Два автографа

1.

В 1965 году, следующем после свержения Н.С. Хрущева, в порядке обновления состава Правительства, первый заместитель Председателя Совета Министров Константин Николаевич Руднев, возглавлявший до этого Государственный комитет по координации научно-исследовательских работ СССР, был перемещён на руководство советским приборостроениием и переехал с улицы Неждановой в свой новый кабинет на соседней улице Огарёва.
Хозяйство, которым ему предстояло теперь руководить, пребывало в ранге Госкомитета при Госплане СССР.
Константин Николаевич, знал по прежней своей работе, что вопрос о преобразовании этого комитета в полномерное Союзное Министерство в правительстве давно созрел и посчитал, что именно теперь такой шаг на его новой работе стал бы хорошим началом, стимулирующим динамично развивающуюся отрасль, годовой оборот которой перевалил нормативные для министерства 10 млрд. рублей.
В апреле 1968 года, в результате его инициативы и усилий это событие произошло, и для его провозглашения К.Н. Руднев, теперь уже в качестве Министра, собрал расширенное заседание Коллегии нового ведомства.
В зале в среде приглашённых директоров предприятий (я имел честь сопровождать своего директора) царило приподнятое настроение, вызванное сознанием того, что в связи с долгожданными переменами, в ближащие годы предстоит трудиться под управлением опытного и авторитетного в стране руководителя.
После того, как перед директорами были поставлены основополагающие задачи, некоторым из них была предоставлена возможность выступить перед Коллегией и по возможности запомниться министру с лучшей стороны.
Посчитав, что строгая часть заседания миновала и праздничный повод позволяет несколько расслабиться, директор крупнейшего Крснодарского завода (ЗИП) Иван Антонович Шевченко осмелился обратить на себя внимание, а заодно и повеселить публику.
- Уважаемый Константин Николаевич, - обратился он почтительно к министру, - вы говорите нам, что следует уважать взятые на себя обязательства. Мы это стараемся делать. Но как быть, когда в разгар напряжённой работы коллектива над экспортным заказом почта приносит такое вот, к примеру, письмо.
С этими словами, уверенный в успехе своей затеи, Шевченко развернул и с нарочитой внятностью стал зачитывать извлечённую из кармана бумагу.

"Директору Краснодарского завода измерительных приборов (ЗИП).
Для нужд предстоящих в Ростове на Дону всесоюзных конноспортивных соревнований прошу в месячный срок изготовить из качественной стали, и передать оргкомитету фурнитуру для конной упряжи лошадей. В том числе мундштуки для уздечек, пряжки для подпруг и стремена для седел в количествах указанных на чертежах.
 Главный судья соревнований…(подпись) "
 
Безапелляционное поручение флагману отечественного приборостроения срочного лошадиного заказа, не имеющего к профилю привилегированного завода никакого отношения, вызвало в среде коллег-директоров весёлое оживление. Все обратили взоры на министра, ожидая его реакции на бестактную бумагу.
- А кто конкретно подписал это письмо? - спросил Константин Николаевич, не торопясь разделять общего веселья.
Директор завода ждал этого вопроса и приберёг ответ для второй волны своего успеха. Он выдержал небольшую психологическую паузу, чтобы завладеть общим вниманием и со сдержанной комической интонацией объявил, что строгое письмо подписал не кто-нибудь, а лично Маршал Советского Союза Семён Михайлович Будённый.
Имя лихого кавалериста, героя гражданской войны и многочисленных народных анекдотов, возникшее вдруг из полувековой давности, как и ожидалось, развеселило молодых директоров ещё более. Некоторые из них недоумённо вопрошали - разве он ещё жив? Им было невдомёк, что 82 летний маршал не только жив, но всё ещё не отставлен от воинской службы и числится в "распоряжении министра обороны СССР", продолжая оставаться в стране бессменным Почётным Главным судьёй всех крупных конноспортивных соревнований.
- Скажите, Иван Антонович, - спросил министр выступающего директора, - а кем был ваш отец до вашего рождения?
- Мальчишкой батрачил на кулака. Крестьянствовал в колхозе. Потом выучился на тракториста, - ответил тот не без гордости за своё пролетарское происхождение.
- А сын этого тракториста, - продолжил министр, - я вижу, выучился на инженера и стал директором крупнейшего завода. Видимо этот сын принял всё как должное и кажется, не совсем понял, что судьба батрацкого потомка без сабель Конармии Будённого отстоявшего советскую власть, вряд ли при другой власти сложилась для него столь успешно.
- Нет, почему же? Сын это понимает, - ответил несколько обескураженный поворотом темы, и решивший на ходу перестроиться директор, - ведь мы, Константин Николаевич, собственно и не против, но у нас на выходе большой экспортный заказ. Этим занят весь завод. Это же валюта для страны. Что ж прикажете нам в таком случае делать?
- Прикажу отложить любую работу, которая помешает выполнить поручение маршала Будённого, - жёстко сказал министр, - мало того по готовности заказа попрошу вас найти время, чтобы самому сопроводить всё сделанное в Ростов и лично заверить Семёна Михайловича в том, что коллектив завода счёл за честь выполнить его просьбу в срок. С письма народного героя снимите факсимильную копию для заводского музея, а подлинник передайте в Музей Революции. Кстати, одну копию сделайте и для моего кабинета.
- Сделаем, Константин Николаевич, прошу меня извинить, - ответил, не солоно хлебавший директор, бережно складывая и убирая свою бумагу.
- А по поводу валюты для страны, - заключил министр, - хочу всем заметить, что Семён Михайлович после войны, будучи Главным инспектором кавалерии Министерства обороны, по совместительству работал заместителем министра сельского хозяйства по коневодству и сегодня от поставок за рубеж отечественными конезаводами жеребцов-производителей орловской и будёновской породы страна получает валюты не в пример больше, чем от экспорта наших с вами приборов.

