Покидая египет

 



Начался июль, и я уже подумывал об отпуске. Обычно в отпуск я уходил в июле или в августе в зависимости от того, какой месяц выберет Меркулов. Он оставил пост генерального в год дефолта, освободив его Баркову, поменялся с ним кабинетами и занял должность технического директора. Но председателем совета директоров все же остался, такая рокировка по сути ничего не меняла.

Расстановка сил и реальной власти оставались прежними, зато убивались два зайца. Меркулову было уже за шестьдесят, но на пенсию собираться было никак нельзя, грянула приватизация. Когда-то, безжалостно избавляясь от пенсионеров, пророчивших, что его самого вынесут с завода в преклонных годах и вперед ногами, директор погорячился и пообещал ни дня не оставаться на посту по достижении 60 лет.

Так получилось, что уходом с поста не ознаменовался 60 летний юбилей Меркулова, видимо просто была не судьба, вот так все бросить. А из простых смертных, в отличие от диссиденствующих на заслуженном отдыхе, напомнить было некому. Прошел и день и другой и даже год и еще год, и все-таки нашелся человек осмелившийся побеспокоить и вежливо напомнить: «Вы же обещали ни дня не оставаться после 60, люди это хорошо помнят, и авторитет ваш пошатнулся.

 По ходу приватизации недоверие в коллективе сейчас нам совсем никчему. Можно сделать хитрый ход, поменяемся местами, это ничего не изменит по сути. Уйдя в тыл на должность технического директора, вы все же останетесь председателем совета директоров, зато недовольство погасим». Хитроумный тактик Барков состоял номером два в заводской иерархии, а какой же второй не мечтает однажды стать первым.

 Возраст тоже поджимал второго, и даже при удачном раскладе рулить оставалось только до прихода новых хозяев жизни либо попытаться стать таковым самому. Дело в том, что Меркулов обладал сокровищем, которым дорожил словно Скупой рыцарь. Безупречная репутация собиралась десятилетиями по крупицам, как дорогая коллекция и, если уж продавать ее, то чтобы не было потом мучительно больно...Ну дальше вы сами помните.

Начало коллекции было положено довольно странным, на первый взгляд, поступком. Давным-давно, когда Меркулов еще трудился начальником коньячного цеха и у него неожиданно случился юбилей, он оказался не подготовленным, в смысле проставиться в коллективе, и послал гонца в ближайший «Гастроном» Возможно, ветераны еще помнят ностальгическое название советской торговой фирмы.

Что заставило властелина пьянящей струи поступить так неординарно, аллергия ли на коньячные пары или русским людям по простому хотелось водочки? Сейчас, когда вопрос с совестью коммуниста решен вроде окончательно, считать ее виноватой в таком курьезе не приходится, но карьерный старт всегда требовал особой осмотрительности.

 Со временем, когда этот поступок оброс домыслами и стал заводской легендой, местные хранители морального кодекса строителя коммунизма назидали на его примере молодое пополнение, вливающееся год за годом в проходную нашего Вино-Коньячного завода.

Барков занял должность генерального не так декоративно, как рассчитывал Меркулов, и они не то чтобы поссорился, как достопамятные Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, но обмен кабинетами, согласитесь, был неравноценным. Если бы речь шла о квартирах, то подобая комбинация требовала доплаты. Вопрос с доплатой, видимо, отрегулирован не был, и в воздухе повисла некая недосказанность.

 Какое это все имело отношение к моему желанию уйти в отпуск? Самое непосредственное. Ко времени, о котором я пишу, новые хозяева вовсю высаживали двери, штурмуя тюремным спецназом бумажные крепости несговорчивых заводов и фабрик. Главные ворота нашей цитадели были открыты изнутри, а к трудным замкам хитрые урки подобрали отмычки и теперь подбирали все остальное или всех остальных.

Они посадили весь менеджмент в свою корзину, как слепых котят, и понесли в известную им сторону, то ли топить, то ли отдавать в хорошие руки. В последнее верилось с трудом, учитывая откровенно хамское отношение, которое новые менеджеры демонстрировали к старым. Никто толком не знал, когда утопят или пустят в расход, но слухи о предстоящем сокращении обросли реальными расстрельными списками.

