Девочка из вечного марта

Март. Что может быть хуже? Ветер холодный, снег мокрый, небо серое… Кажется, зима не кончится никогда. Кажется, что так и будут носиться по городу ледяные воздушные потоки и превращать первые лужи в… С чем бы сравнить этот процесс? Ну, например, превращать их в замерзшие простыни в неровных складках. Брр... Не слишком приятная ассоциация, не так ли? Именно…

А у меня и нет их – приятных ассоциаций, связанных с мартом. Есть – чувство вины, непонимание законов жизни, хандра, воспоминания. Когда наступает еще один, новый март, я всегда вспоминаю другой, далекий, давно прошедший март из моего детства. Вспоминаю? Гораздо крепче: переживаю. Снова вижу себя – глупой, маленькой, оглушенной… Снова вижу ее. Да что там вижу – говорю с ней. Каждый март, ночью, когда все спят, я выполняю ритуал: становлюсь на табуретку, высовываюсь в форточку и зову, говорю куда-то в весну: «Наташааа!»

Как насчет того, чтобы пережить тот март вместе? Произнести имя «Наташа» хором, разными голосами? Да? Прекрасно. Только предлагаю начать не с марта, а с октября, того самого, когда мне только исполнилось десять лет…

Итак, Наташа. Моя одноклассница, моя ровесница. Она необычная девочка, не такая, как все. У нее сильная близорукость, она носит большие, очень некрасивые очки с толстыми стеклами. Но при этом она – умница, отличница. И задира, страшная задира! Особенно в отношении меня…

Она дразнится по поводу и без повода, она уводит у меня друзей и подруг… Она кидается камнями в стекла и убегает, когда стекла разбиваются – она убегает, а я остаюсь и оказываюсь виноватой… Она…

- Да стукни ты ее как следует! Врежь ей! – советует Колька, мой дворовый товарищ.
Мы сидим на скамейке у пруда, болтаем ногами и языками. Я жалуюсь Кольке, рассказываю о том, что родители запрещают мне говорить гадости, ругаться. А Наташка и ругается, и говорит гадости. Про меня.

- Врежь этой дуре, ну чего ты боишься? – на последнем «врежь» Коля швыряет в воду пригоршню камней. Старый неухоженный пруд, расположенный прямо за нашей школой, вздрагивает и морщится… Врезать? Да я бы рада. Но ведь потом врежут мне!

На днях Наташка задела меня особенно сильно. У нее была очень красивая ручка – позолоченная, умевшая выводить изысканные, жирные буквы. И неожиданно ручка пропала.

- Это она украла! – заявила Наташка, едва обнаружив пропажу. Заявила во всеуслышание, закричала на весь класс. Заявила, указывая на меня пальцем…

Для меня это был позор. Наша классная руководительница, строгая и надменная Лариса Леонидовна, заставила меня вытряхнуть рюкзак, вытрясти карманы, заставила заплакать от стыда: «Это не я, не я!!!»

Но как же неприятно мне было, когда, возвращаясь в тот день из школы, я заметила, как под кустом, среди желтых и оранжевых листьев, блестит какая-то палочка. Оказалось – та самая ручка. Желая восстановить свою репутацию ни в чем невиновной, хорошей девочки, я положила находку на парту Наташи.

- Я же говорила, что это она украла! – завизжала Наташка. Радостно, победоносно. А я – заплакала…

Вечером мама зашла в мою комнату и закрыла дверь изнутри.
- Нам нужно поговорить, дочка. Звонила Лариса Леонидовна… Рассказала мне про Наташу и ее ручку… Тише, не перебивай, пожалуйста! Дочка, как тебе не стыдно! Мало того, что ты – воровка, ты украла вещь у девочки, которую можно только пожалеть. Она ведь такая больная, бедная, растет без отца… А ты – здоровая, красивая, наша семья ни в чем не нуждается, у тебя все есть… Ну как тебе не стыдно!

 Но мне не было стыдно. Мне было обидно…

После этого Лариса Леонидовна запретила одноклассникам разговаривать со мной в течение месяца. Целый месяц! Длинный, бесконечный, разноцветный октябрь… Вот так и случилось, что единственным другом стал мой дворовый товарищ, мальчик из другой школы – Коля.

Коля… Колька… С ним можно было играть в войнушку, бомбить пруд камнями, кататься на велосипеде, драться (иногда в шутку, иногда всерьез), можно было делать страшное лицо в ответ на «тили-тили-тесто-жених-и-невеста», можно было собирать желуди, листья и орехи… Но самое приятное – ему можно было жаловаться на Наташку, на несправедливость родителей, жаловаться и знать, что он мне верит, что он на моей стороне.

- Врежь ей, говорю тебе! За себя нужно уметь постоять..

Да, да, конечно же, Коля прав. Надо врезать ей – если не руками, то хотя бы словами.
И на следующий день, на переменке, я нарушаю бойкот, который установила Лариса Леонидовна. Я хватаю Наташку за руку, разворачиваю к себе и, очень волнуясь, говорю:

- Ты – уродина, гадина очкастая! Думаешь, ты самая умная? Ябеда – вот ты кто! Тебя никто по-настоящему не любит, тебя только все бояться – что ты наябедничаешь, нажалуешься! Дура!

