Ретро Ретро Ретро

Глава I,
в которой читатель познакомится с главными героями, вникнет в тонкости летней рыбалки на Волге и узнает немного больше о джазовой музыке.

Оркестры бывают и без ресторанов. В этом случае оркестр ничуть не хуже, а даже наоборот. Но вот всякий уважающий себя ресторан должен иметь свой оркестр. Это мое твердое убеждение. Иначе это не настоящий ресторан...
У «Гранд Отеля» был свой оркестр c руководителем, которого звали Лацы-Олах. Его звали так потому, что он был японцем. Тем не менее, этот факт не мешал ему носить фрак и бабочку, как и любому другому дирижеру.
Оркестр играл джаз. Причем делал он это весьма неплохо и довольно своеобразно. Настолько неплохо и своеобразно, что об этом весьма ревностно отзывался сам Утесов. Довольно необычным был тот факт, что Лацы-Олах как руководитель оркестра играл на барабанах. Вот Гленн Миллер, например, играл на тромбоне. Это кажется мне более привычным для руководителей джаз-оркестров…
Москва…Вернее Москва 1949 года…Теплый асфальт ещё напоминает о кипящем летнем столичном деньке, но небо становится нежно-розовым и первые прохладные струйки свежего вечера пробегают по телу, заставляя сердце сжиматься в ожидании чего-то непредсказуемого и захватывающего. Раскаленное солнце уходит за горизонт. Начинается московский вечер, за которым по следам идет черноглазая звездная ночь…
Именно в это время в «Гранд Отель» и зашли три студента МАДИ . Надо сказать, что ходили ребята в этот ресторан исключительно для удовольствия. Более того, это была традиция. Традиция, исключающая всякий лишний фарс, кутеж и всякого рода «боярские замашки» с цыганами и черной икрой. Они садились за столиком у окна, и за рюмкой водки под хорошую закуску шла теплая беседа, которая плавно перетекала от одной темы к другой. Трем хорошим друзьям всегда есть о чем поговорить, и этот вечер не был исключением.
Мишу, Женю и Юру здесь знали. Об этом говорил хотя бы следующий факт: всякий раз, когда они заходили сюда, оркестр на мгновение замолкал и затем начинал играть «Tiki-tiki». Специально для них… Подлетал официант с пышными седыми усами и приглашал к столу. Вот белоснежная скатерть. На столе ваза с ароматными яблоками. За яблоками — окно. В окне — алое вечернее небо и площадь Революции под ним. Играет музыка. Да! Жизнь хороша!
– До чего же это паршиво: пользоваться сортиром во дворе, когда во всем цивилизованном мире люди вкушают прелести городских канализационных систем…– мечтательно протянул Женя.
– К чему это ты? – Юра никак не ожидал, что ему придется обсуждать качество отечественных сортиров в «Гранд Отеле».
– Вот ты удивляешься, а удобства на улице могут и до Лубянки довести. – последние слова были сказаны Женей глухим шепотом, при этом молодой человек как-то неестественно перегнулся через столик.
– Да ну!
– Вообще-то да… Чего-то я не о том… – Женя медленно переводил взгляд с одного столика на другой, пока его глаза не остановились на обаятельной брюнетке сидевшей с очень серьезным мужчиной. Юра вдруг понял, что внимание друга приковано не к девушке, а к осетровому балыку, который она с аппетитом кушала.
– Эх, а каких мы стерлядок ловили! Такая рыбалка только на Волге может быть. Больше нигде. – волна патриотизма, смешанного с ностальгией, прокатилась вдруг по Михаилу.
– Расскажи-ка! – Юрчик и Женя взяли из вазы по яблоку, смачно надкусили их и с неподдельным интересом приготовились слушать Мишин…

…Рассказ о рыбалке, джазовой импровизации и дизентерии.
