Алиса плюс...

Моим эготистам посвящается.

***
 Сегодня я проснулась рано, в 7 утра. Необычно для моей субботы. И не было обычной лени, не было желания досмотреть сон, да вообще мне, вроде, ничего не снилось. Я полежала минут пять, глядя в потолок, потом аккуратно повернулась и залюбовалась моей подругой. Спящая, она похожа на маленького беззащитного зверька. Чёлка упала ей на лицо, в правой руке она зажала край подушки. Я приподнялась на локте, осторожно поцеловала её в ухо, Она не пошевелилась. Я провела языком по её шее, вдохнула запах её волос, посмотрела на неё ещё немножко и встала.
 На кухне заварила крепкий зелёный чай. Выпила две чашки, сидя на подоконнике и глядя в окно на голубей, пешком расхаживающих прямо по лужам. Вернулась в спальню, посидела на краешке кровати, убрала чёлку с лица моей спящей красавицы и пошла в душ.
 Я уже заканчивала чистить зубы, когда услышала сладостные звуки тяжёлого рока – моя солнышка проснулась. Через несколько секунд она вбежала в ванную, такая голенькая и радостная, что у меня даже закружилась голова от счастья. Она налетела на меня, улыбаясь своей утренней чудесной улыбкой, сжала мои запястья, не позволяя сопротивляться, и впилась в мою нижнюю губу, ещё хранящую свежесть Colgate…

***
 Мы ехали в троллейбусе. Она – сидя, я – стоя. Троллейбус скрипел по всем своим металлическим швам и шумно выдыхал на остановках. Целые толпы людей выходили и входили, спеша непонятно куда в субботнее послеобедье. Мы с моей подругой особо никуда не спешили, просто утром позвонили мои родители и напомнили, что у моего дяди Гриши юбилей – 50 лет. Надо сказать, что за свою жизнь он успел сделать двух детей своей жене, одного – своей любовнице (я об этом случайно узнала и, кажется, кроме меня вряд ли кто ещё из родственников об этом догадывается), ещё он успел однажды загреметь за решётку, выйти досрочно и начать бизнесменствовать, не имея, впрочем, особого успеха.
 У дяди Гриши юбилей, вся моя многочисленная родня сегодня в 15:00 собирается в каком-то там кафе у чёрта на куличках, куда и меня тоже пригласили. После утреннего купания в счастье мы с моей сладенькой быстренько оделись, сбегали в ближайший супермаркет за бутылкой коньяка (для дяди Гриши), потом у нас было ещё достаточно времени, чтобы снова раздеться, сделать друг другу массаж, съесть один апельсин на двоих, поругаться, помириться, наделать друг дружке кучу комплиментов, накраситься в стиле Vampire, умыться, накрасить теперь уже только ресницы, одеться во что попало и бежать на остановку.
 В троллейбусе душно. Сзади на меня навалилась какая-то бабка – такое чувство, что она собирается прямо на моей спине отбросить свои ржавые коньки. Я умоляюще смотрю в глаза моей киске, которая сидит передо мной и которую я всеми силами защищаю от нахлынувшего в транспорт люда. Моя девочка отвечает мне таким же точно умоляющим взглядом, мы ничего не можем поделать… но тут парень на соседнем сидении приглашает бабулю присесть. Я с благодарностью смотрю на мальчишку, улыбаюсь моей подруге, мы едем дальше.

