Мусик

Он появился в жизни Ларисы внезапно, сразу после того, как она поменяла окна и двери. Ее сын Валера, вконец отчаявшись от ожиданий «лысой» кошки, так-как на пушистую у всех была аллергия, принес в дом белую крысу. От нее захотел избавиться его приятель, разводивший крыс на продажу. С его слов, эта крыса была одиночкой, и всем отравляла жизнь. Валера решил взять. Открыв переносную клетку – карцер, в таких клетках и жили все обитатели у его приятеля, Лариса рассмотрела красные мутные глаза несчастного существа, забившегося в дальний угол. Белые усы были в некоторых местах обломаны, подслеповатые глаза смотрели мимо, запах туалета чувствовался даже на расстоянии. Через десять минут крыса, наконец, решила выйти из открытой клетки. Двигаясь медленно, как канатоходец, на подгибающихся лапках, шевеля остатками усов, она выползла на середину газеты, описалась и забилась под нее. «Опять принес в дом очередное «убогое» существо», - подумала Лариса. Взяв существо вместе с газетой на руки, она вгляделась в мутные глаза. Мордочка вдруг ожила и потянулась к ней, усы зашевелились в разные стороны, розовый нос двигался, как пластилиновый, втягивая воздух. Смешная любопытная мордочка продолжала высовываться, и из-под газеты появилось тело и вытянутый в струнку розовый хвост, покрытый белыми щетинками. «Да ты – Мусик», - сказала Лариса. Вздрогнув от голоса, Мусик вспомнил, что надо бояться и опрометью бросился назад в клетку.
Прошло некоторое время. Существо привыкало постепенно к тому большему пространству, которое ему выделили под жизнь, к сухой чистой подстилке, к тому, что теперь есть, и ходить в туалет можно в разных местах. Например: Мусик сразу заметил, что стоит мордой вытолкнуть мокрую описанную газету, как на ее месте появляется сухая, что выходить из домика и пить воду можно в любое время, и она всегда есть, за нее не надо драться, что то пространство, с лестницей, ярусами и качелями, тоже его территория. Мусик долго и трудно привыкал к рукам людей, которые хотят не отнять что-нибудь, а дать или погладить. Истошно пища при первых попытках Валеры взять его на руки, царапаясь и цепляясь за все подряд острыми коготками, каждый раз Мусик думал, что пришел его смертный час. Но час не приходил. Его чесали, гладили так, что у Мусика появлялось ощущение, что его вылизывает мама, давали что-нибудь вкуснее предыдущего и отпускали побегать по своей территории. Когда его поливали водой и мазали чем-то холодным и пахучим, Мусик не надеялся выжить, но его вытерли тряпкой «с мягкой шерсткой», и когда он высох, то понял, что его шерсть стала пахнуть людьми. И он сам стал, как они. Люди – эти большие двуногие крысы, приняли его в свою стаю. Когда Мусик поранил хвост, то одна из «больших крыс» помазала ему рану чем-то горьким, и хвост перестал болеть. Стоило пискнуть или попроситься побегать, встав на задние лапы около дверцы, просунув нос в щелку, то обязательно кто-нибудь подходил, гладил и выпускал обследовать новое пространство – комнату. Мусик полюбил людей, «этих больших двуногих крыс», перестал их бояться и стал различать. Прошлое он почти забыл, оно беспокоило его только во сне.
