Методоновые сны

Методоновые Сны.
EINS. Тишина…

"Выскобленный дочиста больничный двор лежал под моими ногами, где-то там, за свежей прохладой весеннего воздуха... Под босыми ступнями хрустели обломки черепицы, я слегка покачивался, балансируя на самом краю крыши, а вокруг был бескрайний простор, ни одного дома на десятки миль вокруг...

Такое яркое, совсем весеннее Солнышко светило на востоке, слегка приподнявшись из-за горизонта светлой полосой в далёких пушистых облаках...Было слышно далёкое пение птиц, столь звонкое и радостное, утреннее и лёгкое. Окрестности утопали в молочно-белом тумане, закутавшем их своею пеленою, обнявшем их, убаюкивая... Лишь где-то вдалеке был виден тусклый свет маяка...

Иду по тропинке, приближаясь к остову прибрежного исполина, светящего в утренний туман единственным своим глазом, ослепшем, но всё так же мудро и терпеливо смотрящем вдаль.. По бетонным ступеням спускаюсь к воде, слегка вздрагивая от холодка пляжной гальки на голых ступнях... Слышу приглушённые крики чаек, радостно шныряющих над водной гладью, плескающихся в прохладном море. На воде тихо колышутся пустые рыбацкие лодочки, наспех сбитые из гнилых досок. В вышине светят тусклые звёзды, а на западе бледнеет слепое око Луны. Вдыхаю морской воздух и в тихом молчании и раздумьях ухожу обратно по тропинке, ведущей от больницы на восток, где всё ярче разгорается в небесах светлая полоса меж облаков.

Чуть к востоку от больницы лежит вязовая аллея, которую устроили ещё строители лечебницы. Угрюмые, потрёпанные временем и жизнью люди, садили здесь вязовые ростки, закапывая в землю всю свою ненависть к этому проклятому месту, затянувшейся войне и прочим жизненным неурядицам, закалявшим их характер и добавлявшим на мужественные лица глубокие разрезы морщин.

Иду по посыпанной песочком дорожке, аккуратно подметённой с утра, оглядываясь на свежевыкрашенные скамеечки, мокрые от утренней росы. На газонах тает снег, а в аллее очень тихо, птиц, как ни странно, совсем нет. Подхожу к одной из лавочек и вижу только что распустившийся подснежник, одиноко торчащий из-под чугунной ножки. Не буду рвать, пусть порадуется Весне, как и я.

Дорожка с аллеи выводит к мостику через овражек, в котором бьёт холодный ключ. Минуя мостик, подхожу к тропинке, ведущей вниз. Прохожу. задеваемый грязными, корявыми лапами сухих деревьев, обхожу стороной заржавевший велосипед и груду стеклянных шприцов, валяющихся на жёлтой прошлогодней траве. Спускают в овраг, где в свежей зелени травы течёт кристально чистый родниковый ручеёк. Терпеливо иду по очень холодной, мокрой гальке, вдоль ручья, спускаюсь к траве, растущей из воды, наклоняюсь и омываю уставшие глаза. Лёд воды освежает и проясняет сознание. Иду, по щиколотки в воде, терпя студёный поток.

По ручью выхожу на другой край оврага, граничащий с редким леском. Ловлю приятный запах весны, костров и еловых иголок. Иду, иногда подёргиваясь от колющих ступни шишек и иголочек. Обходя тонкие, прямые стволы деревьев, выхожу на полянку, залитую дымом от костра. Над головой отсчитывает мне года кукушка, но я итак знаю, что жить осталось недолго.

Пройдя ещё немного, выхожу на чистую дорожку, посыпанную щебнем, свеженьким, ещё не успевшим смешаться с хвоёй и шишками. Медленно бреду по тропе: не хочется возвращаться. На моём пути встречается указатель с надписью "Дом Милосердия имени св. Иуды". неплохо было с юмором у людей, строивших нашу лечебницу. С кривой улыбкой на усталом лице выхожу к чёрным воротам, искусно сплетённым из чугунных прутьев. Чёрные полосы проволоки выводили на них птиц, зверей, а в центре самой толстой проволокой был сделан герб больницы, похожий на католический крест, обведённый полукругом.

Тяжёлые ворота приоткрыты. Медленно вхожу, и передо мною раскидывается потрескавшийся асфальт пыльных дорожек. По бокам от каждого прохода стоят старые деревянные лавочки, покосившиеся от времени, на них днём будут сидеть такие же безумцы, как я. Подхожу к двери, покрашенной в белый цвет. Краска давно облетела от времени, ручка сломана, но я легко открываю.

Впереди - полумрак больничных коридоров, сильно пахнет формалином и лекарствами. И тишина...."

Вспышка. Надо мною белая извёстка потолка палаты, вокруг, если с трудом повернуть голову, бетонные стены моего каземата. В стене напротив двери - узкий квадрат зарешёченного окошка, в которое видно голубую лазурь неба.

