Розы

Прощались долго. Я не часто бываю на похоронах, но мне казалось, что если хоронят какого-нибудь старого старого человека или может быть пьяницу, то в воздухе висит некое ожидание: «Ну, сколько еще будем стоять, на кладбище пора вести». Тут такого ожидания не было.
 Когда я подошла мне показалось я увидела две большие пары глаз на всех присутствующих. Одни глаза были широко открыты от изумления, другие глаза – в них было страшно, стыдно и жаль смотреть. Люди, которым принадлежали эти глаза, наверно, предпочли бы лежать в этом гробу, нежели стоять возле него.
Ей было девятнадцать лет два месяца и шесть дней, когда она сделала свой последний вдох. Так говорят, точнее я прочитала о том, что человек перед смертью делает большой вдох в одной газетной статье, интервью какого-то заграничного палача. Смешно даже. При слове палач мне представляется картина дикого средневековья: люди, жаждующие зрелища, грузный грязный человек с колпаком на голове, который закрывает его лицо – лишь прорези для глаз – он машет топором под громогласные крики и стоны толпы и ,я думаю, совершенно не думает, что присходит с человеком перед самой смертью. А интервью было другого человека. Этот человек носит чистые рубашки, спокойно (по крайней мере внешне) нажимает какой-нибудь рычаг или кнопку, не знаю, в полной тишине тюремного помещения и получает за это назначенную ему государством зарплату.
Первое время мне было страшно подходить к гробу. Я стояла за спинами людей, которые прижимали к лицу платки или просто ладони, а кто-то просто стоял и смотрел. На нее. О чем они думали, все эти люди? Кто-то из них учили ее в школе, кто-то был другом, приятелем или знакомым, кто-то ненавидел ее и пришел посмотреть ради любопытства или еще чего-нибудь. А кто-то вообще ее не знал. Такие раздражли. Была одна женщина. Она целеустремленно пробралась сквозь с толпу прямо с мороженным в руках и, не преращая кушать, уставилась(другого слова и подобрать не могу!) на покойницу. А мне было страшно.
Я видела ее в апреле. Или в марте. Получается где-то пару месяцев назад. Мы встретились совершенно неожиданно для нас обеих в одном торговом центре. Она рассказала мне о своем парне, спросила о моем, прочитала какой-то сценический монолог. Конечно, это был не сценический монолог, а просто рассказ о свои делах, как говорится о своем житии-бытии. Просто для меня она уже давно говорила как актриса со сцены. Поэтому я не могла с ней искренне разговаривать. А в одно время я посвятила ей не один стих. Дружили…Сидели за одной партой. И танцевали лучше всех. А в какой-то момент она оторвалась. Я все еще сидела за партой, мечтала о первом поцелуе, а она закружилась. Мне кажется, что она все торопила. Все так быстро шло и кружилось у нее. А вон как вышло неосторожно. Что этот абзац смог сказать кем она была в моей жизни? Ничего. Ровно как и я ничего не могу сказать. Школьная подруга – самое неподходящее название, это точно. Я не могу сказать, я могу почувствовать, а чувства не всегда можно описать словами.
Мысль о ее смерти еще не уложилась в моей голове, поэтому мысль о том, что стоит мне сделать шаг вперед и я увижу ее мертвое лицо - не укладывалась и вовсе. Я потихоньку приближалась, так как стоять вдали тоже не могла. Я видела нижнюю часть белого гроба. В ногах – белые розы. Вообще было много роз. Я еще не видела такого количества роз, я не говорю о цветочных рынках - там розы стоят на продажу. Здесь все эти розы уже были куплены и посвящались одному человеку. Я не плакала.
И тут я увидела то, что на мой взгляд самое страшное и горестное на похоронах. Я увидела мать покойницы, которую я тоже знаю. Я как-то в фильме или может так где-нибудь слышала , что нет ничего хуже пережить своих детей. Слышала, а тут увидела. Мать сидела подле гроба и немного прилегла на край, чтобы быть ближе к дочери. Она вглядывалась по видимому в ее лицо, в последний раз вглядывалась. Несколько раз за время прощания мать теряла сознание, ей подносили воды и нашатырного спирта. Я думаю хорошо, что мать была в черных очках. Я не хотела бы видеть ее глаза. Мне даже страшно представить, что можно в них увидеть. Я подошла еще ближе. Белое платье. Она… Волосы убраны, голова слегка на бок. Накрашена. В последующее время я была в страшном заблуждении, что лицо было зеленым. Уже потом на кладбище мне сказали, что это отсвечивал зеленый шатер над гробом. Но в тот момент я пребывала в ужасе от зеленого оттенка лица. Я не видела ее губ, они были прикрыты, может шрамы от аварии. И лоб странный.