Во сне он перебирал розовыми лапками, вздрагивал всем телом, иногда попискивал и прикрывал лапкой – ковшиком левое ухо, на котором Лариса рассмотрела старый шрам. Если она будила его, то он подпрыгивал, смотрел на нее несколько секунд затравленным взглядом, потом облегченно вздыхал и начинал вылизываться. «Видно, тяжелая была у тебя жизнь, приятель», - говорила Лариса и брала Мусика на руки. Она гладила его и почесывала те места, которые Мусик научился методично подставлять для чесания. Иногда он распластывался на теплой ладони, свешивал лапы вниз, закрывал глаза и начинал издавать какой-то высокий звук, похожий на урчание кошки, только намного выше частотой. Иногда забирался на плечо и начинал перебирать рыжий хвост Ларисы, лапками разбирая волосы, добирался до тряпочной резинки, стягивал ее, помогая себе зубами, и удирал с ней в свою норку. «Мусик, отдай, у тебя там итак уже две», - кричала Лариса. А утром, меняя ему подстилку, выбирала себе одну их трех разноцветных резинок, которые теперь хранились у Мусика в его домике – норке. Когда Мусик скучал, хотел обратить на себя внимание или просто поиграть, то приносил одну из резинок и клал у ног Ларисы. Дверцы большой трехэтажной клетки, в которой он теперь жил, уже не были для него преградой. Он научился открывать их без проблем. Когда Мусик прятался, то его искали, звали, о нем беспокоились, ему радовались, с ним разговаривали и о нем думали. Мусик чувствовал себя счастливым и нужным. Его любили, он это точно знал. Когда Лариса приходила домой с работы, он ждал, когда она все сделает и сядет в кресло, тогда он вылезал из какого-нибудь убежища, подбегал, вставал на задние лапки, а маленькие розовые передние клал на ногу Ларисе, просясь «на ручки». Если Лариса не успевала его взять, то он начинал карабкаться по ее домашним штанам с выражением на морде: Ну, когда же ты меня возьмешь?» Добирался до колен, внимательно смотрел и ориентировался. Если Лариса читала книгу или говорила по телефону, то он занимал лучшее место на коленях под рукой, подталкивая ее носом. Если же он чувствовал, что она не в настроении, то он или спускался, или ложился рядом на журнальный столик, как будто он случайно зашел и не навязывается. Умывался, чесался, лежал, потом уходил по «своим делам», несколько не обижаясь. Если Лариса выходила из своего мира воображения и иллюзий и замечала Мусика, протянув к нему руку, то он тут же откликался: сладко тянулся, зевал и протягивал одну или две лапки. Такую интеллигентность Лариса не могла не оценить. Чем больше она наблюдала за ним, тем больше она им восхищалась и уважала.
Мусик никогда не обижался. Когда на его шерстке появились болячки, как думала Лариса, от сладкого, то она не давала ему булочку с вишней, которую он так любил, что прибегал из любого отдаленного места квартиры, стоило только достать ее из пакета. Мусик только недоуменно смотрел с вопросом в глазах: ты же знаешь, как я ее люблю? Дай, пожалуйста. Лариса объясняла ему честно, почему не дает, тогда Мусик, все поняв, поворачивался спиной к Ларисе и ложился все равно рядом, пока она сама ела эту булочку с чаем. Потом вылизывался и уходил. Ему нужно было время, чтобы это пережить и с этим смириться. Но уже через пятнадцать – тридцать минут он сам подбегал, и никогда в его глазах не было злобы или обиды. Лариса с трудом могла вспомнить из всех своих знакомых за всю жизнь лишь одного человека, который мог поступать и чувствовать также. При этом память у Мусика была очень хорошей. Когда Лариса привезла его в ветеринарный центр, Мусик сразу вспомнил, что именно здесь ему вскрывали гнойник за ухом. Он начал беспокоиться еще по дороге в центр, вставать на задние лапки и внимательно смотреть Ларисе в глаза. Она как могла, успокаивала его. Она знала: Мусик ей доверяет. Как бы ему не было больно, когда она его держала, он только громко пищал, но никогда не укусил ни ее, ни врача. Хотя кусаться Мусик тоже умел. Он укусил двух ее знакомых. Лариса долго не могла понять: почему? Потом поняла и еще более внимательно стала присматриваться к нему. Мусик был смелым и самодостаточным. Он всегда защищал свою жизнь, свою свободу, свой дом. Даже с теми, кто был больше его и сильнее, он готов был драться, если рассматривал их действия как нападение. Виноваты были сами люди. Мусик был любознателен. Он всегда интересовался всеми новыми вещами, вносимыми в дом, приходящими новыми людьми. Когда он разрывал землю в большом фикусе и обкусывал сладкие цветки фиалок, Лариса сердилась на Мусика, и начинала громко объяснять, что он не прав. Однако, ее хватало не надолго, потому что он так искренно слушал, вытянув морду и раскрыв глаза, подвигаясь все ближе и ближе, пытаясь, все-все понять до мельчайших деталей, что сердиться на него было не возможно. Да и не за что, Мусик никогда ничего не делал «на зло» или «из вредности». Он просто очень любил землю и сладкое.
Мусик умел терпеть, прощать и ждать, был смел, интеллигентен и умел дружить. Он был честен, никогда не прикидываясь кем-то другим, всегда оставался собой. Такого набора не было ни у Ларисы, ни у ее друзей. У Мусика было чему поучиться.