Люди из приматов мутировали в подвид грызунов, притихли, осторожно осматривались, потихоньку принюхивались в попытках уловить в воздухе оттенки запахов и нюансы информации. Протестной агрессии еще не было, каждый жил надеждой, и никто не хотел умирать. Мой кабинет, первого заместителя гендиректора находился вне приемной.

Власть секретарши надо мной заключалась только в том, что она отфутболивала ко мне весь «спам», все ненужные звонки, всех докучливых ходоков-просителей. Ведь они полагали, что в моей воле было казнить или миловать, помочь или отказать. Не мог же я каждому объяснять, что сделать для них не в состоянии ничего. Приходили престарелые артисты, сердобольные попечители бездомных животных, разные милые чудаки и аферисты на доверии.
 Они все искали во мне спонсора, но я им категорически не был, учитывая выше изложенные причины.
 
Раздался звонок, и я обреченно, как Булгаковский Варенуха снял трубку. Врать тяжело даже по телефону, особенно, если тебе не верят. Звонили из монастыря, точнее с его городского подворья и просто, без обычных реверансов и заискиваний, изложили просьбу. Июля 11 числа предстоял праздник в память святых преподобных Сергия и Германа Валаамских. Из города на теплоходе отправлялась большая группа паломников, и для праздничной трапезы нужна была коробка «Кагора».

 По стране катилась волна массовых отравлений алкогольными суррогатами и просьба о вине, непосредственно с завода, была понятна, а страх отравить праздник и самих паломников - вполне обоснованным. Одна коробка это 12 бутылок, в другое время вопрос выеденного яйца не стоил. Можете себе представить, кто только не обращался к производителям чудесных напитков, начиная от властей и кончая пионерскими организациями.

 В другое время и мы были другие, поотзывчивее что ли. Но известно, что времена не выбирают...Взять коробку с вином на производстве или складе было пустяком, она уже стояла у меня в кабинете. Здесь же, ожидая моего возвращения, сидел на стуле человек в скуфейке и подряснике. Я пошел к Меркулову за подписью на пропуск груза – он оставался неформальным куратором вохры.

На нашем заводике гораздо проще было украсть продукцию для оказания спонсорской помощи, чем законно, официально ее оформить. То ли наши крючкотворы были туповатыми, то ли мы сами вороватыми, но позвольте вас спросить, как оформить спирт для отбывающего в Чечню ОМОНа ? Никакими законами такая продажа не была регламентирована, вот в Отечественную наркомовские 100 грамм были узаконены, а у нас и не война вовсе, а контртеррористическая операция.

 Спирт же вместо водки нужен был потому, что возить за три тысячи верст наполовину воду не рационально. А воинов наших жалко ведь травят их в Чечне паленной огненной водой почем зря. Помните, как человек, сидевший на тоннах казенного коньяка посылал гонца в гастроном за водкой? Правильно, дело не в том, что жалко, а в принципе. Словом, добро на жертву кагора не дали. Отказ был неожиданным и вздорным.

Хотя накануне мы столкнулись из-за служебной машины, которую вынуждено делили между собой, и упрямое «нет» выглядело вчерашней обидой. Было стыдно за собственное бессилие, за опрометчиво данное обещание. Выход был в том, чтобы купить в заводском магазине другую коробку, но сделать вид будто я ее взял просто так. Николай Иванович, трудившийся на ниве монастырского снабжения, почувствовав мою проблему, удивленно смотрел, как я пробивал чек в кассе.

 Он засомневался, действительно ли купленное в магазине вино непосредственно с завода и не моя ли это жертва? В этом случае он собирался вернуть мне деньги. Видите в каком опрокинутом мире я находился, купить и смиренно пожертвовать, как-то неловко, а взять и одарить за казенный счет вполне приемлемо. В благодарность Николай Иванович предложил мне вдвоем с женой паломническую поездку на Валаам на праздник.

 Я был вынужден отказаться - отпуск, по всей видимости, намечался на август. Через несколько дней Меркулов спросил меня, не хотел бы я пойти в отпуск прямо сейчас? У него у самого оказались виды на август. Я ответил, что подумаю. Мы с ним в летнюю пору оставались на хозяйстве по очереди, и этим обстоятельством были связаны в период отпусков.

Я позвонил Николаю Ивановичу на подворье и спросил, в силе ли еще его предложение? Он явно был рад, что у меня так удачно изменились обстоятельства, и подтвердил приглашение на две персоны.
Моя жена большая охотница до путешествий, правда, никогда не бывала в паломнических поездках и, будучи человеком верующим, все же церковь посещала не часто. Как она отнесется к такому приглашению?