***
 – А теперь давайте все познакомимся!!! – кричит тётя Маша, порываясь заглушить своим басом музыку, льющуюся из четырёх колонок, стоящих по углам кафешного зала. – Начнём с левого стола. (Левый стол призывно стонет и поднимает бокалы.) – Это Вероника, жена нашего дорогого юбиляра Гриши! (Вялые аплодисменты стихают, едва начавшись.)
 Итак, перекличка началась…
 – … а это Гришина троюродная сестра Ниночка, которая со всем своим семейством приехала к нам из Оренбурга…, – поток общих фраз, чьих-то имён, фамилий, дурацких шуток о том, что родственные связи – это всё так сложно и запутанно, что не сразу сообразишь, кто кому кем приходится в нашем «огромном дружном семействе», обрушивается на наши бедные головы. Тётя Маша, старшая сестра дяди Гриши, возвышается над столом своими 120 кг. и чуть дребезжащим грудным голосом объявляет очередного гостя, т.к. гостей действительно очень много, не все знают друг друга даже в лицо. Я ковыряю салат из крабовых палочек, изредка скашиваю глаза в тарелку моей подруги – там по-прежнему лежит ложка «Оливье» и кусочек сыра (сорт определить у меня не получается).
 Наконец очередь доходит и до нас:
 – А это племянница нашего Гриши, дочь Славы и Кати, которых я уже представила, – Алиса. (При этих словах я встаю – так положено – и театрально приподнимаю бокал с вином, глядя в сторону дяди Гриши.) – Рядом с Алисой её подруга Даша, – усердствует тётя Маша. – Девочки дружат ещё с института, – добавляет оратор, – так что Дашенька уже близкий друг семьи, можно сказать. (Тётенька обращается, в основном, к левому, уже представленному, столу, где восседают большей частью родичи дяди Гришиной жены.) Моя киска нежно улыбается и кивает тёте Маше. Мне это всё начинает надоедать, я встаю и иду в туалет. Сидя на унитазе, думаю о том, как это всё, наверное, скучно для Дашки… все эти дяди-тёти, племянники, сватьи и кузены. У меня много, слишком много родни. Как я уже говорила, не все даже знают друг друга, но это не мешает нам «дружно» собираться многими десятками, а то и сотней персон на юбилеях и свадьбах.
 Какой-то псих дёргает снаружи ручку клозета. Я ору:
 – Занято!
 – Дорогая, это я, открой, – шепчет Даша. Я натягиваю джинсы, открываю туалет, впускаю моего зайчика и припадаю к ней всем телом. Я крепко-крепко обнимаю её, целую в висок и бормочу:
 – Милая, я хочу, чтобы всё поскорее закончилось, я устала… может пойдём отсюда? Тебе, наверное, очень скучно и противно?
 – Да нет, – щебечет она, – нормально. Мы не можем так рано уйти, твои родители наверняка обидятся, если ты сейчас уйдёшь. Она уговаривает меня дождаться «нужного момента», а потом уже уйти со спокойной совестью.
 – Что за «нужный момент»? – спрашиваю.
 – Это когда всем уже пофигу, – говорит она. – И это будет скоро, т.к. тосты у вас тут каждые пять минут. Я смотрю на неё с благодарностью, потом улыбаюсь и пытаюсь засунуть ладони в её узкие джинсы, она мягко отстраняет меня и говорит: – Пойдём, я там салат один нашла – вкусный очень. Я иду за ней в шумный кафешный зал, где уже начались какие-то конкурсы, эстафеты, и т.п. муть.