Лариса, сама не заметила как, стала вдруг «видеть Мусика» в окружающих людях. На ночном дежурстве в больнице, осматривая грудных детей, у нее вдруг защемило сердце: в одном из двадцати осмотренных, она «увидела Мусика». Другой раз это случилось с ней в транспорте, в только что вошедшем пожилом человеке, она сразу его узнала. И это все! Как не приглядывалась Лариса, за несколько лет она увидела только двух людей с таким набором, вернее почувствовала их сердцем. Кроме этого Мусик мог видеть в пространстве то, что не видела Лариса. Часто он ложился на диван, опускал морду и смотрел вниз на пол так, как человек смотрит на воду или огонь. Мусик мог так лежать часами. Что он там видел? Однажды он вылез из клетки, хотел пойти по своим делам, но потом вдруг высоко подпрыгнул, закрыл собой вход в клетку, принял угрожающую позу и стал стучать хвостом, смотря четко в одно конкретное место на уровне своих глаз. Мусик явно кого-то видел и хотел с ним сражаться. Лариса видела там только пустоту, но вдруг она почувствовала сердцем: это его старый враг умер и пришел с ним проститься. Это тот, от которого у него шрам на ухе. Это противостояние продолжалось не более десяти – пятнадцати секунд, затем Мусик, как ни в чем не бывало весело поскакал по ковру. Второй раз это случилось рано утром во время завтрака. Лариса поменяла Мусику воду, подстилку, он поел, и она его выпустила. Мусик скачками побежал до угла коридора, затем, явно сильно испугавшись, отшатнувшись, он вернулся, и, спрятавшись за угол двери, начал выглядывать оттуда. Ее смелого Мусика колотила дрожь. У Ларисы тоже побежали холодные мурашки по спине, когда она проследила взгляд Мусика. Он смотрел в коридор на уровне глаз человека. Лариса помолилась и попыталась «взять себя в руки». Она обратилась прямо туда, куда смотрел Мусик, сказав, что она не знает кто он, но она его не приглашала в свой дом. Здесь не его место, а значит, он здесь быть не должен, и она просит его уйти. Сразу после этого Мусик, как ни в чем не бывало скачками, как мустанг, проскакал по коридору из кухни в комнату. Страх ушел. Начинался обычный день. Он чуть не стал последним в жизни Ларисы. Кто знает? Может сама смерть приходила посмотреть на тех, с кем ей придется иметь дело несколько часов спустя.
В эти выходные Лариса наконец-то собралась в гости к своей тетке, жившей недалеко от Центра, а так-как она решила там заночевать, то взяла с собой Мусика, которого не с кем было оставить. Валера уехал с институтом «на картошку». Они с теткой дружили, поэтому им было о чем поговорить. Легли поздно, Лариса долго не могла заснуть….Пробудилась она от внезапного внутреннего толчка, за несколько минут до взрыва. Решив, что у нее началась бессонница, и больше уснуть не удастся, она встала, завязала хвост и пошла на кухню. Мусик, который спал у нее в ногах, спрыгнул с кровати и потрусил за ней. Затем начался кошмар. А в нем, как в любом кошмаре, ничего не можешь понять, только чувство ужаса и отчаяния охватывают все сильнее. Сначала ужасный взрыв где-то внизу, нарастающая вибрация от содрогания стен, звон разбивающихся окон, тошнотворный страх, рождающийся из удивления и перерастающий в ужас от внезапной догадки. Полет в бездну отчаяния, жалость к себе и близким, надежда на чудо, обрывки воспоминаний из детства…боль. Пустота.
Лариса пришла в себя от боли в ноге. Над ней лежала плита, рядом с головой был металлический прут, откуда-то сильно дуло, где-то недалеко кто-то стонал. Это все, что она осознала перед тем, как на нее вновь надвинулась темнота. Второй раз она пришла в себя от того, что кто-то стаскивает у нее резинку с головы. Мусик лизал ей ухо и тыкался мокрым носом в губы. Последний раз от жуткого визжащего звука прямо над ней. Но сознание уже изменило Ларисе. Ей казалось, что ее будут резать на части, кошмар продолжался.