 В первый год нашей совместной жизни нам довелось на теплоходе плыть в Кижи. Обычно, турагенство совмещало этот маршрут с заходом на Валаам, но у нас были только Кижи. Сейчас я думаю, как хорошо, что в то время мы не попали на остров в Ладоге. В советское время путешествие на Валаам в веселых молодежных компаниях считалось секс-туром. В гостиницах не разрешалось селиться с местной пропиской, где же провести ночь другую бездомным влюбленным?

 Поезда и пароходы выручали страждущих, ехали и плыли, туда и обратно, тебе и мне приятно. Помните миниатюру Жванецкого про собрание на ликеро- водочном заводе, где два лихих водителя взяли на себя и торжественно понесли? У нас на заводе было еще смешнее, но и трагичнее. Двое водителей, удалых гуляк любили сплавать на Валаам в хорошей компании, желательно женской.

Однако, не все женщины, в силу привычки выходить замуж, были свободны, но это обстоятельство тоже приветствовалось. Допускалось, если компании были смешанными. Дам покоряла легкость нрава новых друзей, а мужчин количество взятого с собой праздника. Словом, народ к разврату был готов, и начинался черкесский загул. Черкесами в загуле зажигали весельчаки-водители, спиртное, щедро разливаемое ими, самих, естественно, не интересовало, но поддержать компанию они умели.

Остальные мужики злоупотребляли халявой и надрывались, теряя контроль за происходящим, включая своих женщин. Это была своего рода военная хитрость, заимствованная у кавказских абреков. Вспомните хотя бы бедного, наивного Шурика из «Кавказской пленницы» По возвращении «бойцы вспоминали минувшие дни и битвы, где прежде рубились они».


 Воспоминания профессиональных ходоков вызывали живой интерес и жгучую зависть у любителей. Заплыв начинался с открытием навигации и продолжался до ледостава. На судах узнавали друзей, а некоторые принимали их даже за членов команды. Судьба этих двоих впоследствии сложилась трагично: один повесился со второй попытки, другой угорел в гараже в машине.

Зачем я облек эту драму поначалу во фривольно-игривые тона, а закончил жутковато.
Наверное, это не очень подходящая тема для рассказа о паломнической поездке. Но вот что-то происходит в жизни, случайно ли? Я просто хотел достоверно без ханжества показать это. Не сознавая того, в то веселое время я избежал встречи с мерзостью запустения, попирающей святое место, по случаю, не посетил Валаама.


Мы отправились с речного вокзала и несколько часов плыли по реке, Возглавлял, нашу миссию митрополит или епископ, к сожалению, не запомнил чина владыки Евлогия. Вскоре был отслужен молебен на борту теплохода, который скользил себе по реке, а затем по озеру, похожему на море, продвигаясь в направлении Валаамского архипелага.

Красоты, созерцаемые на водах с плывущего судна удивительны, путешествие неспешное, нормальные удобства, убранство, интерьер и архитектура самого корабля. Все интересно и, когда плавание не отравляется сильной качкой, не очень длительно и не опасно, что может сравниться с отдыхом на воде?

В ресторане мы сидели за столом накрытом на 6 человек, Петров пост близился к концу, и меню было постным, о чем мы до поездки были предупреждены. По сравнению с великопостным стол был не столь строгим, допускалось употребление рыбы, все было приготовлено вкусно, насколько возможно, разнообразно и с душой.

С нами за столом сидели приятная интеллигентная женщина лет пятидесяти, Нина Алексеевна и ее племянница Ира, девушка лет 16-17, приехавшая к тете в Санкт- Петербург поступать в институт. Они не выглядели вот такими паломниками, которых сразу видно издалека по характерной одежде, напоминающей униформу, рюкзачкам за плечами и особым речевыми оборотами, которые вошли в жизнь православных приходов.

Сам для себя я называл такие обороты благочестивыми. Знаете, когда речь пересыпана умилительными и уменьшительными архаизмами: «батюшка», матушка», «ангела за трапезой» и другими напутствиями и пожеланиями. В то время я таких словечек стеснялся даже в чужой речи, не то что бы самому произнести нечто подобное. Они мне казались, какими-то искусственными. Вот только вчера люди говорили нормально, а сегодня уже как-то елейно, когда они успели усвоить?