2.

В 1974 году в небольшом административном здании на московской улице Вавилова, 44 были (как и сейчас) размещены некоторые подразделения Президиума Академии наук СССР.
В Управление научного приборостроения, на второй этаж этого здания, меня время от времени вызывали "на ковёр" с докладами о состоянии дел в Пущинском СКБ биологического приборостроения. Из приотворённой двери кабинета против лестницы, ведущей наверх, я всякий раз мог слышать один и тот же голос, который громко и беззлобно матерился по телефону.
Поначалу можно было предположить, что русскую речь громогласно смакует какой-то случайный дядечка-сантехник. Однако поскольку речитативы доносились из-за двери постоянно, оставалось предположить, что в комнате видимо, размещена бытовка рабочих-ремонтников. Конечно, радикально изменить их манеру излагать свои мысли было проблематично, но всё-таки мне казалось, что в стенах академического учреждения громогласие живого народного языка можно было бы ограничить.
Как-то при случае, я заметил это местному коменданту, однако он весело переглянувшись с гардеробщицей, со смехом предложил попробовать мне это сделать самому. На том дело и кончилось.
 
 В отделе нашего Управления, которому я был подотчётен, в те времена трудились в качестве старших инженеров два штабных отставника, некто В.А. Фомичёв и В.А. Сыроегин (за глаза "чёрные полковники"). Их объединяла многолетняя дружба, замешанная на совместной армейской службе и обоюдной всепоглощающей страсти к рыболовству.
Отводят меня как-то эти "полковники" в сторонку и посвящают в следующее:
Они, де, с давних пор пользуются для своей рыбалки моторным катером "Амур", который по случаю выпросили на время в Институте биологии внутренних вод (где этих катеров не меряно) и безвозмездно владеют им уже несколько лет. Теперь же, в связи с наведением порядка на Химкинском водохранилище, у пирса которого этот катер стоит, его потребовали оттуда срочно убрать. Возвращать катер Институту им жалко, а перегнать его некуда. Вот они и просят взять меня этот катер на баланс нашего КБ и пристроить его на Оке в Пущинский яхт-клуб "Дельфин", где им можно будет продолжать пользоваться.
Я, в принципе, не против, но как законопослушный руководитель предупреждаю, что это возможно только при письменном согласии двух директоров. Тогда мои "полковники" просят меня сочинить самому нужную бумагу и подписать её у директора Института биологии внутренних вод.
- А кто там директор?- спрашиваю.
- Иван Дмитриевич Папанин.
- Как? Тот самый Папанин?
_ Ну да, - подтверждают "полковники", - да вы не смущайтесь. Человек он простой. Свойский. И искать его далеко не надо. У него кабинет тут же на первом этаже. Дело плёвое. Чистая формальность.
Однако я так не считал и решил для встречи с легендарным полярником подготовиться. А для начала обновить в памяти его биографию, чтобы при случае показать в беседе, что и я не чужд почитания его арктических подвигов.
Поднятое мной жизнеописание И.Д. Папанина оказалось необыкновенно интересным.
Я узнал про то, что после земской начальной школы 14 летний мальчик Иван из многодетной семьи севастопольского матроса поступил работать на завод по изготовлению навигационных приборов. Откуда, как один из лучших работников был переведён на судостроительный завод в город Ревель (ныне Таллин). А в первую мировую войну, как и его отец, стал матросом Черноморского флота.