Мой дядя, комбриг, был импозантным мужчиной с большими усами. Все, как говориться, при нем. Кроме того, первоклассный рыболов и охотник. Страшно любил язя ловить. Бывало, сядем в лодку, отплывем подальше от берега. Я на веслах, а дядя Федя с удочкой на корме. Но вместо крючка к прекрасному бамбуковому удилищу прикреплена гирька. 50 граммов. И вот, значит, мой дядька ей шурует. То туда опустит, то сюда. «Греби, – говорит, – Мишка». Я гребу. «Правое весло. Стоп. Левое весло. Еще». И так целую вечность… Я весь мокрый, от меня пар валит, весла из рук падают. «Правее забери. Давай обратно. Левое весло. Стоп». Мы уже около фарватера. За моей спиной баржи идут. А он с детским восторгом гирьку купает. «Ну, Вас, – думаю, – дядя Федя, к чертовой матери». И тут он хватает якорек и бросает его за борт – фиксирует корму. Потом еще один, для носа. Наконец, лодка встает. «Ну, — думаю, — слава Богу!» — и вытираю мокрое лицо…
Но рыбалка, правда, после такой подготовки как на конвейере. Рыбаков вокруг много: сидят, пальцем пупок ковыряют, мечтают… Скучают одним словом. Рожи серьезные: «Не клюет ни хрена». А мой дядька одну за другой. Одну за другой. И все такие красавцы попадаются. Просто загляденье. Потом приедем, его спрашивают, сколько, мол, Федор Леоньтьич, наловил-то. А он скромно так: «Да полпуда-то будет…» А у тех, кто спрашивал от силы три-четыре рыбешки. Дядя еще так неохотно гусли откроет, а там рыбы живой на пуд. Плещется себе, чешуей на солнце играет. Гусли –¬ это такой ящик в лодке. Для рыбы. У него есть дырка в днище. Через нее ящик наполняется свежей водой. Ну, а чтобы лодка не утонула, дырка затыкается пробкой.
И вот, мой дядя дарит мне лодку: старую, с пробоиной, но еще достаточно крепкую. Я рад был, не знаю как! А как же! У меня, у сопляка, теперь есть собственная лодка! Вы вдумайтесь: соб-ствен-ная! Захотел — поплыл куда хочешь, захотел — пристал к берегу. Одно слово — свобода, то есть полная независимость. А как о рыбалке подумаю, так голова кружится. Вот, думаю, счастье привалило!
Починил я лодочку мою, просмолил и еще решил парус сделать. Поставил мачту, уж какую мог. Парус сам сшил. Тяжеловат, правда, был, чуть ли не из мешковины — где ж мне, пацану, парусину было тогда достать. Но в целом получилась довольно-таки приличная лодочка. Даже гусли были.
Да…Приятно иметь хоть какую, а свою лодку. Я всех друзей на ней по Волге-матушке катал. И подруг… Бывало, подплывешь к какой-нибудь непонятной барже, пристроишься сзади и ждешь. Иногда везло, и оттуда бросали буксирный конец. Так можно было хоть до Москвы плыть. То есть не плыть. Это дерьмо, извиняюсь, плавает. В проруби. А речные и морские суда ходят. Хо-о-дят, а не плавают. Ну вот, такой морской волк, добрая душа, хоть до Казани тебя поднимет. Ты лежишь себе в лодочке, как в колыбели. На воде тебя слегка покачивает. Синее небо с розовыми облаками. Воздух пьянит. Романтика кругом…Рай…А потом вниз по течению сам. Все как в жизни. Сначала против реки гребешь. Или тебя затаскивают. А потом как получиться. Все как в жизни, как в жизни, ети ее мать…
Ну а рыбалка…Ведерко стерлядок матери на уху привозил. Отправились мы как-то втроем – я, Сашка и Костик за Волгу на рыбалку.
Саша парень простой, серьезный, основательный. Его крепкое тело увенчано головой с копной пшеничных волос. Лицо невероятно доброе и какое-то детское. Видимо из-за голубых глаз. Молчуна и добряка, его любили все. Вот Костик — это другой разговор. Худощав, темноволос. Коротко стрижен и имеет слегка заостренные черты лица. Башковит, язык хорошо подвешен. Его резкий голос не замолкал часами. Спорит до посинения. Ну, если язык подвешен и знает много, что тут поделаешь. Но мало того, этот тип еще был ужасно избалован. Маменькин сынок. При мне он кидался в прислугу куриными котлетами. Возьмет на вилке котлету, размахнется и шлеп! Прямо в Галочку, их домработницу. Что уж без меня происходило — не знаю, остается только догадываться. Обеспеченные папа и мама Костика обожали и своему единственному сыночку прощали все. Тем не менее, в нашем дворовом обществе от Костика-сибарита не оставалось и следа. Он рубал с нами обычную вареную картошку, запросто бегал босиком, играл в лапту и чехарду, был прост и непревзойденно шутил. Барчуком он становился лишь дома.
