Однолюб

Несправедливо. Почему он, лет до сорока вообще не имевший понятия, где находится сердце, где желудок и прочий ливер, так быстро превратился в развалину? И теперь точно знает, что и где, так как здоровых органов практически не осталось. Не известно только одно: от какой именно болячки отбросишь коньки. Доктора в глаза не смотрят, что-то умное мямлят на понятном только им самим языке. Поневоле сообразишь, что не худо бы привести в порядок дела. Но как же не хочется, Господи! Несправедливо это.
Станислав Юрьевич брел по дорожке Ботанического сада, тяжело опираясь на палку. Скоро костыли понадобятся, а то и коляска инвалидная. Любимая скамья оказалась занята, и пришлось тащиться к другой. Надо отдохнуть. Слишком жаркий май выдался, дышать просто нечем. Но режим есть режим. Жесткая диета, прогулки, прием лекарств, процедуры всякие. Может, и удастся протянуть чуть дольше, чем кто-то там, наверху, запланировал для него. Обмануть судьбу, вдруг повернувшуюся к своему любимцу горбатой спиной.
До недавних пор у Станислава Юрьевича не было причин жаловаться на жизнь. Единственный, поздний ребенок в очень непростой семье. Отец – крупный номенклатурный работник. Мать – довольно известная балерина. Все не хотела со сцены уходить, портить фигуру. Тянула. Зато потом тряслись над Стасиком оба, наизнанку для сыночка выворачивались. Возможности-то были немалые по сравнению с рядовыми тружениками. После школы батя пристроил его в Плехановский. Мог и в Иняз, да к языкам у Стаса никогда склонности не было. Впрочем, как и ко всем другим предметам. Он и не напрягался. Зачем? Ясен перец, что пойдет по комсомольской линии. Будет вечно молодым, то есть.
Ох, эти активные костомолочки на выездных учебах! «От зари до зари, от темна до темна то стаканы звенят, то идет семинар…» Так, кажется, они распевали в автобусе? Это – по дороге туда, на обратном пути не оставалось уже сил на пение. Да, неслабо он потрудился в те годы. Языком, печенью, почками, еще кое-чем. Сгорел, можно сказать, на работе. Славное времечко было.
Когда систему и саму державу порушили, пришлось понервничать. Шутка ли: столько лет при попутном ветре, в Союзе нерушимом. И вдруг за весла браться, выгребать самому? Растерялся как-то Станислав Юрьевич. А потом оказалось, что все прежние дружки, с кем в бане парились, уже при деле. Да не на веслах, а все больше у руля. И не особенно в соратнике бывшем нуждаются, поскольку сами руководить умеют неплохо.
Родителей к тому времени не стало. Отец, переживший всех генсеков, скончался при первом Президенте. А следом за ним убралась и мать, оставив Стаса один на один с утратившей стабильность жизнью. Без волосатой лапы или, как теперь стали выражаться, крыши. В общем, ушел паровоз без него. Поняв это, Станислав Юрьевич и рыпаться не стал. Огляделся и решил, что все к лучшему. На его век нажитого предками хватит. Это раньше могли за тунеядство привлечь, а теперь – демократия. Должна же быть от нее хоть какая-то польза.
Продав огромную квартиру на Тверской, купил две двушки. Одну из них стал сдавать. Этого, конечно, на приличную жизнь не хватит, но у Станислава Юрьевича нашлись и другие источники дохода. Мать в свое время собрала недурную коллекцию картин, она в живописи знала толк. И драгоценных побрякушек оставила после себя немало…
Нет, наследник не только плевал в потолок; ведь это скучно, в конце концов. Завел кое-какие знакомства. По мелочи играл в политику, покрупнее – на бирже. Не всегда удачно, но без серьезных потерь. В общем, старался проводить время интересно.
И вдруг здоровье как-то резко подводить стало: то одно, то другое. В поликлинике буквально прописался, а день ото дня все хуже и хуже. Не помогают ни санатории, ни самые дорогие лекарства. Не жизнь пошла, а каторга. Да и ей, похоже, скоро конец. Старался гнать Станислав Юрьевич тяжелые мысли, но они возвращались все чаще и чаще. Почему, за что? Как несправедливо…
Все, солнце пришло, больше не посидишь на лавочке. Он с трудом поднялся и зашаркал в сторону дома, глядя под ноги. Никому ведь зла не делал и не желал даже. Если вдуматься, анкета проста идеальная. Не был. Не имел. Не привлекался. Нет. Нет. Нет…
Не построил. Не посадил. Не вырастил. Ни сына, ни дочери. Постой-постой…
Станислав Юрьевич и впрямь остановился, отирая пот со лба. Ведь должна быть дочь. Лет девятнадцать ей сейчас или двадцать. Нет, девятнадцать все-таки. В Судаке он отдыхал в 87-м, именно там тридцатилетие свое справлял. В ресторане и познакомился с женщиной из Курска, которая приехала на курорт специально за ребенком. Простая была эта Лида, как песня. Сразу все объяснила кавалеру открытым текстом. Без обид, мол, безо всяких претензий… Как откажешь, если женщина просит? Пусть она даже не первой молодости и далеко не красавица. Все лучше, чем убалтывать какую-нибудь задрыгу и тратиться потом на ее капризы.
