Стук-стук

Жила была семья. Мама, папа, дочка.
Мама и папа очень хорошо знали друг друга и думали, что знали дочку. А дочка хорошо знала сама себя и чуть-чуть маму и папу – ровно настолько, насколько они сами того хотели.

В принципе, обычная интеллигентная семья.
Одним воскресным днем семья как обычно собралась ужинать. И только все собрались за стол, в дверь – постучали.

- Мне кажется или стучат? – спросила дочка.
- Фигня, у нас звонок работает, позвонили бы. Тебе показалось, - сказал папа.
- Я посмотрю, - как всегда сказала мама, принимая ответственность на себя, как она это делала обычно, даже пытаясь на темной улице защищать папу от пьяного прохожего, что женщине совершенно не должно быть свойственно.

Мама сначала спросила: «Кто там?». Молчок. Она хотела уже вернуться к столу, как стук раздался снова. «Кто там!?».

- Мать, иди уже есть, что ты там застряла? – крикнул папа.
И она повернулась к кухне, но что-то замешкалась, и вдруг, не взирая, на все предостережения, которыми не раз надоедала дочке, взяла и… открыла дверь.
- Кто тут? – спросила мама. И… никого не увидела.

А, тщедушному безумию, только это и надо было. Пока мама выглядывала за дверь, оно мягко прыгнуло ей на плечи, и так на ней и въехало, по-барски, прямо в квартиру.

Мама села за стол, и как ни в чем не бывало стала накладывать сначала всем, а потом себе, еду, а безумие, обернулось вокруг ее шеи кошкой, и прижмурило глазки.

Вот так безумие нашло себе пристанище, а жизнь семьи покатилась дальше.

Сначала все было как всегда. Будни, терпенье, редкие минуты счастья. Безумие вело себя тихо. Оно поселилось у мамы на плечах, а ночью перебиралось ей на грудь, ловя сонные страхи. Внутри у мамы накопилось столько всего: и боязнь за единственного ребенка, и за мужа, который чуть что, сразу хватался за сердце, и целая когорта задавленных женских желаний, которые в среднестатистической советской семье невозможно было реализовать, и папин эгоизм, настолько отвратно выпирающий, что кажется ее, мамы, в семье вообще не было, хотя тащилось все на ней.

Безумие медленно жирело на такой закваске, как на дрожжах. Однажды, опять таки в один воскресный день, оно пришло в комфортную для него форму, и стало заправлять мамой, и, следовательно, всем в квартире.

Как-то вечером, когда мама пришла поцеловать дочку на ночь, она села к ней на кровать и рассказала леденящую кровь историю о том, что ее преследует тайная организация. Эта организация опутала сетью весь ее институт, и сотрудники следят за ней, и подкладывают ей скабрезную литературу, чтобы увидеть ее реакцию.

Дочка, выросшая в обстановке всеобщей подозрительности, когда репринтное издание Мастера и Маргариты прятали в полке за вторым рядом книг, сразу поверила маме. И только на следующий день заподозрила что-то неладное, когда в метро они по пути к ней на работу, с которой она сразу решила уволиться, несколько раз пересаживались из электрички в электричку, потому что мама показывала ей на совершенно случайных прохожих, которые якобы за ней следят.

И тут дочка по настоящему напугалась.

Напугался и папа. Заплаканный пришел он к дочке вечером перед сном.
- Я виноват. Я во всем виноват! Как я проморгал, как я не уследил??!!! Я думал, что все нормально. Я ничего не видел! У меня были свои проблемы. Всегда были свои проблемы. А других проблем-то никогда и не было!

А довольное безумие хрустело на ярко залитой светом кухне плюшками, поглядывало, как мама устраивает ловушки зложелателям из иконок и протянутых везде ниток, сладко зевало и думало:
- Я здесь всех переживу!