Отплыли с водной станции «Динамо». Погода, как в раю. Волга дышит. Солнце тебя облизывает. Лодочка бесшумно скользит под голубым небом. Но главное, ребята, это ПРЕДВКУШЕНИЕ. Ведь мы скоро этакими папуасами окажемся один на один с природой. Так сказать, с голой задницей, вдали от достижений науки и техники. Все зависит от нас. Здесь нет мамок и нянек. Что наловим, то и будем ужинать.
А ловили, друзья мои, оттугой. Оттуга – это длинный кусок английской бечевы. Один конец на берегу, другой – в воде на грузиле. К оттуге привязываются подпуска. Они потоньше и с наживкой. Лежат на дне и привлекают внимание рыбы, играя в течении. Главное в этой рыбалке – подготовка: все подвязать, подправить заранее. А как приехал – зарядил это дело червячками, под водой растянул, приплыл обратно, и все. Можно закуривать… Ну, а затем двое в лодке проверяют снасть. Начиная с берега, перебирают оттугу и снимают рыбу с подпусков, преимущественно из семейства осетровых. И в гусли ее родимую, в гусли. Так можно до вечера разорять водное хозяйство Родины. Чем мы, собственно, и занимались. Весь день.
А вечером прохладно и свежо. Небо до безобразия красиво. Можно ни о чем не думать и смотреть на воду. Волны лениво полизывают остывший песок. Древние говорили, что можно бесконечно долго смотреть на воду. Я согласен. А если отвернуться от Волги и посмотреть назад… Нет. Лучше отойти подальше от воды и сесть прямо у костра. И продолжать смотреть через языки пламени на Волгу и темнеющее на глазах небо. Огонь разгорается, расходится. Вот он начинает отдавать тепло. Пламя неподражаемо. Как огненный цветок, оно стремится вверх, стремительно вырывается из мертвых почерневших деревяшек, мгновенно вырастает и отрывается от земли, бесследно тая в воздухе. Древние говорили, что можно бесконечно долго смотреть на огонь. Я согласен. С дровами возится Сашок. Мне нравится смотреть, как он кряхтит, нагибается, ломает толстые ветки. Раздается сухой треск. Я вижу его раскрасневшееся и довольное лицо. Он подбрасывает дрова в костер. Снопы искр взлетают в синее небо. Древние говорили, что можно бесконечно долго смотреть, как работают другие… Я согласен. В общем, все располагает к философским измышлениям. И, опять же, романтика… Но что-то я отвлекся…
…У нас, у мужиков, все четко. Мы все заранее распределили: кто что берет. Кто снасти, кто пожрать, кто попить. Костику поручили котелок – уху надо же в чем-то варить, а то, что это за рыбалка без ухи из только что пойманной рыбы?! И вот когда поздно вечером встал вопрос о посуде для этого божественного блюда, выяснилось, что этот раздолбай забыл взять котелок. А жрать-то хочется… Ну, морду Костику мы обещали потом набить, а пока стали решать довольно остро вставший гастрономический вопрос. А мне бабка куличницу дала в лодку. Чтобы воду вычерпывать. Немного ржавая, с дырочками, но какая никакая, а посуда. Дырки я глиной залепил. Прокипятил воду несколько раз. На костре прокалил. В общем, по всем правилам санитарии. Даже провел просветительскую работу на тему амебной дизентерии. Щегольнул эрудицией, так сказать. Дескать, Entamoeba histolytica — возбудитель опасного заболевания — амебиаза, мойте руки перед едой, чтобы не дристали от рассвета до заката и т.д. Уж не знаю, где это я вычитал. В общем, пока суд да дело не заметили, как на дворе ночь наступила…
Уха вышла отменная. Даром что в ржавой куличнице. Мы с Сашком вдоволь наелись. Что называется «в охотку». А Костик-то у нас пижон… Закривлялся, заломался: «Я, — говорит, — это есть не буду. Из ржавой посуды только ненормальные кушают». Ну, мы его послали подальше и стали спать укладываться. Разморило нас после царской еды.