 Ларисе повезло, что тетка жила на восьмом этаже. Она слышала, как разрезали бетонную плиту, лежащую над ней. Наверху разбирали завалы, где вручную, где лопатами, ломами и домкратами, где с помощью более современной техники. До экскаваторов еще дело не дошло. Шли первые сутки после взрыва. Как всегда работали спасатели с собаками. Они потом рассказывали, что видели много уцелевших собак, кошек, которые, как и доставаемые живыми люди, были в шоке. Но чтобы белая ручная крыса, обежав всех людей, ничего не боясь, подошла сама к большой собаке, которая могла легко перекусить ее пополам, принесла, ей какую-то тряпочку, да еще, встав на задние лапы, долго смотрела ей в глаза! Такого никогда не было. Причем, сразу после этого, их воспитанная и обученная собака, стала рваться с поводка за крысой, скулить, выть так, как будто нашла человека. Ее хозяин был человек, «видавший виды» и доверявший своей собаке, поэтому пошел за ней. А она и привела спасателей аккурат к тому месту, где под завалом лежала Лариса. Когда ее откопали, предварительно разрезав бетонный конгломерат из плит, она была без сознания. На груди у нее сидел Мусик. Хозяин собаки взял героическую крысу за пазуху, а Ларису отвезли в реанимацию. Если не считать сотрясения головного мозга, синдрома сдавления и штыря в левой ноге, прошедшего насквозь, но к счастью не задевшего кость и крупные сосуды, то, можно сказать, что Лариса отделалась «сильным испугом». Чего не скажешь об ее тетке. Она погибла….
 Мусик, пока Лариса была в больнице, очень скучал, хотя и подружился с Бимом, его хозяином: Анатолием Степановичем и его семьей. Бим вылизывал Мусика и разрешал таскать из своей миски лучшие куски. Спали они вместе и, как говорил Анатолий Степанович, даже о чем то разговаривали. Но вначале Мусик, видимо считавший себя старше, укусил Бима пару раз не больно за нос, видимо, за фамильярность. Однако затем, когда приоритеты были соблюдены, сам стал подходить к собаке и предлагать дружбу.
К сожалению, крысы живут не более двух лет, но Лариса успела выйти из больницы и прожить с Мусиком все его оставшиеся месяцы жизни, в течении которых, она пыталась научиться у него любви к жизни и мужеству, с которыми он сопротивлялся болезни. Мусик очень хотел жить, умирал долго и боролся за каждый вдох. Он так и не закрыл глаза….
Лариса говорила, что такой дружбы и таких отношений у нее не было ни с кем и никогда. Не верите?
А вы готовы повнимательнее присмотреться к живым существам, которых мы высокомерно называем «нашими меньшими братьями?» Марина Луч. 08-02 – 04-03гг.
Му-му

Однажды весной у рыжей кошки Муряки родились три котенка. Пенсионерка Анна Ивановна, в прошлом бывшая учительница младших классов, подкармливающая всех кошек нашего двора, назвала их по-разному. Первого: серого, пушистого с голубыми глазами Кысом, второго: рыжего, как мама, с острой мордочкой, зеленоглазого, тонконогого и длинношеего Лисиком, а третьего: черного с большими глазами и белым пятнышком на лбу Му-му. Анна Ивановна увидела Муряку с котятами через месяц после ее пребывания в подвале, где она их родила и выкармливала, пряча от всех. Теперь Муряка шла худая со слипшейся комками шерстью, облезшим хвостом, но гордая. За ней, наступая друг другу на лапы, и обгоняя друг друга, подпрыгивали три совершенно разных котенка. Да и звала их Муряка неодинаково. Кыса и Лисенка – «мур-р-р-р-мяу», когда хотела дать им пойманную мышь, а последнего: черного, с пятнышком на лбу – «му-у-у-у-мяу. Причем, она так протяжно тянула «му-у-у…» и так коротко «мяу», что не заметить этого было не возможно. Все во дворе вслед за учительницей стали называть последнего Му-му. Анна Ивановна еще тогда поняла, что Муряка отличает Му-му, хотя любит всех одинаково, и подумала, что, наверно котенок особенный. Так оно и оказалось…
Через две недели красивого Кыса взяла девочка Лена с четвертого этажа, Лисика забрали Петровы в деревню, где он потом стал мастером по ловле мышей и крыс. А Му-му остался с Мурякой.
