Глава 6. Tiger, Tiger, Eat Me More!

Это шестая глава повести
"Злостное английство меня"
Начало - здесь:
http://www.proza.ru/2007/04/18-248

Я добросовестно вкушал любимый фильм, пытаясь въезжать в реплики. Это было прискорбно, но поначалу я чувствовал себя полным идиотом даже при том, что прежде смотрел Pulp Fiction в переводе раз восемь. Я вслушивался в английскую речь, словно акустик подлодки – в коммуникативный писк дельфинов. Потом – пялился в английские субтитры, «как в афишу коза». Радовался знакомым словам. Но полная радость наступала, когда я заглядывал в русский текст: «Да, примерно так я и думал!»

Это был кропотливый и утомительный труд. Поэтому минут через десять я ощутил настоятельную потребность как-то отвлечься. И щелкнул на иконке подключения к Инету.
Увы, на компе стоял фильтр, пускал только в локальную киноколлекцию. Ну что ж, чего-то же там должно быть… живенькое?
И я вбил в поисковое окошко три буквы Х.

Вывалилась мессага:
«Приносим извинения, но видео категории ХХХ в данный момент недоступно. Впрочем, ожидается пополнение. Культовый фильм «Озабоченный подросток ищет порнуху».
P-s.: Саша! Лапочка! Не отвлекайся!»

Я усмехнулся, кривовато и малость смущенно. Надо ж, эк Артем приморочился. Аж не поленился специальный скрипт наваять, только чтоб надо мной, грешным, поглумиться.

Да ведь забыл он, что не единственный это комп в квартире. Не знаю, сколько их было всего – по ходу, в каждой из шести комнат – но хозяйский, в Тёмкином кабинете уж точно имел все выходы куда надо…

Конечно, Артём остерегал меня от вторжения на территории, не входящие в мой ареал обитания. «Твоя комната. Кухня. Гостевые ванная и сортир. Больше – ничего интересного для тебя тут нет. Не тревожь покой скелетов в моих шкафах, не провоцируй призраков замученных мною девственниц!»

Ну да – что поделать, если он такой вредный, а мне порнушку посмотреть приспичило? В конце концов, мог бы и запереть свой кабинет, чтобы не вводить во искушение…

Лишь дойдя до конца коридора я вдруг поймал себя на том, что крадусь на цыпочках. Усмехнулся, опустился на подошвы и решительно толкнул дверь. Да, не заперто.

Кабинет был, наверно, самой скромной из комнатёнок. Метров двадцать, не больше. А казался – еще меньше. Потому что треть его занимали два огромных шкафа, вдоль каждой из стен, с глухими черными дверцами. Перед окном, забранным жалюзи, стояло бюро красного дерева, а на нем – вожделенный комп. Судя по двадцатидюймовому LCD – неслабый. Рядом, между бюро и окном, приткнулся небольшой холодильник. Видимо, под пиво. «Интересно, а сейчас есть?» - подумал я. Но проверять не стал.

Чуть помедлив, я опустился в кресло и ткнул кнопку питания на системном блоке. И только тогда вдруг понял: нафиг не нужна мне порнуха. А вот поглядеть документы Артема – это было бы занятно. Так, из чистого любопытства. Строго между нами. Конфиденциальненько.

«Мы – типа, пресса, - объяснял Братец Леща. – Газета. Скажем так: газета». И лыбился. И ни слова больше. Даже мне, родному брату. Хотя казалось бы, к чему эта опереточная конспирация? Ясно ведь, что они – какая-то очень серьёзная шарашка. Бандиты? Ну и хер! В этой стране – главные бандиты в Кремле, и все это знают. Так думал я тогда, вместе со ста сорока миллионами соотечественников, за вычетом грудных младенцев. Теперь, конечно, я осознаю ошибочность своих представлений. Нет, в Кремле – не главные. Ну да это всё лирика, а тогда мне было в принципе по сараю, какого цвета мой брат и его друзья… но просто вот интересно заглянуть в их увлекательный мир, хоть одним глазком.