С 1917 года 23 летний парень непременный участник многих боевых операций на Украине. В их числе зачистки ЧК Крымского полуострова после изгнания Врангеля и работа в Реввоенсовете военного флота Черноморского и Азовского морей. Всё говорило за то, что парню уготовано безбедное будущее.
Однако перспектива чиновничьей карьеры молодого человека не интересует. От воспоминаний юности, связанных с первыми представлениями о навигационных приборах, судовождении и флотской службе веет романтикой освоения неизведанных океанских просторов.
Иван Папанин, без сожаления покидает тёплое, обжитое Черноморское побережье и навсегда связывает свою судьбу с географическим и хозяйственным освоением таинств советской Арктики.
После недолгой работы в Наркомате и окончания высших курсов связи, его неукротимая энергия направлена на руководство экспедициями и строительство радиостанций в таких труднодоступных точках Севера, как золотые прииски Алдана и Земля Франца-Иосифа, Бухта Тихая и Мыс Челюскина, куда он со своими полярниками добирается на ледокольных пароходах "Малыгин" и "А. Сибиряков".
За что он ни берётся, залогом его успеха становится необыкновенная коммуникабельность, которой он щедро одарён от природы, позволявшая ему объединять усилия самых разных людей, работавших в неимоверно трудных условиях.
В 1937 году при рассмотрении возможных кандидатур начальника первой полярной экспедиции на станции Северный полюс (СП-1) альтернатив Ивану Папанину нет. Однако на этот раз под его началом вместо привычных работяг оказываются трое, не очень совместимых друг с другом интеллигентных учёных, не привыкших к его прорабским замашкам. Им предстоят не строительные работы, а геофизические и гидрогеологические научные исследования, в которых сам Папанин не сведущ.
Они высадились в мае 1937 года на Полюсе, после чего 274 дня прожили в 6 метровой палатке, дрейфуя на льдине до Гренландского моря. Ухитрившись за это время, не только не перессориться друг с другом, как многие того опасались, а напротив собрать в результате слаженной работы уникальный научный материал. Этот беспримерный человеческий подвиг нельзя было приписать кому-то из них в отдельности, поэтому по окончания экспедиции Правительство, не разделяя успеха научно-исследовательской работы и умелого руководства станцией СП-1, всех четверых удостоило высоких званий Героев Советского Союза и учёных степеней докторов географических наук.
Комментируя факт присуждёния себе за мужество сомнительной докторской степени Иван Дмитриевич с присущим ему юмором заявил, что в таком случае вместе с ним её в равной степени заслуживает и пёс Веселый, разделивший с героической четвёркой все тяготы и лишения ледовитого дрейфа.

В 1939 году И. Д. Папанина ставят во главе Главсевморпути, и страна становится во многом ему обязана развитием арктического мореплавания и строительства ледокольных кораблей.
В 1940 году за организацию и личное руководство экспедицией по выводу из ледового плена после 812 дневного дрейфа ледокола "Георгий Седов" Иван Папанин удостоен второй Золотой медали Героя Советского союза.
В годы Великой Отечественной войны в звании контр-адмирала, как уполномоченный Государственным комитетом обороны он отвечает за работу Мурманского и Архангельского портов, принимающих союзнические конвои с оборудованием и вооружением.
Его имя носят мыс на полуострове Таймыр, горы в Антарктиде и подводная гора в Тихом океане.
С 1948 года контр-адмирал И.Д. Папанин, будучи зам. директора института океанологии возглавляет в Президиуме АН СССР Отдел морских экспедиционных работ.
Одновременно он основатель, и первый директор Института биологии внутренних вод АН СССР.