Прошел год. Му-му подрос и окреп, превратившись в красивого черного кота с большим белым пятном на лбу и коричневато-зелеными глазами на выкате. Муряка перестала считать его своим сыном, и стала выгибаться дугой и шипеть, как на любого взрослого кота. Му-му понял, что он вырос, и стал жить один. Он всегда был сыт стараниями сердобольной Анны Ивановны и потому, что в подвале мыши не переводились отродясь.
Каждое утро он обходил свою территорию, то, припадая на передние лапы и, принюхиваясь к волнующим его запахам, крался вдоль забора, то подпрыгивал и, делая пируэт в воздухе, пытался поймать кого-нибудь из пернатых. Иногда часами лежал, помахивая хвостом в зарослях крапивы, наблюдая за мухами. А зимой он обычно сидел на лавке, жмурясь от холодноватого зимнего солнца, и стряхивал с морды снежинки, энергично мотая головой. Было видно, что он счастлив и доволен жизнью.
Анна Ивановна тоже часто сидела на лавочке в палисаднике и, пока вязала внуку носки, свитер, штопала прогулочные штаны для горки, вышивала салфетки и обменивалась новостями с дворничихой, имела возможность наблюдать за Му-му. А надо сказать, что женщина она была наблюдательная. Сначала она заметила, что кот не просто сидит и «думает о своем», а оценивает входящих в подъезд людей. К большинству он был равнодушен, когда они проходили мимо или подходили к лавке поговорить с Анной Ивановной, на которой лежал и Му-му. На некоторых ее «хороших знакомых» Му-му начинал махать хвостом из стороны в сторону. Но это у собак означает радость, а у кошек, наоборот, что она чувствует агрессию явную или скрытую, и готова к защите и нападению. Ладно, когда это были малознакомые люди, просто приятельницы, приятели, но, когда Му-му так замахал хвостом на ее лучшую подругу, которая подошла к ней на улице напомнить, что приглашает ее на вечернее чаепитие, Анна Ивановна задумалась.
Ведь Му-му, с ее точки зрения, ни разу не ошибся. Она вспомнила, как он хорошо встретил Славу с третьего этажа, самого богатого в их доме, подъезжающего на серебристом «додже». Он купил трехкомнатную и двухкомнатные квартиры, расположенные рядом, и сделал из них одну большую пяти-комнатную квартиру. Никто его сначала не любил. Его побаивались, сторонились и завидовали. И только Му-му спрыгивал с лавки и бросался к нему под ноги и, обтираясь мордой о брюки, урчал, как трансформатор, вибрируя от удовольствия от кончика носа до кончика хвоста. И как ни странно, этот большой, широкий в плечах человек, похожий на медведя, всегда находил для Му-му минутку. Брал его на руки и, поговорив с ним о том, о сем, подсаживал на небольшой выступ под козырьком подъезда. Они явно понимали друг друга. Никто раньше не догадывался, что коту нравится этот выступ, с которого можно было всех видеть, и быть в полной безопасности. Потом от деда Степана с двенадцатого этажа, чей зять работает в налоговой инспекции, узнали, что Слава полностью взял на обеспечение Детский Дом и регулярно заказывает по воскресеньям горячие обеды для бездомных. Он дал деньги Тимофеевне, сыну которой нужна была сложная операция на глазах. Да и, многое чего другое сделал, что за десять лет стало уже стираться из памяти Анны Ивановны. Поэтому, когда его квартиру хотели «обчистить», воров поймали прямо на месте преступления. Бдительные бабушки на лавочке и соседи, увидев грузовую машину, в которую бодро какие-то ребята выносили вещи из двадцатой квартиры, быстро смекнули, что Слава не переехал бы в другую квартиру, не угостив на прощанье весь дом. Через десять минут, ребята, выносившие вещи, были удивлены нарядом милиции, а через двадцать минут, прибытием Славы, который в «грузчиках» видимо кого-то узнал, потому, что «очень изменился в лице». В общем, все кончилось хорошо, не считая моральной травмы Славы, так как одним из «грузчиков» оказался его старый приятель. Славе «налили», сказали, что Бог его хранит и, что каждый в Доме «за него в огонь и в воду», а особенно Му-му, а такие «приятели» хоть раз, да встречаются в жизни у каждого. …И у него полегчало на душе.