Увы, облом! Прямо с черного экрана - “Enter the password”. Артёмов комп стоял на пароле, как Аврора на приколе. «Можно выдернуть флэшку БИОСа и с моего переткнуть, если мамы совместимы», - умозрительно прикинул я… но это были уже слишком сложные телодвижения. Это уж целая спецоперация – снимать кожухи, ковыряться в железе. И если Артем вдруг вернется досрочно и застукает меня за этим странным занятием – может неверно понять…

Я вырубил машину и вернулся в свою комнату. Мужественно досмотрел Pulp Fiction, потом сходил на кухню, умял корытце оливье, вполне приличного, выпил чаю и продолжил кинотерапию своего инглиша. На сей раз – запустил какой-то гонконгский боевичок, по совету Артёма. Впрямь – на редкость невзыскательная штука. Все было понятно и без субтитров. I will kill you! – No, that's I'll kill you! – Дыж-дыж-дыж минут десять – и добро побеждает...

Потом потянуло на что-нибудь старенькое-добренькое. романтичное, про зверюшек и море. Поставил «Челюсти». Мимоходом поразился тому, как колоритно говорит тот капитан акулобойной шаланды. На слух – вообще нифига не разобрать. Да и не стану хвастать, будто из английских субтитров много чего понял. Но вот в русские заглянешь – сразу смачность эту соленую просекаешь. Перевод был конкретный, полнокровный, без матюгов, но и без ретуши.

«Stop playin' with yourself, Hooper!» - кричит капитан ученому-акуловеду, приглашая за штурвал, когда тот морочится пасьянсом. Типа, игра слов, нарочитая двусмысленность, потому что play with oneself – не только «играть с самим собой», но и – «дрочить». Полностью передать этот каламбур было затруднительно, но переводчик сохранил, типа, тональность и сделал: «Хупер, займи руки штурвалом!»

Конечно, тогда я не знал всех этих нюансов of playing with oneself, но фильм обучающей коллекции предлагал комментарии, всплывающие по клику. Это было трогательно. Я решил запомнить оборотец. Может быть полезно в общении с продвинутыми сверстниками из лицея.

Я так расчувствовался, что представил, как спасаю барышню из пасти акулы, а она, барышня в смысле, ничего так сохранилась, непожеванная совсем, и, конечно, исполнена знойной благодарности… И мы с ней отправились в ванную…

***

Артем вернулся часов в десять. Я вышел встретить его и приветствовал выспренней фразой, подхваченной из какой-то компьютерной игрушки феодальной тематики: Greetings, my liege!

Он повесил кожанку в шкаф, стащил наплечную кобуру, отпер сейф, закинул туда «сбрую» вместе со стволом, запер сейф и лишь тогда ответил. По-русски:
- Да можешь не мучиться с инглишем.

- Why? – удивился я.

- Потому что курс окончен. Я позвонил Лехе – сейчас он заберет тебя и отвезет домой. Собирайся, - он кивнул в сторону моей комнаты.

- А чего случилось-то?

Я понимал, что в жизни Артёма случиться может что угодно, самые разные обстоятельства – но его тон здорово напряг меня. Нет, он не выглядел ни рассерженным, ни уязвленным. Скорее – чуточку усталым и чертовски равнодушным. И вот это – было действительно неприятно.

- Ничего особенного не случилось, - ровно ответил Артем после долгого молчания. Он успел пройти в ванную, включил кран и принялся старательно мыть руки. Я как-то незаметно приклеился к нему и теперь стоял в дверях. – Но можешь сам догадаться.

Я навострил свою «гадалку». Да, теперь было ясно, что дело во мне, а не в каких-то новых обстоятельствах насыщенной Артемовой жизни. Соответственно, догадаться было не так уж сложно.

- Ты чего… так напрягся из-за того, что я твой комп пытался включить? – я до боли наморщил лоб, словно силясь выдавить из головы такое параноидальное предположение. – Типа, у тебя какая-то сигнализация стоит?

- Соображаешь, - безучастно похвалил Артём. – Мозги есть. Леха не обманул. Но он сказал, что ты понимаешь чужие слова и отвечаешь за свои. А это не совсем так. Я тебя просил не заходить в мои комнаты и не трогать мои вещи. И ты сказал, что не будешь. Но тут я получаю на мобайл мессагу о вторжении в кабинет и попытке запуска машины. И я не напрягся, Саш. Я просто понял, что у нас с тобой слишком разные представления о цене слов. Поэтому нам лучше разойтись и не иметь общих дел.

