Лесная сказка

Жил да был Волколак – кровопивец. Да не за синими морями, да не за высокими горами, а в зеленом дремучем лесу, где ни троп нет, где волки от страха воют, да слышен шелест крыл вампиров. Ещё с Волколаком жили его родители и бабушка с дедушкой. Дружно жили кровопийцы: кровь сосали, да малышей таскали, а по воскресеньям зубки точили, да былое вспоминали, Волколака жить – поживать учили. И была у Волколака сестрица Бармаклюка – жуткая на вид, а как бывало она кричит! Волки сами в деревню за человечинкой бежали! Волколак с сестрицей Бармаклюкой жили припеваючи: мясцо человеческое кушая, кровинушку попивая. И не было им ни в чем отказа от родителей. Ежели хотел маленький Волколакчик печёночку маленького ребеночка, то родители ему сразу ж приносили. Ежели хотела сестричка Бармаклюка сапожки себе из кожицы человеческой, то тут как тут они – уж стоят в прихожей. Все жили в мире и согласии.
Долго ли они так жили, мало ли – неизвестно. Только известно, что объявился в том лесу Поп – костяной лоб! Много бед он принёс жителям леса! Вампиров на колья сажал, вурдалаков сжигал, болота с водяными осушивал, леших и кикимор к цепи приковывал, а потом до смерти забивал. Даже невинных зомби и скелетов по частям разобрал, сжег и прах по ветру рассеял. Потом перестал злодейства чинить, и делся куда-то, только страх у жителей остался. Да и то верно: а как не ушел? А вдруг затаился и козни новые готовит, а то и казни. И говорили детям свои родители – не отпирайте двери; прячьтесь, ежели что; убегайте в лес и там сидите, молчите и не двигайтесь, не завывайте. Как-то раз пошли на охоту родители Волколака и Бармаклюки, а детям строго настрого наказали не выть, мясом не чавкать, не шуметь, слушаться бабушку с дедушкой. А Волколаку так еще и сестрицу свою слушать, а той – следить за братцем своим, чтоб не случилось чего. Ежели всё сделают как надо, то принесут Волколаку мозга сладенького, а Бармаклюке бусы из косточек детенышей человеческих.
Только убежали они, как, вдруг, стук в дверь. А потом кто-то как заорёт: «Открывайте уроды безобразные, сволочи поганые, твари непотребные!!!». Растерялись бабушка с дедушкой от ласки такой, возьми да и открой дверь, маразматики слабоумные. А там Поп – костяной лоб! Святой водой как прыснет! Крестом как стукнет! Зашипели бабушка с дедушкой, загорелись и превратились в пепел грязный. Увидела это Бармаклюка, хвать брата подмышку и в окно. К счастью репейник под окном рос – она на него и приземлилась, и бежать, как мама с папой учили – в лес под кусток и сидеть там, не чавкать. Волколак же глупенький маленький – испугался, вырвался от сестрички своей, и бежать, да еще и завыл при этом. Поп - костяной лоб как услышал, да как прыгнет, – моментом достиг маленького; хотел уж, было убить, да видит - слишком мал Волколак. Смотал он ему лапы, надел намордник, посадил его в рюкзак, да пошёл – помчался в келью свою, крестом серебряным помахивая, бородой козлиной потрясывая.
Осталась одна - одинёшенька Бармаклюка. Хотела, было заплакать, но и испугалась, что Поп – костяной лоб вернётся, и не стала. Зашла домой, зарыла в сыру землю остатки бабушки с дедушкой (давно уж пора было сдохнуть, старые), подождала пока Поп наверняка не слышит и ну давай выть на луну – каждое пятнышко на ней обвыла. Погоревала сестричка, да делать нечего – не видать ей больше брата – Волколака – кто ж знает, где этот попище живёт. Дедушки с бабушкой то ж нет больше. Родители приедут – ругаться будут. Подставила стульчик Бармаклюка и повесилась!

