Любовь

Он поправил волосы, сжал крепче в руке цветы. Лямки черного рюкзака на спине резали плечи и стесняли движения. Было уже поздно, и он волновался. Ему не хотелось тревожить ее сон, если она уже легла. Иногда вечерами она приходила к нему совсем уставшая, садилась на старый клетчатый диван и просила рассказать, как прошел его день. Он всегда долго собирался с мыслями, не зная как начать, ведь в его жизни не было ничего необычного, ничего такого, чем могла бы заинтересоваться женщина; закрыв глаза, он вспоминал свой день, а она в это время устраивалась поудобнее и незаметно засыпала. Больше всего он любил эти драгоценные мгновения ее сна; он мог часами наблюдать за тем, как поднимается и опускается ее грудь, как двигаются уголки ее рта; стрелка ее русых волос рассекала лоб, как капля дождя, падая, чертит на стекле, и от этого ему становилось тепло и уютно, и хотелось плакать от счастья.

Он вздохнул и протянул руку к звонку. Потом затаил дыхание и прислушался. На ее этаже как всегда не было света, и от этой темноты становилось очень тихо. Он аккуратно повернул ручку, та поддалась, и дверь отворилась.

Боль в запястьях. Неясный шум в голове, как будто тысячи птиц одновременно сорвались с места под порывом ветра. Она застонала и открыла глаза.

- Что ты тут делаешь? – Она зажмурилась опять и помотала головой, потом попыталась сесть, но связанные руки не дали ей этого сделать. Потеряв равновесие, она опустилась обратно на кровать.
- Привет. Смотри, это тебе. Помнишь, какой сегодня день? – С этими словами он изящным движением достал из-за спины букет и положил его на стоявший у изголовья столик. Белые бутоны вероники и оранжевые герберы. Капли дождя на лепестках еще хранили прохладу осеннего вечера, и в комнате запахло свежестью.
- Ты с ума сошел, что за шутки? Немедленно развяжи мне руки! – Она дернулась, оскалилась, и обнажилась ровная линия белоснежных зубов.

Он нахмурился, взъерошил волосы; как всегда непослушные, они черными иглами торчали вверх и вбок, что придавало ему, как раньше в шутку говорила она, вид заблудившегося ежика. Потом он подвинул к себе рюкзак, достал плеер с маленькими колонками и защелкал в тишине кнопками. Она вдруг поморщилась и потерлась носом об подушку. Заиграл Amethystium, который она так любила, приятная электроника.

Он сел рядом с ней на кровать и ласково потер кончиками пальцев ее нос. Потом улыбнулся.

- Ты что, не понял? Развяжи меня! Что ты задумал?
- Ты помнишь,как мы с тобой познакомились?
- Конечно, помню, ровно год назад. Это что, допрос?

Он засмеялся.

- Ну, ты скажешь тоже, допрос. Я что, по-твоему, чекист? Или может из гестапо?
- Тогда объясни, почему у меня связаны руки! И как ты попал внутрь?
- Дверь была открыта.
- Первый вопрос?

Повисла тишина. Было видно, что он смутился. Она поспешила этим воспользоваться.

- Прекрати свои глупости. Уже четвертый курс, а ты все никак не повзрослеешь. Ты же знаешь, я не люблю сюрпризы, к тому же между нами больше ничего нету. - Она приподнялась на локтях. - Еще раз тебе говорю, развяжи мне руки и постарайся объяснить, в чем дело.
- Я не могу тебя развязать. Не сейчас. - Он отвернулся. - Я думал, ты мне будешь рада. Не виделись уже два месяца, на телефон не отвечаешь. Я скучал по тебе. Очень.. - Спина его вздрогнула, как будто небольшая судорога пробежала по телу.

Он поднялся, взял с пола рюкзак, достал оттуда небольшой футляр, обитый тканью темно-зеленого, бурого цвета с красным крестом, заключенным в белый круг, на одной стороне. Расстегнул молнию. Потом неловко, как будто в растерянности, подошел к окну и распахнул его. В белом квадрате будто включили душ, дождь лил стеной; грозовые облака, казалось, можно было достать рукой, стоило лишь протянуть ее наружу.

- Ну и погода.. - Он покачал головой. - Не завидую нашим, они сейчас на практике, а по такой погоде во всех больницах свет вырубается каждые пять минут. А вот у тебя хорошо, уютно..

