Затруднено движение на улице Мичурина

- Ты замужем? - шепчет он, и его рука замирает над моей, не коснувшись.

Я сжимаю руль; таким тяжелым, как сейчас, кольцо казалось мне лишь в тот день, когда Дмитрий Владимирович надел его мне на палец. Только тогда оно было еще и ледяным...

Мы стоим, парализованные пробкой, оглушенные могучей волной воспоминаний семилетней давности, пораженные невероятной встречей посреди города нашей юности, скованные неловкостью и невозможностью еще раз расстаться. На улице духота, крыша моего Лексуса опущена, и очень хорошо видно, как в воздухе плывет прозрачный тополиный пух - в полном безветрии он покачивается и почти не опускается вниз, и все вокруг, как замедленное немое кино, тяготит, настораживает и душит. Ни цепочка раскаленных машин, ни наши застывшие руки так и не двигаются с места - мой белый Лексус на черном асфальте, побелевшие костяшки на черном руле, белый пух в отражении его черных-черных зрачков.

Наконец, он касается, но не руки, а браслета - трогает пальцами бриллиантовые капельки, гладит теплый матовый металл - и его рука падает обратно на колено. Я хочу посмотреть ему в лицо, но не смею повернуть головы, иначе не сдержу слез. Он искоса разглядывает меня, и я знаю, о чем он думает. Что я стала похожа на дорогую куклу. Нет больше той дерзкой девчонки, с которой он целовался до одури в подъезде... Все, что он видит, уже стало моим: медовые пряди, карамельная кожа, ногти, гладкие и блестящие, как леденцы. И серьги, браслеты, кольца - золотые мои кандалы. Больше они не кажутся мне ледяными. Согрелись со временем.

Одна шустрая слезинка все-таки перебралась через реснички и щекочет щеку. И я уже не могу терпеть - поворачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза, чтобы он сам увидел ответ. В его лице ни кровинки, скулы сводит злая, презрительная досада. Тонкая, еще почти мальчишеская, его рука ложится на рычажок и толкает дверь.

- Ты сам хотел, чтобы я была счастлива! - кричу я ему в спину.

Но его уже нет рядом, только колышется прозрачный пух, потревоженный хлопком двери. Я за рулем. Мне нельзя плакать. И словно в помощь мне, машина спереди дергается, начинает отдаляться, и я, сосредоточившись на дороге, давлю педаль, двигая Лексус вперед.