«Ну конечно, блин! Куда ж без того, чтоб «повоспитывать»! Зануда, блин! Ладно, типа, я раскаиваюсь…»

Я покаянно сложил руки перед грудью и молвил, сколь можно примирительно:
- Ладно, Тём, извини, я был мудак! Но, наверно, не надо так драматизировать?

Артём пожал плечами. Он закончил омовение рук, вытер их полотенцем. Вышел из ванной, отстранив меня беззлобно, чисто механически, и проследовал на кухню. Достал из холодильника палку вареной колбасы и сыр, а из хлебницы - батон. Соорудил пяток бутербродов, закинул их в микроволновку, и лишь тогда, по прошествии пары минут, сказал:

- Я не драматизирую. И ни в чем тебя не упрекаю. Ты – делай, как по жизни знаешь. И бывай мудаком, когда хочешь. Но только - не в моем доме. Потому что я не хочу морочиться такими вещами, как поведение гостей в моем доме. Я не хочу прятать от них что-либо. Мне просто достаточно их слова, что они не будут лезть, куда не надо. Но если недостаточно – то не надо мне таких гостей. Всё просто.

Я хмыкнул:
- Ну… Так или иначе… Комп на пароль ты ведь поставил?

Артём снова пожал плечами. И растолковал:

- Он всегда под паролем. И Винда под паролем. И документы – тоже. А еще – в этой квартире полсотни камер наблюдения. Просматривается все - и пишется все. На всякий случай. На – чрезвычайный случай. Но как ты думаешь, почему моих гостей это не смущает, что их пишут? По очень простой причине. Они знают, что я не буду просматривать записи ради праздного любопытства. Они знают, что мне можно доверять. Почему они это знают? Домысли сам, Саш…

Он прервал свою тираду, потому что микроволновка пискнула, извещая о готовности тостов.

«Значит, - подумал я, поначалу порядком встревоженный, - мои свидания с виртуальными барышнями в ванной - тоже записаны?»
Но потом мысленно махнул рукой: «Да и хрен с ним! В самом деле: интереса другого Тёмке нет, как смотреть на мои… playing with myself!»

Артём, между тем, раскидал тосты на две тарелки, в одну три, в другую – парочку. Меньшую - подвинул мне. «На, поешь… пока Леха едет».

Черт, вот кабы не это дополнение, про Лехино прибытие, хозяйская забота меня бы тронула до самой глубины предсердий и желудочков. Но так или иначе, я решил проявить ангельскую любезность. Поблагодарил за ужин и улыбнулся обезоруживающе кротко:

- Тём, я тебя понимаю. У тебя наверняка был очень непростой день. Наверняка это был очень нервный день. И сейчас ты устал, у тебя плохое настроение… Но если ты немножко расслабишься, выпьешь баночку пивка…

Я неожиданно поймал себя на том, что мои руки взметнулись на уровень плеч и совершают неторопливые, «врачующие» пасы, словно пытаясь придавить Артёмово недовольство к поверхности стола.

Артём вскинул на меня свои серо-металлические глаза. Сейчас они походили на два кусочка радиоактивного кобальта-60 – такое из них лучилось веселое удивление. Оценив мой тон и жестикуляцию, Артём поинтересовался, с неподражаемым сарказмом:
- Ты что, надеешься меня… уболтать?

- Нет-нет-нет, - поспешно возразил я. – Конечно же, нет. Но все-таки, согласись, вот так вот… эээ… подвергать меня остракизму (я гордился тогда знанием этого слова)… только потому, что я прикоснулся к кнопке твоего компа… да, я нарушил табу и, конечно, это святотатство… и это, конечно, заслуживает сурового наказания… - тут я припомнил, что Артем был рекомендован мне как «зверюга, что надо, и больной на голову садист». Я покраснел, густо, как тюря из борща, но выдавил из себя: - Возможно, это заслуживает даже телесного наказания… И если у тебя остались после корзины them прутья…

- Саш, я не для того взялся учить тебя английскому, чтобы тешить твой мазохизм! - довольно сухо оборвал меня Артём.