Сон на сытый желудок сладок и приятен. К тому же воздух, волны плещутся… Перед тем, как заснуть я успеваю подумать о том, что Бог все-таки есть. Иначе в мире не было бы такой гармонии. Вот сами подумайте: если мы и все, что нас окружает, были бы детьми случайных событий, породивших нас из хаоса, то вряд ли результат был бы столь прекрасным и гармоничным. То есть таким, какой он есть на самом деле. И чего это меня сегодня на философию тянет… В общем, после этой простой и радостной мысли я заснул как убитый.
Никто от холода ночью не просыпался. Все потому, что меня дядька такому нехитрому приему для ночлега научил, что никогда не замерзнешь и не простынешь на сырой земле. Все очень просто: догорающий костер раскидывается на определенной площади, где планируется продолжительный сон. Сверху, естественно, надо что-нибудь постелить. Все это постепенно остывает. Как раз к утру. Спишь, как на печке, даже лучше. Над головой шатер, из звездного неба, под тобой теплая земля, а ноздри щекочет вольный ветер. Рай, да и только!
Утром встали, смотрим: нет ухи! У нас там оставалось достаточно — на троих готовили. Испариться она вместе с картошечкой не могла. Значит, кто-то ночью ушицу-то доел. Растолкали Костю. Оказывается, он на голодный желудок никак не мог уснуть и, в конце концов, подсел к остывшему котелку и уговорил все, что там было. Вот как. Выпендривайся, не выпендривайся, а жизнь свое возьмет.
А утро выдалось так себе: ветер холодный, пасмурно. Штормило. Волга стала свинцовой. Страшная, пугающая пучина. Плеск. Брызги. Волны. Буруны. Одним словом картина Айвазовского «Девятый вал». А нам-то на ту сторону переправляться. Можно конечно и не рисковать. Переждать. Но вечером в театре Оперы и балета джаз Александра Цфассмана. Мы любили джаз и взяли билеты заранее. Да-с… Вот где острота ощущений!
Делать нечего — решили плыть. Скоренько собрались и отчалили. Я для скорости парус развернул. Ветер-то о-го-го! Лодчонку нашу рвануло вперед со скоростью звука. Опомниться не успели, как оказались на середине Волги. Здесь почему-то ветер изменил свое направление и чуть не всех нас не перевернул. На всю жизнь запомню такую картину: Костик кроет всех, кто, по его мнению, виноват в том, что он оказался в самый страшный ураган в каком-то корыте в фарватере крупнейшей реки страны, Саша белый, как полотно, вцепился в парус и молчит, а стихия бушует. Я бросаю руль и рвусь к парусу. Где-то я читал, что в таких случаях нужно рубить мачту. Взял топорик и раз-раз — парус падает, и ветер нам больше не угроза. Кусок мачты с парусом отделились от лодки и отправились в свое независимое плавание. Часть моего такелажа (слово-то какое интересное: «та-ке-лаж-ж-ж») была безвозвратно утеряна. Парус намок и стал жалок до безобразия. Мачта медленно удалялась, резво прыгая на волнах. Жаль, конечно, но жизнь дороже…
Дошли кое-как на веслах. Вымотались ужасно. Разве что в обморок не падаем. Но рады, что хоть на концерт успеваем. Лодку на станции оставили, а сами разошлись по домам. Договорились встретиться минут за тридцать до начала на площади Куйбышева. Домой я ведерко стерлядок принес. Очень они нас выручали. На неделю, а то и на две хватало. А сама еда-то какая — барская, пальчики оближешь! Замечательно жили…
 За двадцать минут до начала мы с Сашей уже были на месте. Костика, понятное дело, нет. Ждали мы его ждали и не дождались… Опаздывать-то он опаздывал, но не на столько же! Делать нечего, пришлось идти без него: не пропадать же билетам.