Я забывал, что церковь и люди в ней существовали и до перестройки, да и после нее уже выросло новое поколение, это я неофит делал первые шажки. И потом, одно дело, когда ты сидишь на стадионе или в бане с друзьями и совсем другое, когда ты в подобной поездке окружен благочестивыми мирянами и клириками. Эти мысли как-то само собой пришли мне в голову, спустя время, а тогда все это меня немного коробило, как-то сковывало.

Опасался сказать что- нибудь не то, да и по жене моей было видно, что она эту лексику усвоит не скоро, если вообще, когда-нибудь усвоит. Однако наши соседки за трапезой оказались нам подстать, лексика их была вполне нормативной. Не то что бы они были занятными собеседницами, сами понимаете 50 летнему мужчине трудно угодить в этом плане, особенно, если случай предлагает в собеседницы исключительно женщин.

 Тем не менее, за нашим столом поддерживался непринужденный разговор-знакомство. Тот случай, когда женщины еще не достаточно солидаризировались, чтобы дружно оспаривать или игнорировать, уклонившись в щебет о женском, единственного присутствующего мужчину. Еще два места за столом во время двух или трех трапез пустовали, хотя и были накрыты на две персоны, как полагается.

Кто же наши таинственные незнакомцы, другие соседи по столу, которые не выходят к трапезе? Может это, какие то особые богомольцы, которые так строго и крепко держат пост, что даже и не едят вовсе по несколько дней? Сказать, что мы были заинтригованы, было бы не совсем правильно, скорее было просто любопытство, как при смене обстановки. Все же в разговоре мы каждый раз отмечали, что наши незнакомые соседи не появились в очередной раз.

Когда мы были уже на подходе к архипелагу, это были, по моему, утренние часы, за завтраком появилась молодая пара Он и Она. То, что они не были мужем и женой или женихом и невестой было видно сразу, мне даже показалось, что они познакомились совсем недавно, такое было впечатление. Они были в приподнятом настроении, порядком проголодавшиеся и очень удивились, не обнаружив в меню мяса.

Мы удивились в свою очередь, и я, как мог вежливо, объяснил, что в связи с постом в паломнической поездке мясо не положено. Парень, недоуменно и недоверчиво глядя на меня, пытался сообразить. Потом, что-то надумав, возразил, что они ни о каком паломническом посте ничего не знают, просто купили путевки на Валаам и едут повеселиться и отдохнуть.

Мы снова сделали попытку растолковать, что на теплоходе плывут люди, направляющиеся на Валаам с той же целью на праздник, только праздник это не светский, но это тоже радость и веселье. Оставалось понять, как они умудрились купить путевки на этот рейс?
Парень, почесав голову, растеряно улыбнулся:

- Во попали, че делать –то? Мы свое уже все съели, может, в буфете что-нибудь есть? Не в курсе, здесь буфет где-нибудь есть?
 Парень подозвал девушку-официантку и, видимо, не вполне нам доверяя, спросил:
-Че правда, что ли одни сектанты плывут? Может, нормальная еда за отдельную плату есть? Или в буфете, буфет то есть?- Официантка никак не отреагировала на «сектантов», мы тоже конформистски промолчали.

 Буфет работал, но предлагал чай, кофе, пирожки и прочие лакомства. Парень снова, на этот раз у своей спутницы, спросил:
-Ну, че, подруга, че делать-то, может, на берегу магазин есть? Положение для них становилось угрожающим, но оставалась надежда, что на суше найдутся следы цивилизации в виде, какого-нибудь сельпо.

-Ну, ни че, че-нибудь придумаем,- этими словами, как бы попрощавшись с нами, вновь обретенные соседи за трапезой пошли « че-то думать или че-то искать». Мы же, в свою очередь, стали готовиться к высадке на берег. По внутренней радиотрансляции звучал чудный хор, мы впервые слышали Валаамский распев, и сам хор носил то же имя «Валаам». После высадки в Никоновой бухте нужно было еще пересесть на катер и на нем предстояло идти внутрь архипелага в монастырскую бухту.

Суденышки под названиями «Св. Николай» и «Дамаскин» гостеприимно приняли нас. Оказалось, большие суда не могут из-за низкой осадки пройти в монастырскую бухту. В течение примерно получаса мы слушали первые сведения о монастыре и попутно созерцали открывшуюся слева по борту удивительную красоту Никольского скита. Над бухтой и чуть вдали возвышалась центральная усадьба с Преображенским Собором.