Женщины шептали вокруг: «Как кукла! Как будто спит детенок. Вот прямо сейчас встанет!» Я долго всматривалась ей в лицо силясь что-то понять, что- не знаю. Я не верила и все. Когда несколько дней назад мне позвонила моя одноклассница (к моему великому удивлению) и тихим голосом сказала, что она умерла…я даже и не знала, что надо говорить в таких случаях. Она звонила мне потому, что знала как сильно мы дружили раньше. А я ничего и не почувствовала. А когда я положила трубку, новость стала приближатся ко мне вплотную и просто ошарашила. Я заметалась по комнатам, повторяя ее имя. «Как?» - единственный вопрос. Я уже давно мечтала погулять на свадьбе у друзей или у знакомых, ан нет! Пришлось молчать на поминках. Вот, наступил тот страшный момент, когда на фотографиях класса появляются мертвые. . .
Гроб подняли и понесли. Носильщики – молодые ребята, ее друзья и дядьки. Кто-то из ребят рыдал у гроба. Та самая звонившая одноклассница взяла фотографию и пошла впереди, за ней другие – с венками, цветами и пр. Так получилось, что я шла рядом с родственниками.
Мы шли. Медленно. Я смотрела себе под ноги, которые уже запылились и видела цветы, которые бросали на землю- розы. В руке уже был влажный платок. Розы, думала я, такие дорогие, но что они значили сейчас, когда выстилали последний путь, что?
Я решила пройти церемонию до конца и выдержала тягостный путь в душном икарусе, который еле-еле плелся по нашим плохим дорогам до церкви, до кладбища, до столовой, где поминали.
Я не стала ее целовать на кладбище. Постеснялась? Испугалась? Не знаю, не хотела целовать мертвого человека. Мои губы еще горячи и розовы, прикасаться ими к холодному безжизненному лицу…А когда ее начали накрывать покрывалом, а затем и крышкой гроба, вот тут-то сердечко мое сжалось так… Все. Теперь только фото и воспоминания. И ее тетрадь со стихами, лежащая в моем столе. Гроб начали опускать. Кто-то завыл. Мать до этого сидела на стуле, так как стоять не могла. Ее под руки стали подводить ближе, чтоб она могла бросить горсть земли, но ноги ее подкосились и она плакала, умоляя не подводить ее туда. А я рыдала.
Мне кажется, что она чувствовала свою гибель. В седьмом классе мы писали стихи и на перебой показывали друг другу свои произведения. Только вот она писала очень много про смерть, а я про слезы. Я не понимала ее такого вот интереса к этой теме. Я в то время страдала подростковыми комплексами, одиночеством и влюбленностью в какого-то старшеклассника, а она? Почему про смерть, когда тебе 12 лет?
Прийдя с похорон, я первым делом достала ее тетрадь и прочитала тот самый первый стих на тему смерти:
«А что такое смерть? Забвенье, пустота
Когда никто тебе и не поможет …
И веки тяжелы, в глахах лишь темнота,
И вечность вся продлится так быть может.
А губы словно синевой(серебром) покрыты,
Так неподвижны, холодны.
Они совсем немножко приоткрыты,
Как будто выкрикнуть что-то должны.
Но в камень уж плоть превратилась,
Лежит неподвижно она,
Душа уже с телом простилась,
Вот-вот и вспархнет в небеса. А как бы хотелось остаться,
Ожить и вздохнуть хоть разок,
С проклятого гроба подняться
И сделать один лишь шажок.
Но это увы невозможно,
Злодейка-судьба здесь помеха.
И в мире теней осторожно
Без солнца и детского смеха
Бродить будет вечно душа…»

О чем она писала?........