Анна Ивановна вспомнила еще одного человека, которого также обожал Му-му. Это был Кондратий Васильевич, старый спившийся отставной полковник. У него когда-то были «золотые руки», и все фигурки на детской площадке с крутящимися барабанами и горкой, были вырезаны и построены им. После смерти дочери он сильно пил. А когда был трезв, то сидел на лавочке с отсутствующим взглядом серых холодных глаз. Му-му чувствовал его тоску, прыгал к Кондратию Васильевичу на колени и шершавым языком лизал его руку: выемку между большим и указательным пальцами на тыльной стороне ладони. У старика теплело на душе. А еще, сидя у него на коленях, Му-му вдруг поворачивался, садился напротив и смотрел ему прямо в глаза, то, приближая морду, то отдаляя. При этом он смешно подергивал ушами и шевелил длинными белыми усами. Что он там рассматривал внутри у Кондратия Васильевича? – Не известно. Но смотреть без смеха на это зрелище было не возможно. Хохотал весь двор, говоря, что у старика внутри не иначе, как клад спрятан. Смех смехом, а ведь так оно и было. У каждого человека вся его прожитая жизнь с взлетами и падениями, надеждами и разочарованиями, любовью и ненавистью, победами и неудачами, бесценный опыт, который приобретает человек, идя по нелегкому пути, именуемому ЖИЗНЬ, – есть настоящее сокровище мудрости. Создавалось такое впечатление, что кот «видел» воспоминания и мысли Кондратия Васильевича, как кино смотрел. Долго ли, коротко ли, только кот вылечил старика. Пить-то он перестал. И сам говорил: «Если есть хоть одна живая душа на свете, которой я не безразличен и интересен, значит, еще что-то есть впереди. Надо коту дальше «кино» показывать, «новые мысли и воспоминания делать».
Зинаиду Кузьминичну с десятого этажа Му-му не любил. Да и то, его, правда. Вредная была старуха. Обидчивая, злая. Всегда всем недовольная, то ценами в магазине, то снегом, то ветром, то правительством. А уж обычными людьми и подавно. Кто мимо не пройдет, про каждого у нее мысль имеется, естественно гадкая. Все плохое только в людях и видела, а хорошее, словно сквозь сито пропускала. Му-му обходил ее стороной, а когда она была во дворе или сидела на лавочке, «гулял по своим делам». Была у Зинаиды Кузьминичны «махровая» гипертония. Бывали дни, когда «скорая» по два раза на дню к ней приезжала. И вот однажды, в такую «черную полосу» в своей жизни, Зинаида Кузьминична вышла с головной болью во двор, постанывая, покряхтывая, проклиная весь белый свет, а особенно «котов, которые мешают жить и лезут под ноги». Му-му собирался уйти, но потом вдруг передумал. Когда Зинаида Кузьминична расположилась всей тушей на лавочке, Анна Ивановна с удивлением увидела, что Му-му прыгнул сначала на сиденье, потом на спинку лавочки, а затем расположился на плече, за правым ухом у Зинаиды Кузьминичны. Она не успела опомниться, как он стал лизать «косточку за ухом». Как рассказывала потом сама «больная», сначала она испытала очень неприятные ощущения, похожие на то, как «колют иголки». Ей казалось, что у кота в языке колючки, потом по всей голове распространилось тепло, и она почувствовала легкое головокружение. Затем, с ее слов, как будто ей в голову «ударила раскаленная молния», - такая боль ее пронзила от уха до левой ноги. А потом головная боль прошла, и целых шесть месяцев к подъезду не подъезжала «скорая помощь». Все шесть месяцев Зинаида Кузьминична рассказывала во дворе про чудо, которое сотворил Му-му. У нее было хорошее настроение. Она восторгалась котами, собаками, дождем, солнцем, и была всем благодарна. Потом, привыкнув к здоровью и счастью, она вновь принялась за старое хобби: сплетни, пересуды, оговоры, критику. И гипертония вернулась. Не каждый, видно, может использовать тот шанс, который ему дала судьба. Видимо, не так просто увидеть зло и отказаться от него в себе самом.
А Му-му после этого случая стал известным. Его искали бабушки из соседних дворов, спрашивали ребята из школы №361, часто приходили жены алкоголиков и спрашивали: «Где тут ваш волшебный кот?». Но Му-му чаще всего отсиживался где-нибудь, прячась. Он как-то сам выбирал, кому помогать, а кому нет.