Все Прибывшие приглашались в храм на молебен у мощей святых преподобных Сергия и Германа. Затем в программе было посещение святых и памятных мест архипелага, причем в некоторые места, отдельные скиты, вход женщинам был закрыт. Группы разделились, и женщины в качестве альтернативы осматривали хозяйственные постройки и места открытые для посещения.

 Обед и ужин были приготовлены на судне Кроме нашего теплохода у причала стояли еще несколько других, этой же серии близнецов-братьев, отличавшихся только именами на бортах. За столом мы делились первыми впечатлениями, и я, посетивший закрытый для женщин скит, был в центре внимания. Я рассказывал о чудесном колодце с такой вкусной, прямо сладкой водой, хотя, может, это было послевкусием от монастырской клубники, чудесной ягодой нас угостили насельники скита.

 Когда я рассказывал о тех суровых ограничениях, которыми усугубляется подвиг поста по скитскому уставу, подошли наши невольные паломники. Они были в прекрасном настроении. Мы с женой и тетя с племянницей, переглянувшись, без слов поняли друг друга: « нашли магазин или, что-то в этом роде», Прислушиваясь к моему рассказу, парень вежливо помалкивал в ожидании десерта и чая, а когда я закончил, так же вежливо спросил:

- А вы видели памятник пьяному трактористу?
 Никто из нас не только не видел, но и впервые слышал о таковом.
Так открылось, что на архипелаге, кроме официального монастырского паломнического маршрута живет и здравствует, и неплохо живет, и даже процветает альтернативная тропа местных следопытов со своей инфраструктурой, как в Венеции.

 Таинственные лодочники из местных жителей, оказались и таковые, за умеренную плату доставляли экстремалов вместо игуменского кладбища, например, к месту гибели свалившегося с моста вместе с трактором пьяного тракториста. Были там еще, какие-то свои достопримечательности, о них каждый раз нам рассказывала наша молодая пара.

 Я вспомнил, в связи с их приключениями, наше с женой путешествие в Кижи, нам было примерно столько же лет. С нами плыл огромный, килограммов на десять, подаренный тещей приемник «Ленинград». Без музыки в то время я мог только ночевать. Стояли чудные, теплые дни, и нам было обещано купание на стоянках теплохода. Весь народ, в первую очередь, настырные старички интуристы, по прибытии к шедевру русского деревянного зодчества поперли фотографировать.

 Вынув блокноты, они старательно записывали тактико-технические данные строений. Я же, будучи не столь доверчив и, убедившись собственными глазами, что гвозди все-таки есть, а врали, мол, построено без единого гвоздя, исключительно топором, отправился в дальний конец острова. Врубил приемник на всю катушку, разделся до плавок и с наслаждением окунулся в ласковую воду Онего-батюшки.

 Выбираясь на берег, увидел двоих мужичков у моего приемника, и мне они сразу не понравились. «В Греческом зале! В Греческом зале»,- пенсионеры, наверное, еще помнят миниатюру в исполнении Аркадия Райкина, вот примерно в такой ситуации я оказался. Мужички, представившись дружинниками, были такие в советском каменном веке, не путать с княжескими, стали всячески поносить и распекать меня за дремучий вандализм:

-Вы из Ленинграда?- Сначала вежливо поинтересовался один. Понимая, что спрашивают откуда прибыл не без подтекста, хотел соврать, что из Грозного. Потом подумал: «вдруг знают, что Сунжа не судоходная», прямого сообщения с Онегой не имеет» и покорно кивнул головой. Мол, так точно, с берегов Невы я, а не гордый сын Кавказа, вяжите меня служивые.

-Вы у себя в Ленинграде, голый на Исаакиевский собор полезете?- Хитро расставлял ловушку и загонял меня в неё первый. Вопрос был с подвохом, и надо было сориентироваться. Сказать, что не полезу - признать свою вину, а сказать полезу - признать себя дикарем
-Но я же не голый, я в плавках,- нашелся я
-А в плавках бы полезли,- утвердительно спросил второй.

Гнали дичь они со знанием дела
-Да я же не на церковь залез, я на берегу, в сторонке,- вяло пытался избежать я административного наказания в виде штрафа на месте.
Наверное, они бы с меня слупили червончик, но тут подошла моя жена. Я заметил, уже спустя годы, эту черту за моей женой. В критические моменты, когда, кто-то пытался обидеть близких ей людей, она, будучи пацифисткой, могла очень даже дать отпор.