***
 «Нужный момент», по-видимому, ещё не настал, т.к. Дашка пошла учить мою мелкую племянницу танцевать. А я просто уже устала отказываться от спиртного, которое в изобилии стоит на столах и которое то и дело подливает в мой бокал сидящий слева от меня дядя Миша, брат Вероники, причём, абсолютно не разбирая, льёт вино в пиво и водку в вино. Я сходила на кухню, попросила у девушек-официанток фартучек и стала помогать им менять на столах салатницы, бутылки, тарелки…
 – Нет чтоб с парнем каким прийти, – слышу я в стороне, – так опять с этой Дашкой притащилась. 25 лет девке, а в голове ни бум-бум, видать.
 – Да как «ни бум-бум», – возражает собеседник. – Вон у ней два высших образования. Чё ты пургу-то гонишь, Матвеевна! (Это старый Вадим Петрович заступается за меня перед сестрицей Анастасией, имевшей в жизни своей нелёгкой четырёх мужей и семерых детей, пятеро из которых (детей) знать её не хотят и поносят на чём свет стоит.)
 – Да я не про то, дурак ты старый, а зааамуж девке уж давно пора. Чё девой-то мыкаться, дитёв пора рожать, а не институты кончать. Счастье-то в чём? Счастье-то в детях, в семье. Она же женщина! Вон все уж ждут, когда она на свадьбу позовёт, а она чё?! Ну ни ума, ни фантазии. И ведь красивая вроде у нас Алиска, и работящая, чё мужика себе не найдёт… – Анастасия смачно зажёвывает свою тираду бутербродом со шпротами. Вадим Петрович вздыхает обречённо, глядя в пустую рюмку, а сестрица его тем временем выдаёт: – Уж не лизбиянка ли она, прости господи. Всё так и таскается с этой Дашкой, будь она неладна!
 – Да ты чё! Да ну тебя!!! – краснеет вдруг Вадим Петрович.
 Я всё это время собираю объедки со стола и раскладываю салфетки в двух шагах от собеседников. Напротив Анастасии лежит лицом в салате Максим, мой двоюродный брат. При последних словах Анастасии он сразу как-то очнулся, тупо заржал, скривив рот, потом вмиг посерьёзнел и объявил:
 – Гомосексуалистов надо расстреливать!
 Я вздрогнула. Когда я слышу подобное, у меня сердце падает в пятки. Умом я понимаю, что никто никого не расстреляет, но очень становится больно – за себя, за любимую девушку и за то, что у нас такой тупой и жестокий народ… бывает… Это легче лёгкого – выплеснуть на словах свою ни на чём, по сути, не основанную ненависть, не заметив при этом, что причиняешь страдания близким людям…

***
 Подают чай. К чаю торт, порожные, мармелад и черничный пирог бабы Люды. Самый вкусный черничный пирог, который я когда-либо ела. Баба Люда, несмотря на свои 72 года и вечный артрит, сама ездит собирать чернику, запасает её на зиму, и круглый год печёт всем нам пироги. Но сегодня он в меня уже не войдёт, я итак объелась. А вот в Максима входит аж два толстенных куска.
 Весь честной народ вновь расселся за столы, т.к. уже и потанцевалось, и попелось под «Караоке», и проблевалось кое-кому уже. Сейчас выпью чая и настанет «нужный момент», думаю я и искоса смотрю на мою сладкую – она о чём-то шепчется с моей троюродной сестрой Зарой, которую я вижу сегодня второй раз в жизни и о которой знаю лишь то, что она живёт в Ростове и работает в детской поликлинике. Надо потом спросить Дашку, о чём это они так мило беседовали! – ревность дикой пчелой жалит меня прямо в сердце. Зара красивая – загорелая и стройная, только руки выглядят старыми.
 – Алисонька, мы когда внуков-то от тебя дождёмся? – похоже, тётя Маша уже второй или третий раз повторяет свой дурацкий вопрос, который я не расслышала…
 – Да не скоро, наверное, – смущаюсь я и принимаюсь изучать чаинки на дне фарфоровой чашки.
 – Как не скоро? Тебе уж пора рожать, моя дорогая, – заботливо произносит родственница. – Ты давай делай выводы, не тяни с этим. Нам внуууки нужны.
 – Вот-вот! – подхватывает Анастасия. – А то ишь! Как пацан остриглась и бегает от мужиков-то, нос воротит.
 Тётя Маша тушуется, багровеет, пытается остудить «Наську», подкладывая ей ещё один кусок торта. Но та не на шутку разошлась:
 – Ты поди и не знаешь, как с мужиком-то! Всё в библиотеках энтих просиживаешь, да за компьтером корчишься. А мужики-то настоящие – вон они ходят… (Машет рукой в неопределённом направлении.) И ведь их-то хватать надо и держать. Пока есть чем держать-то, – противно хихикает она и давится тортом.
 К этой речи Анастасии, оказывается, сидели и прислушивались многие, и не только за нашим столом, но даже и за левым. Всех вдруг заинтересовало моё незамужнее положение. Я смотрю на свой чай, а боковым зрением вижу, что Даша тоже не отрывает взгляда от своей чашки и бездумно крошит кусок торта пластиковой ложечкой.
 – Я сама решу, когда мне рожать, – грубо произношу я, ни к кому конкретно не обращаясь, и встаю из-за стола.
 – Да ну не бери ты в голову! – подваливает ко мне шатающийся Вадим Петрович. – А пойдём лучше потанцуем, моя хорошая!
 – Оставь ребёнка в покое! – кричит с другого конца застолья моя мама. Я пытаюсь увернуться от пьяного дедули, но тут Анастасия, предварительно прокашлявшись, взывает:
 – А вот ты покажи, что хоть целоваться с мужиком умеешь!
 За левым столом кто-то истерически захохотал, моя мама уронила ложку в чай, Даша вспыхнула и застыла с открытым ртом, тётя Маша толкнула Анастасию в бок:
 – Ты чё, дура?!!
 – Ща покажем! – заорал Максим, сидящий у аппаратуры в дальнем углу зала и запивающий чай пивом. – Ща мы покажем, что Алиска у нас – девчонка что надо! Лёоооооха! – зовёт он своего приятеля и бывшего мужа своей сестры, тридцатидвухлетнего идиота с вечно грязными взъерошенными волосами и кривыми ногами. – Лёха! Иди поцелуй Алиску! Общественность проооосит!
 «Общественность» взвыла – кто от пьяного угара, кто от негодования на балбеса Максима, а кто просто от неожиданности такого поворота… Я заметалась, не зная, что делать – убежать ли, рассмеяться ли в лицо Максиму, или может что-то ещё…