Джаз — хорошая штука! Я как пришел — разом все неприятности забыл. И люблю я это дело страшно. Когда еще послушаешь. Пластинки-то не достать. А если и достать, то лишь некоторых джаз-оркестров, да и то с трудом. Но и слушать-то их не всегда была у меня возможность. А тут вдруг живой джаз-оркестр Александра Цфассмана! Мы даже про Костю забыли. Так заслушались… Оркестр был великолепен. Прозвучали вещи Гарри Роя, Джека Хилтона, Джеральдо, Амброзо, Рэя Нобла и многое другое. Когда слушаешь, то тебе передается все то, что испытывают сами музыканты, наслаждаясь своей игрой. А это просто здорово. Джаз — это импровизация¬. А импровизация означает свободу, полет. Это нельзя передать словами! Музыканты разговаривают друг с другом с помощью инструментов. Каждый может выступить соло: и пианист, и контрабасист, и гитарист, и ударник. Все это просто завораживает меня.
И музыка сама по себе очень легкая и веселая. А время было тяжелое. Гражданская отгремела… Голод и нищета были нашими верными спутниками. Джаз пришелся как нельзя, кстати, со своим жизнерадостным настроем. Мы забывали обо всем и веселились, танцуя новые модные танцы – чарльстон, стомп, линди-хоп, джиттербаг. Да-с…
Поздно вечером вышли на улицу. Буря как-то быстро закончилась, оставив после себя свежий воздух и чистый асфальт. Не без удовольствия выкурили мы по папироске и разошлись.
Саня сразу ушел, а я как-то остановился на середине площади и стою. Звездное небо над головой. Ночь. Тишина. Постоял я, подышал и пошел домой. А надо сказать, что жил Костя по пути ко мне. Вот и решил я его навестить: как там он, что вообще произошло. По дороге встретил Катерину. Костя с Катькой почти жених и невеста. У них много общего. Например, музыка. Они оба с детства занимаются скрипкой. В одну школу вместе с детства ходили. И вообще похожи они. По характеру что ли… Ну вот, вместе мы дошли до Константина. Мы решили, что пойду я один. Стучусь — мать его мне открывает.
– Костя дома?
– Дома…
– Вы знаете, мы сегодня договаривались на концерт пойти, а он не при…
– А у Кости дизентерия. Чем вы там занимались, ума не приложу. Нельзя вас одних из дому пускать.
– Как он?
– А ты Юра проходи, проходи! Полюбуйся!
Захожу я. Вижу: лежит Костик, белый, как полотно. А рядом, знаете ли, таз. Большой такой…
 
Глава II,
в которой читатель узнает о том, как удобства во дворе могут причинить большие неудобства и убедится в том, что благодарные люди есть всегда и везде.

— Ладно, про таз не надо, — прервал рассказ Женя.
За окном наступила ночь. Графинчик с водкой был на треть пуст. Селедочка с белоснежной пеной из колец лука была как нельзя кстати. Вместе с грибами она словно растаяла в воздухе за считанные минуты. Юра перегнулся через столик и тихо спросил у Жени:
— А что ты про Лубянку говорил?
— Когда? — откровенно поинтересовался Евгений.
— Сегодня вечером. Ну, сортиры еще какие-то…
— А-а-а…Ну слушай тогда…

… Рассказ о неудачливом майоре НКВД.
Был у меня один дружок. Звали его Сережка. Жили в одном дворе. Он был старше меня на несколько лет, но мы как-то быстро сошлись. Парень он был неглупый. Интересовался страшно радиотехникой. Я был тоже к этому неравнодушен. Вместе мы сначала собрали радиоприемник, потом усилитель... Общий интерес, одним словом. Но был у Сережи один недостаток: Сережа был раздолбай каких свет не видывал. Все у него вечно теряется, в комнате беспорядок, в голове тоже… Язык, как помело: все всем расскажет, и что надо, и что не надо. Прихвастнуть любил страшно. Смех, да и только! Но мы его как-то терпели. Парень он был веселый, заводной. Шутить любил и умел. А недостатки у всех есть…
Стал он специалистом по связи. Да ни где-нибудь, а в НКВД. Уж не знаю, как ему удалось туда попасть, но переехал он из Куйбышева в Москву. Жил в Мытищах. Снимал там комнатку небольшую.
