Длина жизни. 3

27.
Извилистые повороты неспешно чередовались с плавными горками, коими была богата старая дорога. Свежесть проливалась через открытые окна темной машины, в очередной раз доказывая превосходство девственного воздуха. Деревья, стройно выстроившееся по бокам, чуть шелестели, и, казалось, благословляли проезжающих. Ритм небольших подъемов и спусков проникал в тело пассажиров до кончиков пальцев, заставляя их верить в радость бесконечности этой Дороги.

28.
Лето выдалось дождливым, и даже если его остатки не стали бы такими, оно бы все равно запомнилось как дождливое. Дождливое … и радостное. Радостное из-за своих солнечных осколков и первоцвета сладкого чувства в груди … где-то слева.
Я напрочь терялся с Ней, однако ни с кем до тех пор не было так легко.
Однажды поймал себя на мысли: если оказался награжденным такой влюбленностью, почему же не смог разделить с ней красоту кроваво-красных закатов в горах и незыблемость млечного пути с миллионами звезд, ритм старой дороги и самодостаточное веселье шумной компании, грусть сбившегося с пути героя в каком-нибудь фильме и торжество идеальной любви в импровизированном театре. Однажды поймал себя на мысли…

33.
Этот 33’й вмещает в себя 8-26 и 29-32’й осколочки (нашего) лета…
Ее красивые мысли сливались с моими брутально- саркастическими примечаниями… Она, снисходительно улыбаясь, прощала мне их, понимая что я веду себя как испорченный ребенок… прощала мне, ведь это был единственный мой способ оградить Ее от этого чуждого и жестокого мира равнодушных стариков. Стариков и людей у которых все просто «Так Вышло»…, а это «Так Вышло» означало только то, что вышло-то все совсем не так.
Я любил ее и хотел любить сильнее, не потому что был эгоистичен, … - знал что Ее любовь безгранична.
…
Мы были. Мы чувствовали. Мы любили.


44.
Он еще раз перечитал письмо. Простые слова медленно сливались в некрасивые предложения, таящие в себе некий скрытый и зловещий умысел. Эта простая игра слов, начавшаяся с медленного жестокого танца обнажающейся истины, становилась по-настоящему адской пляской разрушающих метаморфозов его представлений об окружающем. Представлений о добре, зле, счастье, доверии, сострадании.
Чем выше забрался, тем в более идиотской ситуации оказываешься во время полета вниз. Скучное выражение обиженных и оскорбленных внезапно расчистило себе место на одной из полок, воспаленного сознания.
Но страшно было не чувство обиды. Через некоторое время она стала казаться детской и недостойной положения, в котором оказался.
Страшной становилась пустота, вытесняющая все эпизоды недолгого счастья: они, внезапно померкнув, молча покидали еще не остывшее сердце. Скорее, обидно становилось за эту легкость, с которой воспоминания о счастье уступали место бесформенной груде несущественных, рутинных эмоций. Почему же воспоминания о светлом дне - дне, с которым можно было б сравнить длину своей жизни - нечаянно растворились в воздухе, даже не извинившись. Неужели все это был призрак и игра воображения, игра в настоящие чувства? …