***
 Пьяные морды вопили, ржали и улюлюкали. Алиса побледнела. Я смотрела на этот кошмар из-под упавшей на глаза длинной чёлки и судорожно соображала, чем могу помочь подруге. Дибилообразный мужик по имени Лёша приблизился к моей Алисе и схватил её за плечи. У меня потемнело в глазах. Какой-то попсовый ритм, изрыгаемый четырьмя колонками, давил на черепную коробку; тётя Катя (Алисина мама) с криком «Не трогай, сволочь, ребёнка!» кинулась спасать Алису; Алисин отец, запутавшись в скатерти, когда пытался подняться из-за стола вслед за своей женой, упал в ноги имениннику и застонал; Анастасия преградила тёте Кате дорогу; тётя Маша всем своим центнером с копейками оттеснила «Наську» к стене; «Наська» вцепилась в рукав тёти Машиной блузки и заорала; тем временем этот урод Лёша уже лапал Алису за грудь одной рукой, другой крепко держал её за плечо и склонял своё красное потное лицо к её губам.
 …Я больше не могла выносить этого, я кинулась к двери, к выходу, на пути расталкивая всех и вся.

***
 Мы сидим на пустой автобусной остановке. У Даши стучат зубы – и от холода, и от того, что перенервничала. Мы сидим молчим. Я нашла её здесь, в слезах, дрожащую, забившуюся в самый уголок. Обняла, попросила прощения. У меня расцарапана рука, футболка пахнет чужим потом и дымом дешёвых сигарет. Когда я увидела, что Даша выбежала из зала, а лицо – нет, морда – Лёши склоняется ко мне, похотливо улыбаясь, я сделала резкое движение, ударив его головой в подбородок. Он ослабил свои потные объятия, и я попыталась бежать. Он схватил меня за руку, но только оцарапал мне кожу нестрижеными грязными ногтями. В этот же момент Вадим Петрович ударил его прямо в челюсть. Всё. Всё! Всё! Я от них сбежала. Мы сбежали. Чёрт бы их всех взял! Чёртов юбилей! Shit! Merde! Дашенька, моя Дашенька… прости меня.

P.S. Я не выйду замуж, чтобы вы, мои милые родственники, смогли хорошенько погулять на свадьбе. Я не рожу ребёнка, чтобы вы, мои дяди и тёти, а также седьмая вода на киселе, смогли понянчиться с малышом. Я не буду жить так, как вы того ждёте от меня. Я и впредь собираюсь жить только так, как мне этого хочется.

Всегда и несмотря ни на что любящая вас, ваша дочь, сестра, племянница… Алиса.

21 Апреля 2007 г.
Анна Дождь.