Они расстались, довольные друг другом, и даже обменялись адресами. Через положенный срок получил Станислав Юрьевич письмо с известием, что родилась девочка. Производитель мамашу сердечно поздравил и даже выслал немалую по тем временам сумму. Больше они не переписывались, - незачем.
А теперь надо бы Лиду с дочуркой разыскать. Чудесная идея: завещать все свое движимое и недвижимое прямой наследнице. Этим он убьет минимум двух зайцев. Во-первых, оставит с носом двоюродную сестру, которая бессовестно зарится на имущество всерьез расхворавшегося родственника. С детства над Стасом издевается, артистка хренова. Мол, природа на нем хорошо отдохнула. Однолюбом обзывает. В смысле, что любит он всю жизнь только себя самого. За что и получил букет болячек, когда до дряхлости еще далеко. Вот и поимей, дорогая кузина, фигу с маслом. Рассуждай дальше о карме и прочей муре, сидя в прогнившей хрущобе.
Сто лет она нужна, любовь эта, от которой одни переживания. Станислав Юрьевич купит себе кое-что получше: благодарность тех провинциалок. Счастливы будут. Шутка ли, - две квартиры в Москве. Лида, по идее, уже на пенсии быть должна. Помнится, работала она медсестрой или фельдшером. И сиделки нанимать не придется. Вот и третий заяц…
Отыскалась курортная знакомая легко: в Курске проживала всего одна Лидия со смешной фамилией Остатнийгрош. Она искренне обрадовалась звонку и так же неподдельно огорчилась, узнав, насколько плох Станислав Юрьевич.
- Я не смогу приехать прямо сейчас, - виновато вздыхала в трубку Лида. – Вот кончится у Нины сессия, отправлю ее отдыхать…
- Отчество-то у девочки мое?
- Твое, Стас.
- Хорошо. Как только у меня будут ее паспортные данные, оформлю завещание. На погост мне еще не завтра, успокойся. А в конце июня приезжай, денег на дорогу вышлю.
- Да есть у меня…
- Ну, как знаешь.
Время до приезда Лидии тянулось невыносимо медленно. Станислав Юрьевич и не подозревал, что будет ждать ее с таким нетерпением. Даже самочувствие лучше стало. Может, погорячился он с завещанием? А! Его и отменить недолго.
Ну, дождался все-таки. Немного позже, чем он рассчитывал, но Лида возникла на пороге. А неплохо сохранилась: в меру полная, уютная такая, с застенчивой улыбкой бедной родственницы.
- Поезд пришел два часа назад, – заворчал Станислав Юрьевич, пытаясь скрыть смущение. – Где твои вещи?
- У меня родственники в Москве, Стас. Поживу у них, это недалеко.
Хозяина немного отпустило: так лучше будет. Он с трудом представлял чужую женщину в своей квартире. Круглосуточный уход пока не требуется, а там посмотрим.
От чая Лида отказалась. Мельком взглянула на завещание, которое Станислав Юрьевич специально положил на видном месте. А вот стопку рецептов изучила внимательно. И все головой качала.
- Что, плохи мои дела? – не выдержал он.
- Я думала, будет хуже. Вот это давно колешь? – протянула ему Лида верхний рецепт.
- Нет, только вчера выписали, - пробормотал Стас. – Не успел купить еще.
Лида поднялась:
- Жаль, средство хорошее. Я схожу, заодно и шприцы куплю.
Вернувшись, Лидия тщательно вымыла руки, приготовила шприц с лекарством и велела пациенту закатать рукав.
- Разве тыл заголять не нужно? – попробовал пошутить он.
- Если очень хочется – пожалуйста, - рассмеялась женщина. – Потерпи: укол болезненный. А теперь ложись, как бы голова не закружилась.
Станислав Юрьевич прилег на диван. Да, чувствуется сильное головокружение. Он на минуту закрыл глаза, пережидая дурноту. Чем там брякает эта клуша? С трудом подняв отяжелевшие веки, хозяин увидел, что Лида укладывает в свою сумку прозрачный пакетик с ампулами и шприцем.
- Что ты?..
- Что прописано, то и вколола, - холодно оборвала его женщина. – Все есть лекарство, и все есть яд, милый мой. Важна доза. Нет у меня ни времени, ни желания таскать утки из-под благодетеля. Нашел дурочку!
Лидия обвела комнату хозяйским взглядом, взяла со стола завещание и вышла, не добавив ни слова. Щелкнул замок входной двери.
Не шевельнуться, не крикнуть. Как глупо… Вот и делай добро людям. Пальцы рук и ног просто ледяные, и холод поднимается все выше. Перестала ныть поясница, утихло колотьё в правом боку. Привычная боль уходила, унося с собой остатки тепла. Почему-то не было страха, только злость и обида. Накаркала все-таки любезная кузина. Вечно твердила к месту и не к месту: «Ты имеешь то, что сам себе заработал». Стерва.
Все темнее в комнате. Сколько же времени сейчас? Хотя, какая разница? Несправедливо. Неспра…