- Ну так потешь свой садизм! – предложил я.

Пусть это невероятно, однако я был готов пойти на самые крайние, исключая интим, жертвы, чтобы остаться в той квартире до конца «курса». В тот миг я четко понял: если я позволю Тёмке вышвырнуть меня сейчас за дверь – моя дальнейшая жизнь не будет стоить ломаного фартинга (что по-английски значит еще и «пердеж»).

Нет, и солнце в небе не погаснет, и Артём будет приветлив, случись нам еще повстречаться, и Братец Леша лишь вздохнет, утешит с пониманием: «Что ж, у Тёмки тяжелый характер, и не всякий с ним поладит». Но ключевым словом в этой утешительной фразе будет – «не всякий»…

- Знаешь, - проникновенно продолжал я, - тебя очень даже легко можно понять, и я тебя очень хорошо понимаю, и я очень уважаю непреклонность твоей воли, и все такое… но ты определенно… overreact!

Впервые в жизни я употребил иноязычное выражение, когда испытал затруднение с поиском подходящего родного. Тогда – как-то не задумался, что бы это значило: прогресс в английском или же деградация русского. Скорее – просто был взволнован и смущен, как бы ни тщился являть ангельское спокойствие.

Артём фыркнул и мотнул головой. Я счел это обнадеживающими симптомами. Еще большую надежду внушало то, что он повернулся к холодильнику, распахнул дверцу и выставил на стол две бутылки пива. Как ни поразительно, одну – предложил мне. Это был гролш.

Буднично спросил:
- Тебе открыть? – и не дожидаясь ответа, сковырнул жестяную шляпку машинальным, небрежным движением умелого указательного пальца. Протянул мне початую бутылку и разразился долгим, задушевным монологом.

- Знаешь, Саш, ты угадал. У меня впрямь был непростой день. Потому что довелось мне сегодня держать базар с очень непростыми в общении ребятами. Их было шестеро, и все они были чертовски непростыми в общении…

Артём приложился к своей бутылке, отхлебнул душевно и продолжил:

- Самое хреновое, что они с самого начала не хотели ни о чем договариваться. Они хотели войны. Это было видно. Они кидали мне всякие несуразные предъявы и пытались спровоцировать. И так – четыре часа кряду. Потом они потеряли терпение, расстроились и попытались меня грохнуть. А я – чувствовал себя идиот идиотом. И думал: «Вот захер было тереть с ними четыре часа, когда с первой минуты было ясно, что они по-любому попробуют меня грохнуть? Нахер качели эти тоскливые? Лучше б, ей-богу, в театр сходил!»

Я улыбнулся и задал риторический вопрос:
- А с ними что?

- Не пристало говорить плохо, - мрачно ответил Артём.

«Понтовщик!» – подумал я, но без какой-либо укоризны. Скорее – снисходительно. Это чем-то напоминало байки рыцарей Круглого Стола. Какой-нибудь Ланселот, который, конечно, крут без меры – он ведь раскидает на дороге ватагу бродяг, спасая честь селянки, но корешам своими непременно наплетет про битву с полчищем великанов-огров, с летальным для них исходом. Иначе – не по рыцарским понятиям. Что-то вроде.

Тут Артём, дожевав последний тост и допив пиво, заговорил снова. Теперь лихой «лучистый» металл был не только в глазах его, но и в голосе:

- Это я все к чему? К тому, что после такого досадного и непростого дня я прихожу к себе домой, и меня встречает крутейший психоаналитик, позавчера сменивший памперсы на короткие штанишки. И он говорит мне: «Тёма, у тебя просто психоз и невроз. Ты сам не знаешь, что городишь, а потому расслабься и выпей пивка!» Что ж, я выпил пивка. И еще выпью. Возможно, и ты – тоже. Только в другом месте… Базар окончен!

Я предпринял еще несколько попыток достучаться до его здравого смысла под броневой плитой неколебимой лобной кости, но он не отвечал. Он вел себя так, будто меня уже нет на этой кухне – только что ноги не отдавливал на пути к мойке. Да и то, наверно, лишь потому, что кухня была просторная, а я сидел в уголочке у двери.

