Спасение. часть 10

10

 – Андрей Андреевич, поздравляю вас, это блестяще!
– Да, Андрюш, это… Ну, словом, слов нет, одни буквы остались!
Кто-то хлопал по плечу, кто-то вдруг нервно зааплодировал. Кто-то громко восхищался, кто-то взволнованно заглядывал в глаза, кто-то одобрительно кивал…
– Андрей, блеск, блеск! Можешь мне поверить…
– Андрей Андреевич, мои поздравления. Великолепно! Лучше не бывает!
– Вот уж получилось, так получилось…
– Мастер, одно слово. Да, да.
– Да, Андрей, в тебе такой талант пропадает!
– Санек, ты сколько взял?
– Андрейка, здорово! Грандиозно! Удался, удался спектакль. Ничего не скажешь! Мы с Бобровым – на одном дыхании. Зашли, сели, и – как прикованные. Ну, поздравляю! Ой, Мария Алексеевна здесь? Когда же это она? Я и не видел… Ну же… Ты, Андрейка, сейчас… Я сейчас. Я на секундочку. Ага? Сейчас вернусь и договорим. Марья Алексеевна! Я к вам по поводу…
– Ну, Андрюха, полный о`кей! Твоих там вызывают. Ты чего ж к ним не идешь? Да, к тебе какая-то девица пришла.
– Где она? – закричал Андрей Андреевич.
– Да за кулисами! Это кто, а, Андрюх? Ну скажи…
Отмахиваясь, побежал к лестнице – вниз, за кулисы. Билось сердце. Видела? Неужели видела? Неужели смотрела? Неужели это правда? Но ведь этого не может быть, не может…
Соня действительно была за кулисами. Стояла в тени, прислонившись к какой-то металлической конструкции, уходящей под потолок. Мимо нее сновали туда-сюда какие-то люди, носили какие-то вещи. Заглядывали на сцену. У крайней кулисы столпились

Новый год, и не спать, и пить, и есть, и пить, и теплое колено соседки под столом, и снова пить, и снова, снова, снова… Высокий, худой, бледный от грима Арлекин пробирался на сцену, потирая ушибленное колено: неудачно «выпал из окна». И выходил на сцену, и преображался, и забывал о колене. Яркий свет озарял актеров. Зал хлопал, и шаркал ногами, и гудел – у зала впереди было получение шуб и пальто в гардеробе.
– Соня, ну! – не обращая внимание на поздравления, бросился к ней. – Ты видела, видела? Ты смотрела?
Лицо ее странно оживилось, глаза загорелись. Она тоже бросилась к нему.
– Я прямо с репетиции, вот, – говорила быстро, как о неважном. – Вот, – так она объясняла то самое черное платье. – Андрей Андреевич, вы помните Кижнера?
– Кижнера?
– Да, неделю назад, выставка, Костя, Костин успех… Вы были у нас дома. Ну! Там был Кижнер. Ведь помните?
– Этот… художник?
– Да, да, художник. Да, художник.
Андрей Андреевич почувствовал, как часто забилось сердце. Что же? Он ждал.
– Андрей Андреевич, я не знаю точно, что, но что-то случится. С ним.
– Как?
– Я уже звонила Косте. Я выяснила, где он может быть. Знаете, он собрался ехать к тетке, в Заводи, это село в двух километрах от станции Курбово. У него матери нет: умерла пять лет назад. Пищевое отравление. Отца вообще не было. были дед и тетка. Дед – лесник. Тетка – незамужняя. Жили в Заводях. Дед умер этой весной. Осталась одна тетка. Она так и живет там. Мы поедем, Андрей Андреевич. Мы еще успеем на последнюю электричку.
– Да, да. У тебя есть деньги? У меня, похоже…
– У меня есть. Я взяла у своих. У меня двести рублей. Нам хватит, там всего три остановки.
– Сюда, – он рукой указал на проход. – А твое пальто?
– Ах, да.
Она взяла со стула пальто.
– Я забегу наверх, там куртка.
– Да, быстрей, быстрей, – она на ходу натягивала рукав.
– Да, быстрей.