Он опять подошел к кровати. Она смотрела на него в недоумении, совсем не зная, что сказать. Он стянул с шеи шарф, нагнулся к ее лицу, посмотрел ей в глаза. Потом аккуратно завязал ей рот. Она, очевидно, решила не сопротивляться, даже во взгляде появилась небольшая искорка любопытства. Он эаметил это и улыбнулся.

- Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Вот увидишь, тебе понравится.

Он опять взял в руки рюкзак, заглянул внутрь и, помедлив несколько мгновений, достал оттуда смятый эластичный бинт. Потом пошарил рукой в лежавшем рядом на кровати футляре, и в сжатом кулаке тускло блеснуло лезвие медицинского скальпеля. Он аккуратно разрезал бинт пополам. Одну часть перебросил через шею и туго затянул свободные концы на ножках кровати, так что бинт плотно обхватил ее подбородок и голову. С одной стороны бинт прижал ее ухо, и он, смущенно улыбнувшись, поправил ткань. Другую часть бинта он положил ей на лоб, также привязав концы к кровати. Теперь ее голова была практически полностью обездвижена, а во взгляде опять появился испуг. Тем не менее, с удовлетворением заметил он про себя, шевелиться она не пыталась.

Он присел рядом с ней на кровать и провел рукой по ее груди. Пальцы тронули сосок, напряженный и твердый. Возбужденная прикосновением его руки, она задышала чаще. Впрочем, он был взволнован не меньше, чем она, поэтому благоразумно решил не медлить. Придвинувшись поближе к ее лицу, он заглянул в глубокие удивленные глаза и почти прошептал:

- Я хочу рассказать тебе сказку..

Давным-давно, в загадочные и далекие времена той седовласой старины, что покоится запыленными томами на книжных полках, в одном маленьком королевстве на самом краю известного тогда людям мира жили юноша и девушка. Имена их давно забыты, а образы стерты даже из памяти самых почтенных долгожителей той земли, но память о них жива до сих пор, и по сей день бабки и няньки рассказывают своим внукам и питомцам удивительную историю о Черном принце и Белой королевне.

Дети эти были рождены в один день, в одном доме, и с самого первого своего вздоха, встретившись взглядами, мокрые, удивленные и испуганные непривычным ярким светом утреннего солнца, прониклись симпатией и нежностью друг к другу. С этого дня и началась их неразлучная дружба.

Время молодости, такое длинное, почти бесконечное, они проводили вдвоем, в юной беспечности, не покидая друг друга ни на мгновение. Редко можно было увидеть их в печали и никогда – в скуке. Радость от каждого нового дня, ласковых лучей солнца, бодрящей прохлады летней ночи, полной луны, первого снега осенью и первых набухших на деревьях почек весной – всю свою жизнь делили они на двоих.

Самые мудрые из жителей частенько поговаривали с улыбкой, что одна душа, разорванная напополам могучими руками Природы, живет в их телах.

Он еле заметно улыбнулся, но она увидела, что в глазах его застыли слезы. Лицо у нее потускнело, и, заметив это, он поднялся и вновь подошел к распахнутому окну. Снаружи все так же неумолимо и безысходно стучал по крышам спящих домов ленивый дождь. Он засунул руку в карман, вытащил смятую пачку сигарет, зубами достал одну и, закурив, продолжил подрагивающим голосом свой рассказ.

Ничто не может длиться вечно; сама жизнь будто восстанавливает пошатнувшееся равновесие и препятствует слишком затянувшемуся счастью. В один день парень не вышел из дома, и сколько она ни кричала, сколько ни стучала в запертую покосившуюся от старости дверь, - ответом ей было молчание.

Тяжело переживала девушка разлуку со своим другом; солнце не грело ее, ночь не остужала жара в груди, ничто не приносило ей радость, улыбка оставила ее прекрасное лицо. Все больше времени проводила она в печали вдали от дома и чахла с каждым днем.

Но однажды, одной холодной осенней ночью, когда она, уже почти смирившись с ненавистным одиночеством, брела, опустив взгляд, по заросшей травой сельской дороге, вдруг перед ней возникла фигура, облаченная в одеяние из черной как сама ночь ткани.

Еще даже не подняв взгляда, даже не увидев глазами, она почувствовала, как сердце ее забилось быстрее. И в тот же миг она услышала голос, тот самый сладкий, ласковый голос, который разом вернул ее к жизни, будто обдав усталое изможденное тело потоком прохладной чистой воды. Это был он!