Я к нему даже в гости приезжал как-то. Комнатка как комнатка. Небольшая. Из мебели только кушетка, письменный стол и шкаф. Всю ночь тогда проговорили. Он мне про свою новую аппаратуру рассказывал, про то, как здесь его ценят и любят и т.д. Мы с ним тогда подрабатывали на военном аэродроме. Радиоаппаратуру налаживали. Конец войны. Наши бомбардировщики летали в Германию и обратно. Причем садились на захваченной территории и заправлялись. Я бы и сам там был, в смысле в пехоте, и на Берлин бы пошел, да после того, как полумертвым вывезли меня из блокадного Ленинграда в строй меня не взяли. Может повезло, с другой стороны… Так вот, у Сереги дядя был военным летчиком. Он-то нас и устроил на аэродром.
И вот однажды, приезжает он к нам в гости в Куйбышев. К тетке своей. Этакий, знаете ли, столичный пижон в провинции. Погостил денька три. Повыпендривался. Ну, еще бы, майор НКВД: кобура, пистолет, форма — все чин по чину. И вот при таком полном параде его и приспичило в один прекрасный день. Зашел он в теткин двор — там знакомый майору с детства сортир. Он туда. И так его видимо прихватило, с таким он энтузиазмом скидывал портки, что не заметил, как выронил пистолет. Да не куда-нибудь, а прямо, извиняюсь, в очко…
Да… Делать нечего. Табельное оружие потерять — это вам не шутки шутить. Но с другой стороны, Сереже ужасно не хотелось копаться в чужом дерьме. Ну, противило это его естеству. С детства был он несколько брезглив. В общем, роковое стечение обстоятельств. Этот дурень так и сказал у себя на работе: мол, виноват, потерял, впредь такое не повториться. Ну, там долго думать не стали. Прислали к тетке в сортир чуть ли не отряд. Вызвали ассенизаторов. Провели обыск заодно. В результате, нашли вместо одного пистолета целых два. Что само по себе даже неплохо. Как известно, два лучше, чем один, потому как два больше. Но теперь Сереже предстояло объяснить сотрудникам НКВД не только то, как табельное оружие офицера попало в сортир, но и то, откуда у него взялся нелегальный «парабеллум».
Я-то про это знал. После Гражданской войны достать оружие был несложно. Мы, еще пацаны, выменивали не только такие пистолеты, но и многое другое: винтовки, взрывчатку, патроны и т.д. Все это было запрещено, конечно, но тогда не спрашивали так строго. Времена изменились… Но Серега как-то выкрутился. Уж не знаю, что он там наплел, только к вечеру его отпустили. Для всех, конечно, это была большая неожиданность. Но только не для Сергея. «Это, — говорит. — и неудивительно. Еще бы меня и не выпустили!» Видимо, он имел в виду «такого ценного специалиста». Да…
Через несколько дней стал он в Москву собираться. Я к нему тоже пристроился. К тетке своей московской за компанию съездить решил. А тут, откуда ни возьмись, какой-то полковник на автомобиле. Черный такой автомобиль легковой. Новенький Форд. Полковник оказался каким-то знакомым Сергея. Нам было предложено ехать всем вместе в Москву на машине. Я, как водится, для приличия пару раз отказался. Но Серега настоял, и мы тронулись в путь.
Всю дорогу мой неунывающий друг пытался наладить наш контакт с полковником. Но Владимир Константиныч оказался не особенно разговорчивым человеком: отвечал однозначно, первым разговор не начинал, иногда делал вид, что не слышит Сережу. Но приятель мой не унывал. Он ободряюще похлопывал меня по плечу и не уставал поплевывать в мое ухо, повторяя свистящим шепотом фразу: « Константиныч — мировой мужик. — Сергей показывал большой палец, — Мой хороший знакомый. Связи имеет… — Сережин указательный палец устремлялся куда-то вверх, и при этом его лицо приобретало чрезвычайно серьезное выражение. А Владимир Константинович в это время поглядывал на нас в зеркало заднего вида и многозначительно ухмылялся.
В общем, поездка выдалась неплохая. Въехали мы в Москву. Я попросил высадить меня в районе МОССТОРГА. Попрощались. У Сергея рожа довольная. Видимо его распирала гордость за таких друзей, как «Константиныч». Еще бы! Приехал в провинцию этакий столичный франт с погонами. Все ему с рук сходит. Да еще за ним из Москвы (чуть ли не специально) приехал личный транспорт с водителем-полковником НКВД. Тут у любого голова кругом пойдет, не то, что у Сереги. Он и так любил повыпендривать, а теперь уж, как говориться, сам Бог велел.