В конце концов радиатор моей кротости вскипел от долгого и бесплодного буксования в разъезженной колее доброжелательных фраз. И я фыркнул обжигающим паром:
- Кажется, теперь понимаю, почему от тебя жена ушла!

И тотчас осекся. Но Артём лишь сказал «Хм» и едва заметно подернул плечами. Он мыл посуду, не обернулся даже. Лишь через полминуты, покончив с бытовым своим делом, снова сел за стол и раздумчиво молвил:
- Я, значит, задет за живое и кровоточащее… срываюсь… ты отлетаешь к стене… сползаешь на пол жалостливым комочком… меня пробирает раскаяние… Толковый сценарий!

Ничего такого я не думал и не планировал! Просто ляпнул… Сдуру – но от чистого сердца. И вместо того, чтобы извиниться – я взъярился от этих нелепых инсинуаций. А взъярившись – хлюпнул носом и прошипел:

- Да пошел ты в ****у!

Подхватился и вылетел с кухни. Судорожно натянул свою куртку и громко объявил:
- Я сам от тебя сваливаю! Заебал!

Артём сидел на кухне и курил. Я подергал ручку входной двери. Бесполезно – замок там электронный, хозяин отпирал его с мобильника. Делать нечего, пришлось возвращаться на кухню.

- Дверь открой!

Артём сидел и курил.

- Открой, бля, дверь! – подумав, добавил: - Пожалуйста, бля!

- Леха приедет – ему открою, - сказал Артем. – Я обещал ЕМУ тебя вернуть, а не на улицу выставить.

Понимая, что глупо качать права, в особенности – право на свободу передвижения, я плюхнулся на табурет, все полста кило моей ярости. Желая хоть как-то наказать обидчика – выдернул сигарету из его пачки и тоже закурил.

Не скажу, что это была первая сигарета в моей жизни. Как-то, интереса ради, мы еще в третьем классе пробовали. Тогда – Кэмел, и все с него закашлялись до позеленения. У Тёмки был Кент – а с него закашляться трудно, даже если взатяг курить. Но сейчас я – так, во рту дым гонял, из вредности.

Артём усмехнулся:
- Ты Саш, прости, не куришь – а за щечку берешь. И мой тебе совет: не начинай курить. Людей, которым никотин на здоровье не влияет, – единицы. Остальных – гробит. Но все те, кто когда-то курил, а потом бросил, по медицинским соображениям, – они выглядят жалко. Гораздо печальнее, чем после удаления аппендикса. Потому что аппендикс никому не мил и не люб, а привычки – это часть личности. И в глубине души бросившие понимают, что прогнулись под силу обстоятельств и пожертвовали привычкой, которая когда-то была им дорогА. Другое дело, когда привычка эта дурацкая – никогда и не была дорогой. Тут – все в порядке.

- Охуенное, блин, спасибо за лекцию! – поблагодарил я и нарочито затянулся. На сей раз – все-таки закашлялся.

Мерзавец Артем засмеялся. Потом встал и объявил:

- Ладно! Итак, ты считаешь, что можешь переубедить МЕНЯ, когда я уже принял решение? Смелая мысль! А смелость надо поощрять. Поэтому, предоставим тебе шанс доказать, что ты вообще можешь убедить хоть КОГО-ТО хоть в ЧЕМ-ТО! Пошли.

«Дожать обидку, что ли?» - прикинул я, на сей раз уж вполне хладнокровно. И огрызнулся, пшикнув сигаретным дымом через угол рта:
- Да пошел ты сам! Ни в чем я тебя не собираюсь убеждать!

Кажется, Артём тоже не собирался вступать в полемику. Просто подхватил меня за шкирку – у меня прочная куртка - донес до ванной, приземлил на кафель и слегка подтолкнул: «Умылся! Сопли утер! Чтоб через минуту – в нирване был!»

Я подумал, что Артём вряд ли звонил Лехе – иначе тот был бы уже на месте. Но, наверно, если еще немножко поломаться – вспомнит Лехин телефон. Да и в конце концов, меня, сказать честно, заинтриговал предстоящий тест на «убедительность». Поэтому через полминуты я воспарил в такую нирвану, что Старик Гаутамыч суетился где-то безнадежно внизу, силясь допрыгнуть.