-Покажите ваши удостоверения,- строго попросила она
Дружинники, как-то стушевались и, пообещав, еще встретить нас на узкой дорожке, ретировались.
К чему моя ретроспектива? А к тому, что вслед за премудрым проповедником, однажды мы понимаем: всему свое время.

 Если у вас сложилось впечатление, что я по-фарисейски изобразил здесь молодых «бездуховных» людей, то я приношу свои извинения им и вам этой вот ретроспективой. Хорошо, что не привелось посетить Валаам в те годы.
Утром 11 июля, в самый праздник состоялась литургия в нижнем храме. Я помню только какое-то особое чувство, глубокое погружение в ход службы.

 Еще обратил внимание на местную ребятню, стоявшую у самого амвона, У некоторых лица показались мне…, знаете, такие бывают у очень запущенных детей, видимо печальное следствие повального пьянства родителей. И все- таки глаза детей сияли и лучились. Было видно, что служба им в радость, что они испытывают самые добрые чувства к священникам и к братии, и чувство это взаимно.

 Ласково, но ,в то же время, без сюсюканья, чисто с мужской добротой обходились с детьми священники, исповедуя и причащая их Святых Христовых Таин, называя имена: «… Причащается раб божий…»
Нам рассказывали потом, что когда первые несколько иноков высадились на остров в конце 80 годов, то «мерзость запустения» ужасала.

 Валаамский архипелаг после перехода из Финляндской в Советскую юрисдикцию, был оставлен насельниками. Они ушли в Финляндию, спасаясь от возможной гибели. В Финляндии ими был основан «Новый Валаам». Монастырские постройки стали использовать после войны в качестве интерната для глубоких инвалидов. Многие были без рук, без ног, их просто спрятали от общества на глухой остров.

 Возможно, это делалось, чтобы не травмировать расшатанную войной психику и тех и других. Наверное, таким глубоким инвалидам было не адаптироваться в послевоенном обществе с его тяготами и лишениями и жалости на всех не хватало. Одно дело милосердие и другое - гуманизм.

Вот и сослали сюда несчастных горемык, и монашеская райская обитель с чудесными садами, где росли даже экзотические для этих широт дыни и арбузы, превратилась в адское узилище для инвалидов. Но не зря говориться, что Бог поругаем, не бывает и это относится, наверное, и к святым его и к святыням.

А святыня явно подвергалась поруганию, богоугодное дело милосердие, но зачем в храмах – пусть даже госпиталь или интернат для инвалидов - пусть даже не коровник или склад. Вот так и получилось, что приставленный надзирающий персонал, запертый на островах вместе с поднадзорными естественной водной преградой, а потом привязкой к жилью, стал подобно крепостным.

 Островитяне постепенно спивались и деградировали. Можно сказать, похожий процесс шел повсеместно в советской деревне, но есть свидетельства, что такого ужаса, как на Валааме видеть не приходилось. Рассказывают, что во время высадки иноков на остров, какой-то местный начальничек на четвереньках с воем и рычанием, как собака пытался покусать братию.

 Через детей, окормляемых священством, вошли в разум и некоторые родители, стали посещать храм, исправили свое житие и работали трудниками на монастырских службах. Дай Бог, чтобы так и было, но проблема расселения местного населения на большую землю в Карелию на тот момент оставалась сложной.

Люди просто не хотели никуда ехать, хотя им предлагали жилье в Сортавале. Видимо, никаких сил на принятия решения, встать, собраться и уехать у них не осталось. А может, не верили никому, а может, просто не соображали в том скотском состоянии, в котором, нам довелось увидеть некоторых аборигенов.

 Крестный ход, миновав внутреннее каре, выходил за ворота. Некий человек, сидевший у входа в подъезд на ящике, заорал совершенно невероятным образом, неслось такое сквернословие которого я, отродясь не слыхивал. И что же, когда один инок подошел к нему и что-то сказал, он сделался вдруг тихим и смирным, как овечка.

Перемена была столь разительной и быстрой, что мелькнула даже мысль: «Чем он его так сильно припугнул?» Потом, устыдившись, я отогнал эту мысль, поняв, что у братии есть другое оружие против одержимых, их крепкая молитва.