Она вскрикнула и кинулась, счастливая, обнять своего друга, но тот отстранился от нее. Молча, протянул он ей руку, затянутую в кожаную перчатку, и повел за собой, а она, вне себя от радости, последовала за ним.

Он докурил, выбросил окурок в окно и, присев рядом с ней, погладил ее мягкие волосы.

Очнувшись, девушка с трудом разлепила веки и оглянулась вокруг. Она находилась в темном сыром помещении; затхлый воздух, мерзкая вонь гниющих растений, холодный земляной пол, вьющиеся бурые стебли какого-то сорняка на таких же земляных стенах. Освещалась эта комната, если ее можно так назвать, одинокой маленькой свечой, стоящей на полу в углу. В противоположной от свечи стороне громоздились бесформенного вида простыни и матрасы, а на них лежало нечто черное, отдаленно напоминающее человеческое тело. Девушка попыталась пошевелиться, и тут же острая боль пронзила все тело; скосив глаза вниз, она увидела, что одежда пропала, а ее ноги, руки, живот и грудь опутаны проволокой. В промежуток с безымянный палец друг от друга на проволоке торчали короткие острые иглы; некоторые из них и впились в ее кожу после неловкого движения. Свободные концы проволоки были завязаны огромными узлами на вбитых в стену крючьях; узлы эти напоминали ощетинившихся черных ежей. Она закричала.

Существо, до тех пор бездвижно лежавшее на простынях, пошевелилось и поднялось, издав булькающий, омерзительный горловой звук. В неясном тусклом свете девушка увидела его. Да, это опять был он, но что-то ужасное случилось с ним. Обнаженный он, покачиваясь, стоял перед ней: лицо все было покрыто черными струпьями, кожа на всем теле шелушилась и обвисала гнилыми лентами. Да что кожа, целые куски мяса были вырваны прочь, будто какая-то неведомая страшная болезнь пожирала его.

Он приблизился к ней, и она почувствовала, как леденящий мороз пробежал по ее коже: у этого существа не было глаз. Они были вырезаны чьей-то твердой, уверенной рукой, но глазницы его, покрытые запекшейся кровью и гноем, смотрели своей дикой пустотой прямо в ее глаза.

Существо подбиралось все ближе, и девушка уже начала терять сознание от охватившего ее ужаса и зажмурила глаза. Через мгновение сопение и хлюпанье, которыми сопровождалось передвижение чудовища, затихли, и она ощутила теплое дыхание на своей щеке. Каково было ее удивление, когда она, не в силах больше сдерживать дыхание, вздохнула наконец и почувствовала свежий, легкий, чуть сладковатый аромат полевых цветов.

Она открыла глаза, в надежде пробудиться от этого кошмара и увидеть вновь молодое и радостное лицо своего друга, но существо никуда не исчезло. Она опять посмотрела вниз и увидела, что пальцы на его руках оторваны, а на том месте, где они выходят из кисти, торчат острые блестящие лезвия ножей. В тот же миг существо аккуратным и точным движением прикоснулось к ее взгляду, и девушка погрузилась во тьму.

Он задвигался быстрее, тело его охватила судорога, и через мгновение он устало свалился с нее на кровать. Она почти не дышала, лишь слабый стон проникал сквозь намокший от горячего дыхания шарф. Он посмотрел на нее: волосы были все липкие от крови и спутались, кудри спадали на окровавленный лоб; потом он аккуратно, даже нежно, одной рукой приподнял ее голову, второй взял со столика букет и положил на залитую кровью подушку. Он убрал руки, и она бессильно опустилась обратно, на стебли цветов.

Поиски девушки продолжались до весны. С первыми лучами солнца снег растаял, обнажив в черной земле полусгнивший деревянный настил. Неизвестно, кто первый обнаружил его и спрятанное под ним помещение, но, вероятно, воспоминание об увиденном навсегда врезалось в память этого человека: гниющие трупы ослепленной красавицы и чудовища, покоящиеся посреди густого ковра из белоснежных вероник и оранжевых гербер.

Он покачал головой, улыбнулся краешком рта и вновь закурил. Теперь только все тот же вечно хмурый дождь безучастно и задумчиво наблюдал за ним из окна, как он сидит на кровати, измазанный в крови, посреди рассыпанных цветов, курит и вдыхает последние строки своей сказки…