Мы спустились в гараж, сели в машину. На сей раз Артем выбрал не Пассат, а джип Гелендваген. Черный, как тропическая ночь, а для пущего «тропиканства» - красочный, огненно-свирепый тигр, хищно крадущийся по сумрачным джунглям высокого борта. А над этой кисой, прекрасной в своей убийственной грации, – строка, сложенная из серебряных звездочек: «Did he who made the Lamb make Me?» Смысл я кое-как уразумел и тогда, источник – узнал несколько позже. Блейк, «Тигр, Тигр», чуть подправлено.

«Все-таки, он пижон!» - фыркнул мой интеллигентский снобизм. «Все-таки, у него есть Гелендваген…» - кольнула житейская зависть.

Мы выехали из портала кондоминиума для «газетных работников», и Артём принялся вроде бесцельно колесить по округе. То и дело заезжал во дворы, опускал стекло, прислушивался. Наконец, зарулив в очередной дворик, прижался к бойлерной и встал. Выключил фары, заглушил двигатель. Поинтересовался:
- Ты любишь музыку, Саша?

- Только не такую! – поморщился я.

Метрах в пятидесяти от бойлерной, на лавочках под сенью тополей, расположилась компания. Во мраке было не сосчитать, но судя по шуму – человек двадцать. У них играл какой-то шансон. Не Круг даже – а какой-то совсем уж голимый, хрипато-надрывный блатняк. Его тугие миазмы пронизывали всю рощицу – я почти что видел, как жухло на ветвях листвяное пестроцветие золотой осени. Вокал, измученный всеми застенками мира, рвался на волю и долбился в окна окрестных домов, как стая чокнутых хичкоковских голубей. Компания подпевала истово, хотя невпопад, и судя по голосам, были они крепко датые.

- Значит, не нравится музыка? – уточнил Артем. У меня малость свело тонкий кишечник. Толстый – тоже. Я начал догадываться, что сейчас от меня потребуется. И не ошибся.

- Да, пойди, скажи им, чтоб потише сделали! – попросил Артем.

Обреченно волоча ноги, я прикидывал варианты подачи петиции. Во-первых, как обратиться? «Господа?» Так господа в Париже! «Мужики?» Мужики землю пашут! «Пацаны? Братва? Бродяги?» Все равно докопаются! Да ну нафиг такие заходы! Лучше подумать над тезисами!

«А ну стоять-бояться! Сейчас за моей спиной парень, который сегодня грохнул шестерых уебков, вроде вас, и он только входит во вкус. Поэтому если вы по-бырому, на раз-два, не пригасите свою шарманку…»
Не, несолидно.

«Видите ли, меня выгнали из дурки, потому что я слишком опасен для персонала. Креза на всю голову, причем острая. И при полной луне меня тянет кусаться – удержу нет…»
Но было новолунье.

Когда я наконец доплелся – сумел оценить компанию. Мужики лет под тридцать. Один, особо кряжистый, в десантной полосатой майке, восседал с краю, ближе к фонарю. Бледное свечение аргона выхватывало из темноты синие наколки на плечах этого бугая. Но блатные или армейские – было не разобрать. Да и какая разница? Казалось, крепыш был благодушен, дремал, уткнув мясистое чело в горлышко бутылки на деревянном столе.

Что радовало – были там и дамочки. Их визги разносились чуть ли не дальше музыкального воя. Дамочки – они сердобольные бывают, если, конечно, Мессалину не считать… С другой стороны, и «мессалины» - не редкость… Я утер пот.

- Извините, что беспокою, - сказал кто-то, уважительно, проникновенно и с достоинством, - но у меня к вам большая просьба. Время позднее, дети спят – поэтому не могли бы вы сделать музыку немного потише?

Бугай в десантной майке поднял на меня глаза, пытаясь понять, откуда происходит этот голос. Тут уж и до меня дошло, что говорил я. Потом он прохлопался ресницами – и повернулся к ближайшему товарищу:
- А скока время, ваще? Двенадцать? Да вы охуели, враги! Дети ж спят!

