Целесообразность
Но молодой человек был, как говорится, «под парами», и, возможно, поэтому никто не возвысил свой голос в защиту старости. Никто не встал ей в помощь. Знойное жаркое солнце июня, как сковородку раскалило пассажирский автобус, почему внутри был сущий ад. Не смотря на открытые окна по всему периметру салона, было невозможно душно – нельзя было просто дышать среди потных тел и газов. Людей, конечно, разморило, и никто не хотел ввязываться в перепалку – мол, зачем себе нервы портить? Собственное здоровье, оно, понимаете, ближе к телу, чем благополучие какого-то старика. Ведь он пожил, в своё время попользовался всеми благами жизни. И теперь пусть сидит себе дома и не портит людям ни дня, ни настроения.
- Вот об этом следует писать журналисту, - сказал я, обращаясь к своему молодому коллеге, - именно с таких обыденных мелочей и начинаются глобальные проблемы.
Но молодой коллега взглянул на меня пустым рассеянным взглядом и отрезвил своей короткой речью:
- Журналисту нецелесообразно быть добрым, чтобы писать о доброте. Ему не надо быть милосердным, чтобы писать о милосердии. И, вообще, не обязательно любить человека, как такового, чтобы писать о гуманизме. Главное здесь, чтобы за написанный материал хорошо заплатили. Никого не интересует происхождение твоих денег, поскольку всех занимает их количество – и желательно, как можно больше. Если овчина стоит выделки, то целесообразно поиграть с общественностью и в доброту, и в милосердие, и в гуманизм. Народ у нас, как бумага, всё стерпит и проглотит – «лишь бы не было войны». Ему подавай «хлеба и зрелищ», а сам считай свои гонорары.
- Но, позвольте, - не выдержал я, - как это можно! Пусть такой журналист достигнет высот и станет первым среди равных, пусть свои материалы он будет создавать по всем канонам журналистики и последнему слову СМИ. Вот только как можно верить такому человеку на слово и принимать всё к сведению, советоваться с ним и прибегать к его помощи, наконец, учиться у него тому, о чём он пишет, если в каждой его запятой – ложь и равнодушие. Это всё равно, что построить дом по последнему слову архитектуры, придерживаясь всех строительных норм и правил, а жить в нём станет нельзя, поскольку в этом не найдётся места для души.
- Не смешите меня, - заметил начинающий журналист, - и не носитесь со своей душой, как «с писаной торбой». Что такое «душа»? Это всего лишь аббревиатура: ДУША – Дураки Умирают, Шулеры Ассимилируются…
Тут в наш разговор «вклинился» старик, обрусевший таджик. Про таких говорят: человек старой закалки. И вот он обратился к моему собеседнику.
- Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу, молодые люди, но вы, вы, молодой сторонник целесообразности, далеко не правы. Я говорю об этом, опираясь на собственный опыт, а он будет поболее Вашего, холодный нигилист современности. Душа была, есть и будет всегда. Но об этом судить ни Вам, ни мне, никому из смертных на этой земле, ибо над нами есть наивысший судья. Не хочу Вас чернить и читать Вам нотации. Пустое это, если человек думает, что совесть, совместно с душой, придумали неудачники, чтобы оправдать собственную нерасторопность.
И тут престарелый пассажир поведал такую сказку.
«Итак, в одном месте на земле под солнцем стоял удивительный и прекрасный, славный город, который тамошние поэты называли маленькой Швейцарией. Город тот был богат своей городской стеной, дворцами и жилыми зданиями. Он гордился красивыми аккуратными улицами, широкими площадями, тенистыми скверами и прохладными фонтанами. Каждый житель вёл себя соответственно поставленной цели, вполне единолично разумно и практически индивидуально полезно. Всякий принимал целесообразные решения и, соответственно тому, совершал целесообразные поступки. Соотносился с другими, если находил это должным, необходимым и своевременным. Уважал тех, кто, по личному мнению, был достоин его уважения. Общался лишь в том случае, если общение сулило выгоду. Было достойно времени, сил, мыслей и слов. Словом, это были глубоко целесообразные люди.
Ничего удивительно в том не было, что никто не встал на защиту путешественников, идущих к городу, когда в его окрестностях появилось чудовище. Оно стало бесследно пожирать одиноких путников и отдельные группы людей, и никому в городе до этого не было дела. Любой правомерно и целесообразно считал своим долгом заниматься тем, чем занимался год или десять лет назад, а своё видимое безразличие оправдывал очень важными, неотложными и срочными проблемами, промедление которых равносильно скорой и неминучей смерти. А что касается людоедства, то горе-путешественникам следовало бы сидеть дома и не высовываться. Тогда бы чудовище никого бы не ело – само бы умерло «с голодухи», и всё было бы спокойно. Так нет, чёрт их дёрнул тащиться в такую даль невесть за чем! Вот и поплатились за своё вольнодумство. Сами виноваты в том, что их съели. Их же никто не просит пускаться в столь опасное и рискованное путешествие. То же, нашлись экстрималы!
Если чудовище поедало кого-нибудь из горожан, то семьи погибших и их родственники, друзья, знакомые и просто посторонние люди ни минуты о том не печалились, будто ничего и не случилось. Ведь это было не с ними. А тех бедолаг, съеденных чудовищем, никто не просил покидать пределов города. Не было же никакой крайней необходимости оставлять насиженный и привычный уют. Зачем вторгаться в большой мир и узнавать, что помимо тебя и твоего города есть другие люди и города? Куда спокойней сидеть в скорлупе собственных узкоумных представлений, считать себя «сосредоточием вселенной», а значит, быть в безопасности. Только ты сам в центре своего личностного микрокосмоса можешь быть какой-либо значимой и выпуклой величиной, что делает тебя уважаемым и авторитетным в чужих глазах.