Я очень долго трудился над содержанием письма, с которым собирался обратиться к живой легенде в истории завоевания Арктики. Старался, чтобы текст был лаконичным, но с убедительными доводами в пользу необходимости помощи молодёжной части нашего коллектива, которая жаждет освоить с помощью катера "Амур" технические виды спорта. И поскольку эта самая молодежь в основном допризывного возраста, то не исключено, что именно, накатавшись на переданном нам катере, она будет потом в военкомате проситься на флотскую службу.
Письмо было на красивом бланке. Заняло целую страницу, очень мне самому нравилось, и я рассчитывал, что Иван Дмитриевич прочтёт его с интересом.
Попав в очередной раз на Вавилова, 44, прежде чем подниматься в своё Управление, я спросил гардеробщицу, как мне пройти в кабинет Папанина.
- Идите прямо. Там услышите, - ответила женщина.
Продвигаясь по знакомому коридору, в сторону раздающейся из-за неприкрытой двери уже привычной мне матерщине, я оторопел, когда именно у этой двери обнаружил табличку:
Отдел морских экспедиционных работ.
И.Д. Папанин

В небольшом "предбаннике" перед кабинетом тщательно ухоженная томная девица что-то неторопливо выстукивала на пишущей машинке. Кроме её рабочего стола и небольшого почти пустого книжного стеллажа за её спиной никакой иной мебели в комнате не было. Отсутствие стульев говорило о том, что у хозяина кабинета то ли не бывало посетителей, то ли их не принято было выдерживать в приёмной. В приоткрытую дверь за письменным столом я увидел узнаваемого по многочисленным портретам Ивана Дмитриевича Папанина. Его симпатичное лицо отражало характер смешливого человека переполненного энергией и жизнелюбием.
Перебирая какие-то бумаги, и не отрываясь от этого занятия, адмирал в штатском, прижавши плечом к уху трубку, весело матерился по телефону. Слушая его изощрённый мат, без которого он не мог увязать и двух слов, очень любопытно было узнать, на каком языке он 274 дня в шестиметровой палатке общался со своими коллегами, будущими академиками.
Решив подождать пока он освободится, я стал оглядывать стеллаж, на котором единственным предметом сиротливо стоял, невесть откуда-то взявшийся, недавно переизданный Пушкинским Домом четырёхтомник "Толкового словаря живого великорусского языка" Владимира Даля. Каким образом оказались здесь именно эти тиснённые золотом томики было непонятно. Справочной ценности при сочинении служебных писем для печатающей на машинке девицы они не имели, и уж совсем были без надобности хозяину кабинета, судя по всему, и без того виртуозно владеющему именно живым великорусским языком.
- Что ж вы стоите? - подняла на меня наклеенные ресницы девушка.
- Да вот жду, пока Иван Дмитриевич закончит.
- Он никогда не закончит, - флегматично заметила она, - так что не теряйте времени и проходите.
Послушавшись её совета, я вежливо постучал по приоткрытой двери, я со смиренным видом переступил порог.
Увидев меня с приготовленным письмом, Папанин, не прерывая своего занятия, радушно улыбнулся и приглашающее замахал мне рукой. Когда я подошёл ближе, он выхватил из моих рук бумагу и, не отнимая от уха телефонную трубку, прижал её левым локтём к столу и не читая, черкнул поперёк - Папанин, чуть не прорвав при этом росчерком острого пера моё старательное сочинение. Я хотел, было из вежливости и почтения пробормотать что-либо приличествующее случаю, но он, не отрываясь от телефона, вернул мне письмо и замахал на меня рукой, предлагая покинуть кабинет.
В приёмной я спросил девицу, что собственно должна означать бессодержательная резолюция, состоящая из одной только фамилии?
- А всё, - ответила она.
- Что всё? - спрашиваю.
- Всё, что в письме написано.
- Но он его не читал.
- А ему без надобности. Он не отказывает никому и ни в чём.
Оставалось только сожалеть, что я попросил у него всего лишь катер, а не пароход.

Глядя на автограф, полученный от И.Д. Папанина, мне вспомнилась давнишняя история с письмом Семёна Михайловича Будённого, которое когда-то министр Руднев рекомендовал передать в Музей Революции.
И тогда подумалось, что на Музей Революции полученный мной письменный автограф И.Д. Папанина может быть не тянет. Но если была бы возможность записать фонограмму его ежедневных телефонных разговоров, которую затем передать в тот же Пушкинский Дом, то изданные там четыре тома Владимира Даля могли быть дополнены объёмистым и очень содержательным пятым томом словаря, в котором папанинские перлы самого, что ни на есть живого великорусского языка были бы сохранены для истории.
 
декабрь 2006. Москва