Я занимаю боевую позицию, я готова к обороне. И не напрасно: Наташа, вопя, берет меня за волосы и тянет вниз – сильно и больно… Разнимать нас приходит аж сам директор…

Но самое страшное происходит не в школе. Вечером звонит Наташина мама и, рыдая в трубку, говорит что ее дочь выбросила очки, отказывается от еды и все время плачет. И это все из-за меня! Что делать? Конечно же – просить прощения. Притом немедленно, притом лично.

Наташа живет в таком же доме, как и я, в такой же квартире, в такой же комнате. Но ее комната – почему-то кажется меньше. Она такая облезлая, такая жалкая… Вдоль стен стоят три потрепанных шкафа, обои выцветшие, безрадостные, покрывало на нефиксирующемся в правильное положение диване – вульгарное, красно-синее. А на покрывале, обняв колени руками, беспрестанно, громко, безутешно плачет Наташа.

- Наташа… Наташка – зову я неуверенно. Она поднимает лицо… Зареванные, без очков, ее глаза смотрятся другими – большими, теплыми, обиженными… И мне ее жаль. По-настоящему, искреннее жаль.

- Прости меня, пожалуйста, я не то имела в виду.

- То, то! Ты меня считаешь уродиной! Все меня считают уродиной!

Нет, не считаю. Сейчас она никакая не уродина. Обычная девочка, которой больно, которая плачет. Я протягиваю ей носовой платок.

- Не считаю. Ты меня обидела, я хотела обидеть тебя. Наташ, давай забудем все это. Давай попробуем дружить?

И мы попробовали. Сели за одну парту, гуляли вместе, катались на велосипеде, собирали желуди, листья, орехи… Наташка оказалась действительно неплохой девчонкой. С ней было интересно!

С ней было интересно всю осень, всю зиму… А потом в Москве слегка потеплело, и календарь затвердил: первое, второе, третье – не января, не декабря, а марта. Марта!! Значит – весна, значит, солнце, каникулы, ручейки, кораблики, классики… Но это потом. А сначала – серые ветреные дни, плохое настроение и авитаминоз.

И неизвестно откуда вновь возникшее отчуждение, вражда между мной и Наташкой. Она опять дразнила меня по поводу и без, говорила гадости за моей спиной...
Мне было только десять лет. Я знала много чувств, но было два главных. Я знала любовь (к маме, папе, бабушке, Коле), знала ненависть – ненависть к Наташе. Как же я ее ненавидела! Это я поняла, когда однажды увидела, как она гуляет вместе с ним, с Колей. Это я поняла, когда однажды Коля сказал мне: «Ты – скучная, неинтересная. И ты обижаешь Наташку. Теперь я буду дружить с ней, а не с тобой!»

Был март, было холодно, но весна уже дотронулась до земли. Снег был вязким, мокрым и гулять по нему в одиночестве было особенно тоскливо. Я слонялась у старого, неухоженного пруда прямо за нашей школой, были сумерки, был ветер. И.. была Наташа.
В сером пальто, перешитом из маминого, и ярко-красных, алых перчатках.

- Эй ты! Ну что – бродишь тут одна, никому не нужная? Колька-то теперь со мной гуляет...

Как она смеет – такая гордая, такая победоносная, такая уродливая! Толстые очки слегка мутные, губы ехидные… Мы смотрим друг на друга – я стою чуть выше, она – чуть ниже. И слышу Колькины слова: «Врежь ей! Ты должна постоять за себя!». Конечно должна!

- Как же я тебя ненавижу! – кричу я. Кричу, плачу. Кричу и со всей силы толкаю ее в грудь...

А она… Она падает, соскальзывает вниз. Прямо в пруд. Ударяется спиной о легкий, подтаявший лед… Кракх! Лед лопается – мгновенно, словно тонкая, до предела натянутая пленка. Она пытается встать, хватается пальцами в красных перчатках за льдины, за мокрый снег…

- Помогите!!! Пожалуйста, хоть кто-нибудь! На помощь!!!! – кричим мы хором и захлебываемся: я - своим криком, она – грязной, талой водой…

Ну где же вы - взрослые? Вы, всегда готовые поругать, осудить или помочь? Где вы были в тот момент? Почему никто не помог нам? Почему никто не вытащил Наташу? Почему меня никто не увел от этого пруда, когда ее тело, завернутое в мятую простыню, клали в машину скорой помощи?

Наташа… Наташка!!! Ты мой грех. Ты моя память. Ты… Я ведь никому не сказала, как все было на самом деле, понимаешь?

 Понимаешь, каково мне было все эти годы?

 Когда наступает март, я всегда говорю с ней – близорукой девочкой в толстых очках, которая так завидовала мне… Снова вижу нас двоих - глупых, маленьких, несчастных… Снова плачу и прошу прощения. У кого? Возможно, у этого самого марта... Она ушла, а март остался.

 Я выросла, стала другой, сильной, независимой. Все поменялось. Один только март приходит каждый год в одно и тоже время – холодный, правдивый и немой…
Наташа – ты уже давно часть этого марта. Ты – этот ветер, это небо, этот мокрый снег, эти замерзшие лужи и пруды, похожие на саван. Наташааа!!! Прости меня, умоляю!! Прости…