Так вот, в этом блестящем городе всё же была одна грязная улица, где в полуразваленном доме жила очень старая, старая, старая женщина. Она была такой старой, что все забыли об её существовании. Более того, пятьдесят лет из своих прожитых ста двадцати она бездвижно провела в постели. За ней все эти последние годы ухаживала другая пожилая женщина, немая, которую старуха приютила, когда той было только десять лет. Само собой разумеется, что и об этом человеке никто не думал и не подозревал во всём большом и богатом городе.
Немую никто не видел и не замечал, когда она выходила на улицу и шла на рынок. А там торговцы видели только деньги, которые появлялись, шуршали и исчезали сами собой. Люди давно привыкли к такому обстоятельству и заученно, не задумываясь, давали на ассигнации то и столько, как это повелось уж много-много лет тому назад. Даже уличные собаки и коты натыкались на неё, будто сослепу, когда немая возвращалась в своё убогое жилище.
Вот однажды старуха, видимо, предчувствуя свой смертный миг, стала говорить своей опекунше, когда и до них дошли слухи о чудовище:
- Чудовище одолеет лишь тот, кто не пожалеет для победы собственного сердца и живота своего. Дело в том, что это чудовище живёт в каждом из нас и питается людскими слабостями и низкими помыслами. Выходит, сердце каждого городского человека –
это сердце чудовища. И если среди людей найдётся герой, который не побоится вырвать своё сердце из собственной груди и раздавить его своими руками на глазах чудовища во спасение жителей города, то чудовище погибнет, и город спасётся. Но погибнет и герой
с разорванной грудью и раздавленным сердцем в руках, если жители города не побеспокоятся о нём, не проявят заботу и внимание. И если во всём городе найдётся хотя бы три человека, которые оценят великую жертву героя и придут к нему, то герой спасется, и будет жить. В противном случае, по смерти героя не пройдёт и ста лет, а может и меньше того, гораздо меньше – не длительнее срока, в который падает и гасится звезда, как чудовище возродится и вдесятеро по десять станет творить своё зло. Тогда смерть героя окажется напрасной и никто не пойдёт больше по его следам. Погибнет город, погибнет и весь мир…
сказала старуха эти пророческие слова и умерла на руках безутешной немой. Осталась несчастная женщина совершенно одна в этом большом и прекрасном, но совершенно чужом городе. И стала она бессонно и безустанно ходить по его многочисленным улицам в поисках героя, чтобы написать тому, как можно спасти город. Ведь эти изящные улицы и площади, великолепные дворцы и дома, думала женщина, ничуть не виноваты в том, что их населяют такие целесообразные и деловые жители.
Но только герой отыскался сам. И был он самой обычной наружности, совсем не героической.
Это был какой-то чужой, пришлый со стороны человек, чуждый принципам городских обывателей – странствующий поэт. Он был беден и скромен платьем, но зато в груди его билось живое горячее сердце, и это сердце было таким, что вмещало в себя весь мир, а сердца всех людей планеты не могли вместить в себя одно единственное сердце героя. Попросту там не было места для него. Стоит ли полезные и столь дорогие площади частной собственности своей души занимать всяких вздорным и совершенно ненужным хламом?
Странствующий поэт и немая встретились – провидение вело их навстречу друг другу. Она написала о том, что поведала умирающая старуха, и поэт согласился, без раздумий и колебаний. Сам, великий по духу творчества, он был пустынно одинок и по-детски беззащитен пред холодным лицом целесообразности. Что ему было делать здесь? Что страшнее: жизнь или смерть? В первом разе, поэт жил наперекор горестной и лживой общепринятой судьбе. В другом случае, он умрёт во имя и на благо людей, которым, по большому счёту, будет просто наплевать на него, что они и делали раньше. Ведь эти люди об этом его не просили. Они не отвечают за его инициативу – пусть сам всё расхлёбывает, если придумал и сделал. Им и в городе живётся вольготно. А чудовище ничуть не мешает поступать по давно заведённому и привычному порядку…
Чудовище и поэт, как это и положено испокон веков, встретились в широком и открытом поле. Силы их были неравными, и чудовище одолевало смертельно раненого героя. На последнем издыхании, он собрал остатки сил, призвав на помощь талант и любовь к жизни и людям, разорвал себе грудь, вырвал сердце и сдавил его железной хваткой перед испуганными глазами дрогнувшего Зверя. Прощальными каплями заката на травы и цветы, на притихшую землю и засыпающий город брызнула горячая кровь, и чудовище вместе с героем бездыханно упало на землю.
Весь жестокий поединок видела немая. Она бросилась к поэту, когда тот упал, думая привести его в чувство, помочь, но… Но разорванная грудь и раздавленное сердце были мертвы и безучастны к ней. Надо было найти в городе хотя бы трёх жителей, согласных помочь и не пожалевших для ближнего своего и дальнего ни собственных сил, ни времени, ни души своей и своего здоровья. И она побежала в город.
В это время на цепях стали поднимать дубовые ворота с чугунными набойками, чтобы на ночь город закрыть от разбойников и коварного чудовища. В ту пору немая оказалась рядом и сделала несколько шагов, как цепи, сами собой, вдруг оборвались и ворота со всей тяжестью обрушились на несчастную женщину.
Город не хотел спасения своим жителям.
Наступила ночь…»
А вся автобусная история закончилась тем, что старики, наш рассказчик и обиженный пассажир, вышли на очередной остановке, о чём-то оживлённо беседуя. Автобус тронулся с места и уехал от них. Они всё говорили и говорили, а я думал о ночи, которая наступила в наших сердцах.
Андрей Сметанкин, г. Душанбе, Республика Таджикистан.
Свидетельство о публикации №207070100045