Какая-то барышня тотчас прикрутила музыку так, что стал слышен чей-то храп. Кто-то поднялся с земли, вскинулся: «Чего, бля, за нахуй?»
Даже попытался разбить пустую бутылку о край стола. Безуспешно.
Его осадили: «Уймись, черт! Всё ровно!»
«Ну и ***!» - неожиданно успокоился он и пошел в кусты блевать.

Десантный бугай внезапно проникся важностью гражданского покоя и принялся каяться: «Братан, ты это… извиняй за неудобняк! Ну, что шумели… Это, бля буду… Ну… Повод тут: брательник по удо откинулся, прикинь? Серега, братуха, ты где? Ты в поряде?»

Откуда-то из-под лавки раздалось неясное мычание.
- В поряде – так в поряде! – порадовался десантник.

 - Порыли в парк! – предложил кто-то.
Другой – подхватил:
- Точно! ****ов кому-нибудь вломим!

На секунду я озадачился, не найдут ли они сейчас поближе объект для «вламывания ****ов»? Но, кажется, со мной они были миролюбивы. Даже более того.

Десантник плеснул из бутылки в белый пластиковый стаканчик, протянул:
- Братиш, выпьешь за братана моего?

Я колебался. Подносилось от души, и отказаться – оскорбить в лучших чувствах. Но с другой стороны, стыдно сказать, дожив в России до четырнадцати лет, я ни разу не пробовал водки. Вино, пиво, наливку с чаем – это всенепременно. Однако водка… говорят, она злая, горло дерет. Тем более – хрен знает какая водка из хрен знает какой посуды.

- Он не пьет, - раздался у меня за спиной спасительный знакомый голос.

Подойдя, Артём выставил на стол литровку «Юрия Долгорукова». Кратко пояснил:
- Подгон! – и тотчас попрощался: - Удачи, парни! Только не шумите.

Странно, но никто не порывался ни наезжать на Артёма, ни лезть с угощением. Может, я мнителен, но мне показалось, что они смотрели на него, как на дракона, низринувшегося с неба, чтобы по-дружески прикурить сигарету. Во всяком случае, когда мы садились в Геленд – той буйной компании уж и след простыл. Ретировались они очень деликатно и тихо.

- Ты всем дворовым охламонам бухло презентуешь? – полюбопытствовал я.

Артём махнул рукой:
- Да это не моя. Так, подцепил на той хате. В качестве компенсации за время. Но сам-то я водку обычно не пью…

Потом он учинил «разбор полетов».

- Что ж, неплохо. Ты небезнадежен. Понимаешь главное правило коммуникации: если просить людей по-человечески – они реагируют по-человечески. За очень редкими исключениями. К сожалению, многие обыватели таких простых вещей наглухо не понимают. Считают себя культурными воспитанными индивидами, а по любой мелочевке беса гонят – куда там лагерному бакланью! Особенно, знаешь, есть такая порода бабок, шавочная. Они разговаривать вообще не умеют – только обтявкивать с испугу. Чуть шум за окошком – «Вы чего тут расселись, сволочи? А ну чешите отседова, ироды! Сейчас милицию вызову!» Потом удивляются, что стекла у них вылетают, - Артём негромко рассмеялся. И снова похвалил меня: - Но ты – молодец!

Тут его отвлек телефонный звонок.
…
- Да, Олег.
…
- Нет, я не знаю, хороша ли у них икра. Я не ем черную икру.
…
- По идейным. Чтобы не стимулировать браконьерство.
…
- Водка? Думаю, нормальная. Судя по пакетам – из «Седьмого континента».
…
Видимо, собеседник сказал что-то смешное. Артём фыркнул:
- Господин майор! Хватит уже ****ь мне мозги! Все, Олега, счастливо погужбанить, до связи!

Хоть я не лез с расспросами, Артём сам пояснил, проворчав:
- Вот пусти козла в огород, а ментов – в зачищенную хату. Они ж не угомонятся, пока всю жратву не подметут… Да еще и консультируются…

Потом вернулся к нашим делам:
- Так! Значит, забудем твои давешние… исследования. Но надеюсь – со второго раза ты понял, да? Правила остаются прежними. Внутри квартиры – общение только на английском.

Продолжение - здесь:
http://www.proza.ru/2007/07/18-314