Калейдоскоп

В прохладных залах Эрмитажа не только хорошо получать знания о всемирном искусстве, наслаждаться живописью, но и чувствовать вселенский покой, который могут даровать только залы старины глубокой. Красно-зеленые стены анфилад, где расположены мраморные фигуры эллинского искусства и пестрота мозаик египетского зала вселяют надежность, непогрешимость, и подчеркивают простоту убранства, необходимого и с заботой украшенного древними египтянами и эллинами. Поднимаясь выше, в рыцарский зал, замираешь уже у римских щитов, изысканно расписанных и выкованных древними мастерами. И понимаешь, что смерть ничто, а жизнь все. Лишь бы душа была зрелая, как горсть винограда, утоляющая жажду в сражении.

По пути прошедших временных лет, за плечами человечества обрастание скарбом, усложнение системы правлений, извилистые пути интриг прихода к власти различных династий и череда разнообразных эмоциональных состояний художников, запечатлевших свои эпохи на холсты. Придав картинам, фейерверк уникальных гамм и многообразие цветовых оттенков великих лет и лиц, проплывающих в потоке красок ярких, реальных и в туманной дымке пастельных тонов, картины начинают жить своей жизнью, а мастер продолжает свой путь. В технике мазка, цветовой палитре, сложенной порой из красок тропиков леса, разведенной палитрой на коре дерева, или живописью из изысканных тюбиков столичных фабрик, в мастерских, ухоженных и украшенных букетами, бутафорией, тяжелыми бархатными шторами бушуют страсти, парит теплое марево солнечного утра, зреет персик, в руках юного создания. Жизнь, записанная на холст, и лишь, воображение может создать звуковой ряд полотна, висящего на стене.
Зрители, как эпохальные марионетки мелькают по залам и также разнообразны в своей этнографии, как и предметы, находящиеся в уникальных дворцовых залах. Группа испано-язычных посетителей невысокого роста, с характерными прямыми, горделивыми носами всех возрастов, очень подвижные, со стремительными движениями, выдают в себе жителей Южной Америки. Неспешной походкой, плавными поворотами, тихой отрывистой речью выделяются соседи по Европе – немцы. Наиболее неузнаваемы по месту рождения среди посетителей, - экскурсанты с английской речью. В одной экскурсионной группе могут присутствовать все материки мира.

Утомленные покоем и пресыщенные живописью средневековья выходим погреться на вечернем солнце, у старого фонтана. На скамейке, в характерной позе рук и ног, в стиле Пикассо, сидят наши соотечественники, в одной руке банка с пивом, в другой сигарета, нога на ногу, в остроносых кожаных туфлях. Плохо выбритые щеки и слегка помятое лицо, в сочетании с белоснежной рубашкой выдают людей слабых без особых стремлений живущих.
– Зажигалки не найдется? - спрашивает брюнет.
– Нет.
– Что не курите и не пьете?
– Не пьем и не курим.
– Как же так можно жить, я бы так не смог!
– А вы попробуйте, - говорим мы, в один голос, с подругой, туманному ястребу с взглядом совы и прической вороны.
Но, чувствуем седьмым чувством и видим третьим глазом, он даже пробовать никогда не станет. Это же так тяжело, сделать усилие над плотью. Когда кто-то командует тобой – это более естественно, чем ты сам себе что-либо приказываешь. Выполнять собственные приказы – чушь полная. Пойти к специалисту и после зомбирования вернуться ненадолго в наш мир, с трезвой головой и свежей памятью, а затем опять погрузиться в туманный грезы – это нынешнему, по-новорусски.
Рядом, атрибут, без которого также не обойтись в жизни, краля с русалочьими глазами и ярко-красным соблазнительным ртом. Пышная грудь вырывается из глубокого округлого выреза бадлона, с многочисленными изображениями Мерилин Монро. Сама обладательница прелестей, причитает, что водку покупать не надо, но не сильно настаивает, на своей не особо новой идее. Слабые варвары современного мира с погремушками, верящими в торжество купюры и подкованных носков туфель. Подумываем об устойчивости и надежности наших эмоций на фоне калейдоскопа событий и безутешности существования за смыслом жизни отдельных андроидов.

Декорацию торжества вакханалии меняем на потешную картинку. Наблюдаем за плаванием медвежонка в холодной воде фонтана вместе с матросами, только что отгулявшими свои праздники, под Андреевским флагом. Как мелькание кадров в немом кино, - медвежонок не желает выбираться из воды, забрызгивает всех вокруг и ворчит на хозяина. Уходим дальше, бродить по городскому лету.

У стен Капеллы расставлены легкие плетеные белые стулья. Тишина. Люди не спеша, собираются под сводами здания. Что-то должно произойти. На крашенный помост выходят маленькие французы в белых футболках и черных джинсах. Волнующий французский язык плавно перекатывается под сводами Капеллы, милые детские голоса выводят ноты, тщательно выученные в городе Гренобле. Идет дождь, а праздник продолжается. Раскрываются клетчатые зонты над белыми стульями, слушатели встают и уходят, их места быстро занимают другие любители шансона и Франции. До свидания Берлиоз! Молча исчезаем под аркой и спешим утолить свой хоть небольшой, но голод. Помидоры с яичницей и кофе с ароматной дымкой дополняют наслаждение вечернего отдыха.

Как, порой любители парадоксов и внешней остроты собственного декора притягивают друг друга, наблюдаем на канале. Близ собора, огибая ограду тульских мастеров, целенаправленно идет воин. Он весь в черной коже, с ярко зеленым петухом на голове, глаза относительно потухшие и ничего не отражающие, - ни мокрый асфальт, ни голубое небо. Следом за ним, сияя желтой, крашеной макушкой и покатываясь от смеха, идет толстушка, время, от времени тыкая в сторону «воина-экстремала» пальцем, и опять сгибаясь пополам от безудержного хохота. Посмотрев на обоих, мы тихо усмехаясь, плетемся дальше. Никто из традиционных прохожих и не заметил присутствия зеленоголового попугая и канарейки на тротуаре. Их выражение самих себя притягивает своей необъяснимостью таких же чудаков или внимание записных книжек.

Однажды во время родительского собрания в нашем классе я видела подобную картину. Одна из родительниц, сидящая впереди со своим чадом, неистово бранила девчонок, которые так рано начали употреблять тушь для ресниц и разноцветную губную помаду. Посмотрев на затылок, сидящих рядом родственников - мамы и сына, я едва не поперхнулась от неожиданности. У мамы на голове была рыжая шапочка из волос поверх такой же, но черной аля-слойки. А, у ее плечистого мальчика голова, равномерно, как у мухомора, была покрыта темными круглыми пятнами, поверх того же рыжего фона, что и у мамы. Прикрыв глаза рукой, тихо всхлипывая от смеха, задние ряды еле удерживались от того, чтобы не обратить внимание класса на столь необычный дизайн великого оратора, в пользу естественных красок.
Да здравствует Шишкин и его еловый лес! Да здравствует Берлиоз, с его неповторимостью звуков и простотой! Дай бог, продолжатся французские сезоны в черно-белом варианте сумерек речных каналов.