Я у вокзала вышел, а они дальше поехали. Пошел к тете Нине. Жизнь у нее, прямо скажем, не сахар. Она работала машинисткой в газете «Гудок», а работы там навалом, это любому ясно. Мало того, она брала подработки на дом. В ее маленькой комнатушке стрекот пишущей машинки не смолкал иногда и до утра. Соседи не стеснялись выражать свое неудовольствие в самых крепких выражениях. Одинокая молодая девушка в огромной коммуналке чувствовала себя, как княжна Тараканова, заключенная под стражу. Жизнь съедала тетю прямо на глазах. Но об этом как-нибудь в другой раз…
Устроился я неплохо. Мне вообще в Москве нравится. Столичная жизнь мне по душе: есть куда пойти, на что посмотреть. Люблю, знаете ли по Котельнической набережной с утреца прогуляться, свежего воздуха глотнуть. И архитектура здесь очень жизнеутверждающая. М-да…
На следующий день вечером в длинном темном коридоре московской коммунальной квартиры у Белорусского вокзала раздался телефонный звонок. Звонили из Куйбышева. Я понял, что это мне.
— Здравствуйте. Я говорю с Женей, другом Сережи? — раздался в трубке приятный женский голос.
— Да, это я.
— Женя, с Сергеем случилась большая беда. — голос в трубке дрожал.
— Что с ним?
— Извините, что сразу не представилась. Меня зовут Екатерина Николаевна, я мама Сережи. Мы с Вами виделись несколько раз.
— Да, я припоминаю Ваш голос. Но что все-таки стряслось? — я был заинтригован не на шутку.
— Сегодня он позвонил мне с Лубянки. — открытым текстом залепила она. — Ему грозят расстрелом. Чудом удалось добраться до телефона. Женя, теперь жизнь Сереженьки в Ваших руках.
— Простите, Екатерина Николаевна, я наверно не совсем правильно Вас понял. — руки у меня похолодели, а лоб покрылся испариной.
— Женечка, слушайте меня и не перебивайте…
Надо отдать должное матери Сергея. Несмотря на чудовищное положение дел, она сохранила хладнокровие и трезвый рассудок. Мужеству и уму этой женщины я восхищаюсь и по сей день. За какие-то десять минут она четко изложила мне план действий. Тому, что Сергей остался цел и невредим, он обязан своей маме. История, которую рассказала мне Екатерина Николаевна, была просто фантастической. Все-таки судьба есть, как не крути. Оказывается, до революции мать Сережи помогла одному человеку укрыться от жандармов. Это было еще в Самаре. Екатерина Николаевна прятала в своем доме большевика-подпольщика. Родом он был из Омска, из семьи офицеров. История захватывающая, но еще более захватывающим был тот факт, что звали непрошеного гостя Валериан, а через несколько лет город, где он бегал от полиции был назван в его честь. Таким образом, у Сережкиной матери были серьезные основания для того, чтобы обратиться за помощью к заместителю председателя Совнаркома СССР в лице В.Куйбышева.
Но времени было действительно мало, и именно мне предстояло встретиться с членом ЦК РКП(б) прямо на его квартире. Дух захватывает! Мне было в деталях рассказано, что и кому надо сказать. У меня был точный адрес, самонадеянность и наглость.
Утром я был на Котельнической набережной. Погулял, подышал свежим воздухом. Нашел дом. Поговорил с охраной. Пропустили. Вот я уже и перед дверью домашней квартиры члена политбюро. Волнуюсь страшно. Но что делать, Серегу-то надо выручать! Звоню — открывает дверь милая девушка. Я представился и вкратце изложил дело. Я разговаривал с Таней Куйбышевой. Она тут же уловила всю суть и сказала, что обязательно поговорит с отцом. Затем, я был приглашен на чашку чая, и через несколько минут мы уже мило беседовали на отвлеченные темы в шикарной гостиной элитной квартиры для избранных кремлевского Олимпа. Если бы мне об этом рассказали дня два назад, я бы не поверил и рассмеялся. Но теперь я твердо уверен: в жизни возможно все. И так на меня Таня, знаете ли, поглядывала. Прямо как-то неудобно. Но я себя в руках держал. От греха подальше.
А Серегу выпустили, правда в органах он больше не работает…