* ** *
Притащил Поп - костной лоб Волколака в свою келью, где по углам иконы мерзкие, образа гадкие, да кресты страшные. Повсюду свечи напиханы, а из них ладаном, да прочими благовониями воняет. Да так воняет, что нос забивает, и шерсть насквозь пропахивает. А к столу в углу и вовсе не подойдешь – библия лежит, раскрытая, словно пасть открытая. Так и хочется сжечь. Была когда-то и жена у попа, но съели её, даже кости через желудок пропустили – так ненавидели. Посадил попище нашего Волколака на цепь, да в клеть серебряную. Правда, пока сажал, Волколак изловчился и укусил за палец попа. Кровища как хлынула! Заругался попище, затряс бородой, сказал что-то и как вдарит крестом. Завертелся Волколак, завизжал, а боль такая, что уж мочи нет. А этот злыдень - Поп - костной лоб только знай приговаривает: «Господи, помилуй, спаси и сохрани», - мучитель проклятый. Очнулся маленький в клетке с намордником, да на цепи, да в клетке. Увидел всё это дело и завыл с горя, заплакал. Почему не послушался, зачем убежал, зачем завыл. И тоска его охватила такая дремучая, такая сильная, что слёзы сами навернулись и капать стали. А тут Поп:
- Что, богомерзкое отродье, очнулся?! Сейчас я тебе купать буду! В водичке –
в святой! Ха-ха-ха, - и засмеялся так благообразно – по козлиному, – сейчас, сейчас, только согрею, чтоб святости поболе было и засуну тебя в этот котёл. Гы-гы-гы. Такого еще никто никогда не делал! Такой эксперимент! Сейчас я тебя. - Он помолился, надел перчатки, снял намордник с Волколака. – Ну что, есть что провещать мне на прощанье?! Ха-ха-ха. Больше ты ничего не сможешь. Полезай в чан. Давай. – Он взял его за цепь и потащил к котлу, в котором даже ничем не пахло, настолько он ужасен был.
Хотел попище посмотреть, мол, впервые в мире, что будет ежели не прыскать на нечисть святой водой, а целиком значится окунуть нечисть в это самое.
Заизвивался аки Змий наш Волколак, завертелся, зубами защелкал, лапами заупирался и вырвался таки! Хвать Попа за ногу и в окно. Исцарапал в кровь себе всю шкурку, а кое-где да ж подбрил, так получилось. А все равно повезло маленькому - домик-то у попа одноэтажный был. Осерчал Поп – костяной лоб! Кричит, аж на весь лес слышно: «Уа уа, я вас всех! Всех! Уничтожу! Убью! Твари! Не-ена-авижу! Уа!» И точно, не успел Волколак хотя бы на пару форсайтов убежать, как выскочил из дома Попище с громадным крестом, да посеребряным; да с автоматом с пулями серебряными; да в одежде чесноком натёртой; в сапожищах кирзовых и колом осиновым. Ничего не боялся Волколак. Не знал он силу креста божьего, не ведал остроту кола осинового, да скорости пуль калашниковых – потому и не боялся сего, но дрожал и боялся другого маленький: сапогов кирзовых, выглядящих ужасно, а пахнущих еще ужаснее. Хоть и хромал поп на ногу одну, но быстро бежал. Прислонил Волколак ухо к земле и услышал топот могучий. Вот-вот на поляну выскочит! Вдруг видит маленький - печка стоит, да будто манит к себе, будто спрятаться предлагает. Подбежал к ней Волколак и только стал думать как в топку прыгнуть, как вдруг заговорила понятным голосом печка:
- Волколак – дружочек, скушай мой пирожочек, я тебя и укрою.
- А с чем пирожки-то у тебя каменная?
- Да с коноплёй серенький.
- Что ж я тебе, козел травоядный что ли?!
- Дурашка ты неопытный! Скушай мой хороший, тебе хорошо станет, посидишь внутри у меня, побалдеешь, а враг твой, глядишь и не заметит. Отведай пирожочков моих – не пожалеешь!
- Ну, хорошо, хорошо. Давай сюда их скорее! – Откусил Волколак кусочек и прибалдел! – Ай да печка! Ай да пирожочки! Спасибо трубчатая!
- И тебе спасибо, что покушал пирожков моих. Залезай ко мне. А то вон уж запах чую сапогов поповских. – Залез внутрь Волколак, съел ещё пару пирожочков и так и уснул, балдея. Пробежал мимо поп – ничего не заметил. Только запах какой-то знакомый почуял, но не до этого было. А Волколак выбежал и побежал дальше, хоть и рядом с попом, да сзади; вроде и близко, да тот ведь не знает, что позади его цель. Так и бежали б они до самого дома Волколачьего, но понял вдруг попище, что за запах был там - на поляне - то ценной богоугодной травы дух. Пробовал однажды её поп, еще когда послушником был, и очень ему она понравилась. Остановился поп, а потом и вовсе обратно пошел. Не заметил Волколака маленького в траве, а тот и рад – еще быстрее домой бежать, авось там Бармаклюка спасительница. А поп пришел на полянку – видит печка–буржуйка стоит, а из неё дым идёт. Вдохнул тот дым поп и аж в глазах потемнело – до того хорошо было! Повалился на землю попище и давай кататься, да смеяться, да с жучками пытаться обниматься. Повернулся он как-то и увидел серое что-то – то шерстинка Волколачья была! Отрезвел попище! Взревел матом во славу божью и пуще прежнего за маленьким погнался!