Еще одной разительной перемены стали мы свидетелями. Закончилась литургия, мы вышли во двор и стояли в ожидании начала крестного хода. Низкие тучи сплошняком затягивали небо, дул сильный ветер, температура воздуха была, наверное, градусов 14 и это - в середине лета! Я был одет в рубашку и брюки, а жена захватила летнюю куртку и теперь самоотверженно прикрывала мою уязвимую поясницу.

 В небе кружил вертолет, с находившимся внутри главой Карелии Катанандовым. Он был приглашен и пытался попасть на праздник. Все-таки пилоту удалось сесть. Я тогда еще не слышал фамилии асса- вертолетчика Базыкина, возможно, это был он. Как только с иконами и хоругвями с пением пошел крестный ход, в природе произошла поразительная перемена.

 Тучи куда-то унеслись, засияло солнышко, стих ветер, стало тепло-тепло, кажется, вместе с людьми запели птицы. Говорят, на Валааме и вообще на Ладоге такое случается, но я никогда прежде подобного не видал. Известно, все, что одним видится чудесным, другие могут объяснить с научной точки зрения.

 Жаль рационалистов, нет и никогда не было у них 100% доказательств и аргументов, а теряют они очень многое, возможно все. Такой неэквивалентный обмен сомнительного выигрыша на тотальную потерю даже, как-то не рационален.

После крестного хода и молебна нас пригласили на праздничную трапезу. Бесконечно длинный стол был накрыт в большой, отличающейся строгой красотой убранства, трапезной. После краткой молитвы все сели за стол с яствами, кроме хора «Валаам», который радовал гостей дивным пением.

Нашими соседями оказались свекровь с невесткой, то есть мать и жена «чайного» бизнесмена из Москвы. Они были семьей крещеных евреев, выходцев с Украины, в последнее время перебравшихся в Москву. Держались они просто, в том смысле, что были провинциальными, но без комплексов.

Очень гордились сыном и мужем, рассказывая о его достоинствах, о деловой хватке и щедрости, а так же не забывали отдать должное угощениям, наивно восхищаясь, богатству праздничного стола.

- Ничего себе пост, вот монахи дают, всегда бы так постится,- деликатно шептали они нам. Было видно, что народ за время поста соскучился по празднику. А праздник продолжался, и стол действительно был щедрым, разумеется, ничего мясного, но рыбное изобилие радовало и глаз и желудок.

Из братии присутствовали отец настоятель, сидевший рядом с владыкой Евлогием и несколько иноков, а также гости. Посланцы с Афона преподнесли каждому гостю веточку лавра, как дар Святой Горы. Еще во дворе я заметил молодых финнов, по характерно произнесенным именам святых угодников: «Серхие, Хермани».

Были еще православные из Канады и из других концов мира. А за столом неспешную трапезу и чинную беседу иногда прерывали приветствия и ответные благодарственные слова. Смысл слова «чинно» стал мне понятнее, а то при этом архаизме всегда вспоминалось: « И все так чинно, благородно, по старому» в исполнении Георгия Вицина в фильме Л. Гайдая «Не может быть»

После трапезы и короткого отдыха, были еще посещения разных интересных мест, а вечером, погрузившись на корабль, мы отчалили из Никоновой бухты. Провожавшие нас, еще долго стояли на пристани, махая нам в след.

Вернувшись на работу из отпуска, я был извещен о моем сокращении. С Ириной у нас сложились хорошие отношения, и именно ей было поручено сообщить мне новость. Она как-то застенчиво, с сочувствиями вручила мне официальное уведомление. За время моего отпуска произошли серьезные изменения в руководстве завода.

 Гендиректору Баркову пришлось оставить свой пост и, по его словам, он сам находился в подвешенном состоянии. Когда я встретился с руководителями комиссии по сокращению, старый, он же новый, гендиректор Меркулов заверил меня, что ничего личного, только бизнес, так получилось, что должность первого зам. гендиректора сокращалась.

 Подавалось так, что сокращалась, хотя сокращал ее вновь заступивший на вахту седой ветеран Меркулов. Сокращал, мелочно сводя счеты из-за служебной черной «волги». Мы делили ее в условиях транспортного дефицита, договорившись, что в рабочее время используем ее совместно, а вне работы она с водителем - полностью в его распоряжении.

