что меня действительно не любят. Некому. Да и кого люблю я? Конечно, легче нарезать этот феноменально доказанный феномен – любовь - как сочную южную дыню на некоторое количество истекающих добром и благодарностью кусков и съесть вместе с наиболее достойными окружающими, ощутив насыщение на время и пустоту навсегда, но. Но разве, когда ты коленопреклоненно протягиваешь самостоятельно выращенный фрукт выбранному случаем дегустатору, смотришь, как он надкусывает его, а непонятные физиологические процессы в этот момент создают эффект сладкого щемления сердца, и сознание отмечает пульсирующую активность твоей крови, разве это не честнее по отношению к чуду, которого жаждет человечество?
Правда, покусанным, в результате, остается опять-таки твое жадное до ощущений сердце, и ты, укушенный идиот, жалуешься на вселенскую несправедливость достойным окружающим, оставленным очередной раз голодными, но. Но, поехали дальше.
Слушая мои занудные рассуждения о жизни, Клара обычно сначала невнимательно кивает, потом честно предлагает выпить. И мы пьем до тех пор, пока я сама не опровергаю вдохновенно свои слова и не предлагаю спеть, сплясать, сбегать за сигаретами, а потом засыпаю, миновав ванну и не пожелав снять одежду.
- Холодно. Да и что я собственно такого сказала? – Клара кутается в кухонное полотенце и присаживается у плиты. – Зажги.
Подношу горящую спичку к ее клюву. Клара не двигается. Обжигаю пальцы. Пахнет паленым. Я знаю, ей очень больно.
Прислоняюсь лбом к оконному стеклу. Клара подлетает, садится на плечо. За окном осенняя пора - очей очарованье. Вороны не плачут – плачут люди.
Я боюсь сильно сжать ладони – вдруг в маленьком организме что-то безвозвратно хрустнет. Бессилие и власть. У меня депрессия. Осенью это у меня всегда.
 
 Разговор шестой.
 Кто такие вороны.

 Несколько дней проходят в непривычном спокойствии и гармонии. Клара помогает мне стерилизовать банки для варенья, ловко маневрируя клювом. На четвертый день банка разбивается. У Клары откуда-то из-под перьев капает кровь. Я не знаю что делать, а глаза у нее грустные-грустные. Чужие страдания для меня всегда чужие страдания. Разговор о них заставляет сделать понимающее лицо, слегка опустить глаза и пробормотать что-то подходящее. Я не училась чувствовать чужое. И любить - тоже не училась. В пестованиии своего «хочу» и восхвалении своего «имею» жизнь брызжет нетерпеливым фонтанчиком. Независимым и бесцельно конечным.
 Клара - моя? Однажды она может улететь и не вернуться. Она такая. И она ворона. Я не знаю ворон, и до сих пор не думала обо всех странностях нашего общения. Наверное, она любит меня, раз терпит. Я не могу увидеть чужие чувства… Я. Я. Я. А почему же мне сейчас так больно? Потому что кровь стекает у меня по рукам. И мне наплевать, что Клара меня бросит. Мне наплевать, что у нас не будет простого человеческого счастья, к которому я подсознательно стремлюсь, идя в противоположную сторону.
- Господи, помоги ей…Помоги нам, Господи… - вынимаю торчащий осколок из-под левого крыла – Чертово варенье!
Беру на себя ответственность, ловлю на щеках слезы. Надеюсь. На следующее утро Клара выздоравливает, и начинается непростое и нечеловеческое счастье со всеми неправильными правами и обязательными необязанностями. Кто такие вороны? Я люблю ее.