Иногда он странно реагировал на машины. Например, когда приезжали совершенно разные бригады на «скорой» к Зинаиде Кузьминичне, Му-му и «ухом не вел». Но стоило приехать «скорой помощи» к Аделаиде Степановне с восьмого этажа, одинокой пенсионерке, довольно здоровой женщине, как казалось Анне Ивановне, с котом произошло что-то страшное. Он вскочил с лавки, на которой минуту назад еще лежал в благодушном настроении, выгнул спину, зарычал и зашипел на мужчину с чемоданчиком, прошедшим мимо них к подъезду. Все время, пока мужчина с чемоданчиком, очевидно врач, был в квартире, кот нервно ходил около подъезда. Затем Анна Ивановна увидела, что он выводит Аделаиду Степановну под руки. При этом выглядела она довольно бодро, и казалась приятно удивленной вниманием. Му-му бросился ей под ноги, мешая пройти. Она остановилась, потрепала кота по загривку, и, собираясь сесть в «скорую», объяснила удивленной Анне Ивановне, что едет провериться и сдать какие-то анализы. Анна Ивановна вспомнила рассказ дворничихи о том, что из-за маленькой пенсии, на которую невозможно прожить, Аделаида Кузьминична заключила договор с фирмой «Гарант». Эта фирма обязывалась оплачивать все счета за квартиру, дополнительно обеспечивать ее солидной суммой денег, брала обязательства по ее медицинскому обслуживанию, обеспечению в случае болезни продуктами и уходом до самой ее смерти. А вот после смерти, квартира Аделаиды Кузьминичны отходила фирме. В этом и была суть договора.
Когда «скорая помощь», выглядевшая такой новой и сверкающей, с таким солидным, внушающим доверие врачом: в белом накрахмаленном халате, с аккуратно подстриженной бородкой, в очках, похожих на пенсне, отъехала от дома, Анна Ивановна вспомнила те старые, грязные, поцарапанные автомобили «скорой», которые приезжали ко всем остальным. Всплыли в памяти лица врачей и медицинских сестер, уставшие от чужого горя, с темными кругами под глазами от бессонных ночей, в мятых халатах от частых выездов. Вспомнились горькие слова шофера, который всегда спешил, но машину, которого даже с включенной сиреной и синим маячком, старались не пропустить его же коллеги на дороге. И она поняла, что ее беспокоило, кроме нервозности кота, который явно что-то чувствовал и знал. Слишком был не реален этот благополучный доктор на новой машине. Вечером Анна Ивановна поднялась на восьмой этаж и позвонила в квартиру старой пенсионерки. Ей никто не открыл, а утром пришел человек из Жэка и стал с представителем фирмы и участковым милиционером вскрывать дверь. На ее вопрос: «А где Аделаида Кузьминична?» Ей сказали, что сегодня ночью она умерла в больнице, и теперь квартира принадлежит по договору фирме. На ее замечание о том, что Аделаида Кузьминична была здорова, ей сказали, что в 70 лет вряд ли кто здоров, и, что умирают и гораздо раньше. А если она не верит, то ей могут показать заключение патологического анатома об острой сердечно-сосудистой недостаточности. От безысходности, страха и невозможности что-либо изменить, она проплакала весь день. Глубина падения этих людей, цинизм и масштабность той операции, которую они, видимо, давно проворачивали с одинокими пенсионерами, очень сильно потрясли Анну Ивановну. Ей полегчало, только после того, как она сходила в церковь и поставила свечку Аделаиде Степановне «за упокой души».
С тех пор, она стала еще внимательнее наблюдать за Му-му, который был способен видеть человеческую душу так же хорошо, как окружающий его мир предметов, людей и животных…
Поэтому на вечернее чаепитие к подруге она не пошла и, как оказалось позже, правильно сделала. Но это уже другая история, которую она обещала мне поведать в следующий раз, так как ее внук позвал домой ужинать. Все эти истории про Му-му мне рассказала сама Анна Ивановна, когда однажды я забыла ключи и ждала маму с работы, сидя на лавочке. На коленях у меня пушистым клубком урчал герой рассказов. Я выросла. Му-му очень постарел. Уже год, как нет Анны Ивановны. Но и теперь, когда я привожу в дом новых людей, я всегда стараюсь подозвать Му-му. Он, хотя почти и ослеп от старости, но в человеческих душах читает так же хорошо, как и раньше.
Если хочешь узнать правду о себе, приходи в наш двор. Спроси Му-му. Его знает каждый.

Марина Луч.08.00