 Когда мы договаривались пару месяцев назад, он зачем-то аргументировал необходимость мобильности во внерабочее время клаустрофобией любимой женщины. С ней вместе они обычно приезжали на работу утром и уезжали вечером. Побагровев от стыда и досады за унижение, Меркулов настырно и путано объяснял мне, что не может она на метро.

 Зачем он вообще все это мне говорил, не знаю, ведь на «святое» на утро, вечер, ночь, в конце концов, я не претендовал. Уразумев это, он почему-то озлобился.
 На самом деле комиссии был выдан карт-бланш и каждый ее член руководствовался собственным расстрельным списком. В общем, все, как в песне: «Сидят и кушают бойцы товарищей своих».

Только на мой счет они заблуждались, молитва, с которой я обратился к Господу, еще до всех этих подковерных затей, была о том, что, если у меня самого не хватит сил, Он помог бы мне уйти с завода. Бывало, мы сиживали в дегустационном зале, проводив гостей или отмечая какой-либо юбилей, ну мало ли причин для застолья.

 Иногда Меркулов сам зазывал меня на рюмку чая. Застольные беседы не были такими уж задушевными, все больше о работе и на злобу дня, но нет - нет и проглядывало, что-то живое или это только казалось мне. В Ветхом Завете есть слова о том, что «Едва может спастись торговец, корчемник же не спасется никогда»

Сокровенное не принято выносить в таких вот посиделках и все же мысль о мере нашей ответственности за спаивание народа проскальзывала в наших разговорах. Резюме оправдывало нас полностью, мы ведь производим качественную продукцию и не травим людей. Выпивка дело добровольное, какой же праздник без бутылочки?

 Я сам высказывался в том духе, что разве можно обвинять производителя столовых ножей за то, что их продукцией вошло в обычай ставить финальную точку в кухонных дискуссиях? Вроде логично, и все со мной соглашались. Но ведь нож – только орудие, первое подвернувшееся под руку в том состоянии, до которого дошел человек, употребив качественный или без разницы продукт.

В СССР все-таки производство алкоголя планировалось и строго контролировалось. Потребление контролировать очень сложно, но с помощью отрицательной обратной связи через производство это делать пытались. С крахом СССР и отказом новой власти от всякого влияние не только на потребление, но и на производство алкоголя, оставались только невнятные попытки собрать налог.

 В такой ситуации, когда свободно проводились в жизнь цели наших врагов по спаивание народа России, логические уловки и самооправдания уже не могли усыплять совесть. Но слаб человек и немощен, своей воли не хватало, да и страшно было остаться без работы в моем возрасте. Я обратился к Богу с молитвой, но оставалась робкая, малодушная надежда, а вдруг все утрясется и устаканится

 Не утряслось, не устаканилось. Моя молитва услышана, мне и делать ничего не надо, но в качестве искушения мне все-таки предлагают аналогичную должность в торговом доме, с той же зарплатой.
Господь дал силы, покидая «Египет» уклониться от лукавых объятий.
На сердце было до странности легко и свободно. 22 года и четыре дня «Египетского рабства» подошли к концу.

Согласитесь, сорок девять лет - сложный возраст для нового карьерного рывка в Российской реальности. Знакомые из мира нужных людей моментально исчезли из моей жизни. Кто кому был нужен, было понятно и раньше, но теперь приобретало карикатурные черты.
Остались те не многие, кто и сейчас со мной.

Там на Валааме один иеромонах сказал мне:
-В твоей жизни есть что-то, что ты любишь больше Бога.
«Эти слова можно отнести к любому, но, наверное, он прав»,- так я тогда подумал. Но лишь сойдя с круга и, выбыв из числа делателей «глиняных кирпичей», я смог не на бегу осмотреться и оглянуться на прожитые годы.

 Понять, что же из привязанностей мира мешает мне идти единственно верным путем. Я скитаюсь в пустыне, иду ли я к цели, сколько лет суждено мне идти, ведает один Господь. Я далек от мысли, что бы сказать: «да, я, наконец, все понял и стал другим человеком». Нет, конечно, но первый шаг- осознание того, где я нахожусь и, куда хочу идти мне помогли сделать те события в моей жизни.

Не знаю, увижу ли землю обетованную, но хочу верить - египетский период моей жизни остался в прошлом. Дай, Боже, чтобы духовные оазисы подобные Валааму встречались почаще на наших путях сквозь пустыню.