Мчится Волколак, быстро бежит, ухо к земле прикладывает. Слышит он, что снова в погоню пустился вражина бородатая. Всё ближе и ближе. Вдруг видит маленький на опушке девушка стоит – из роду человечьего. Волколак аж присел, а она смеется, а сама красива, молода, сочна и аппетитна, – уж на что Волколак махоньким был, а все равно облизнулся! Да и как не облизнуться – уж сколько во рту не кровинки, не росинки, да пирожки еще боле аппетит разыграли! А дева смеется да яблоки протягивает ему, да молвит на языке волколачьем:
- Что-то ты запыхался совсем. Шерсть на тебе свалялась. Отдохни серенький, плоды мои отведай, авось и получше станет.
- Еда едоку еду предлагает… ты что – совсем очумела?! Сейчас как съем тебя!
- Да не так проста я как тебе кажется, да и не узнать тебе меня. Зато как яблочки прелестны! Смотри как соком налиты! Отведай вкусности мои и за это я тебя от врага лютого спасу. – Делать нечего, схватил Волколак прелести её и только лизнул, как издала девица крик жуткий, и поднялись её юбки и накрыли Волколака так, что он внутри оказался. Сидит он там, принюхивается, в разрез смотрит. А там попище по поляне несётся, громко матом ругается. Всю нечисть божьим матом обкладывает, да вурдалаков особенно. Увидал ту прекрасную особу и застыл. Стоит, глаза выпучив, пальцами шевелит и смотрит и не видит ничего. От красоты такой неписаной туман в глазах, да всех членов остолбенение. Понял Волколак, что сейчас бежать надо. Поблагодарил он девушку из под юбки, шасть из неё, потом в кусты и бежать, бежать домой, авось там родители вернулись. Авось еще кто поможет. А поп – костяной лоб вдруг очнулся, схватил красавицу, повалил её на землю и давай рукой под юбкой шарить. Вдруг чувствует он – что-то не то. Вытащил руку, а в ней шерстинка волколачья. Заорал поп, зарычал, затрясся:
- И здесь он был! Собака паршивая! Уа! Ненавижу! Господи, помоги мне! Убью тварь! Сожгу! Шкуру заживо спущу! Уа-а-аа… - и помчался за Волколаком пуще прежнего.
Бежит Волколак, воздух нюхает, землю слушает. Вот-вот настигнет его поп. Уж запах кирзачей всё перебил, как вдруг откуда не возьмись – река. Да какая! Рассказывали про неё родители: мол есть такая водочная река, пивные берега. Никогда она на одном месте не течёт. А уж если кто попадёт в неё, то пропадёт навечно: да не умрет, а будто бы пьян вечно будет. И мол это только к людям относится, потому что вурдалаки кроме росы и крови ничего не пьют. Попище же всё ближе и ближе, вот он уже и Волколака заметил. Сейчас схватит. Сел маленький и завыл: спереди река, сзади Поп – костной лоб, сейчас и смерть придет. Э-х. А поп вдруг остановился, потянул носом и как прыгнет в реку! Смолкли птицы, перестали шуршать гусеницы, смолк и Волколак, наступила тишина, только речка журчала, да берега пенились. И долго еще плыли по воде круги от того места, где поп занырнул. А потом река и вовсе исчезла. Обрадовался Волколак, запрыгал, завизжал от радости, загавкал, хвостом замахал. А потом уж и домой побежал. А когда прибежал он, то увидел, что все живы и здоровы, а рядом с родителями какой-то мужик сидит – он то всех и воскресил – то колдун папин друг детства был. Обрадовались родители, облизали Волколака, облаяли. А сестричка Бармаклюка на радостях чуть в кошку не превратилась! Долго рассказывал Волколак им свои приключения, а потом устроили пир! Да такой, что все люди на всю жизнь запомнили.
13.02.02