"И тишина.." повторяет голос, идущий откуда-то сбоку. Оборачиваюсь и вижу яркий перламутр зубов в пасти, исказившейся в звериной улыбке-оскале. На полу сидит чудовище и очень грустно смотрит мне прямо в глаза...

Зверь снова улыбается и начинает растворяться в воздухе, оставляя неясную тень на стене... "И тишина" повторяю я, дёргая руки, в завязанной узлом смирительной рубашке. "И тишина", безумно хохоча кричу я, "Тишина!!!"...

ZWEI. Вечность…

Дожди, дожди на мили вокруг... Небо заволокло серыми облаками, и качаются тоскливо за окном мокрые стволы старых вязов, шурша свежей листвой под напористым порывом стихии. Тихая песнь капель на сером крошеве бетона в углу комнаты оглашает густую тишину прохладных комнат, залитых призрачным светом слепого неба. Тихо звенит жестяной козырёк у решётки, вздрагивая от каждого удара холодных брызг...

О, помнишь, дорогая, это было прошлой Осенью, когда уходили в небеса чёрные стайки птиц, стремящихся на юг... Поливали точно такие же дожди, только по пожухлой, стареющей листве клёнов в нашем саду. А мы бежали, сняв плащи, побросав зонты, по мокрому асфальту, вдаль, под самые облака...

Того уже нет и от этого грустнее цветущей Весною в холодных казематах лечебницы. Эти стены окружают меня, теснят, сжимают моё немощное тело... А глаза, которые уже устали смотреть на ровную полосу старой извёстки по холодному шершавому бетону, в очередной раз содрогаются от резких звуков капающей воды в мёртвой Тишине.

Это было умопомрачительно светлым утром. Солнце играло в ярко-рыжей листве, по-осеннему согревая, убаюкивая, утешая. По весенней грязи мчалась машина с кроваво-красным крестом на ржавом боку, прыгая по ухабам, хрустя сломанными ночным ураганом ветвями. Это было тихое утро, утопающее в осеннем тумане, в шёпоте листвы, в песнях редких птиц, оставшихся ещё на денёк... Оно было преисполнено скрипов шагов по сухим половицам, терпких ароматов кофе, лёгкого ветра в шторах спальни... я брёл по тающему снегу, оставляя вереницу грязных следов, шёл, задрав голову, вглядываясь в серое небо, в свинцовые тучи, в корявые лапы деревьев, скинувших осенний наряд... я был так счастлив!

Тишину прервал скрип тормозов за кованной оградой сада... Топот ног и вспышки фонарей, хруст утреннего льда на лужах и трепет опавшей листвы. я почувствовал, как меня хватают чьи-то сильные руки, как чьи-то крючковатые пальцы давят мне на лицо, как наручники сковывают кисти в свинцовые объятия.

А помнишь розы, яркие посреди всей этой снежной идиллии первого снега? Твой робкий взгляд и мои неловкие движения... Это был вальс, танец осенней листвы за окном, нежный и лёгкий, а потом страстный и резкий, словно порывы холодного ветра, а затем усталый и медленный, как чистый ручей талой воды... я тогда шептал Тебе, что мы будем жить вечно, кружась в танце, а ты задумчиво молчала, глядя в окно на серые закатные небеса...

Того уже нет лишь топот ног по бетонному полу коридоров психиатрической лечебницы, крики врачей и шёпот, тихий, как шорохи весенних сквозняков в затхлом воздухе палат: "Вечно...".


DREI. Осень…

К утру небо просветлело, облака блёклыми серпантинами утянуло вдаль свежим утренним ветерком. Солнце играло в редкой листве на мокрых ветках вязов, растущих в больничном саду. Прохладный шёпот лёгкого сквозняка приятно ласкал бледную кожу, где-то в углу тихо капала вода после ночного дождя, а в узком зарешёченном проёме резвились птахи, чирикающие и с любопытством заглядывающие в мою темницу.

Это было тихим сентябрьским днём: тогда, как и сейчас, небо было ясным, и тёплое солнышко нежно умывало городок последними осенними лучиками. Прохожие, редкие в этот полуденный час, радовались от души внезапно нагрянувшему просвету в череде дождливых дней, они плелись по пыльным улочкам и улыбались друг другу, искренне и столь же непринуждённо.

Я шёл, шоркая стёртыми подошвами старых сапог по шуршащему гравию Дубового переулка. Свернув на Отрадный бульвар, задержался в тени распустившего широкую крону вяза. Внизу раскинулась гладь Лазурного Озера, где в искрящихся водах купались дети из сиротского приюта Милосердной Терезы, чернеющего на холме грязными обелисками кирпичных стен.

Её дом стоит на краю вязовой аллеи, утопая белизною стен в зеленеющем море вязовых ветвей. Шершавая серость асфальтовых тротуаров прорезана солнечными пятнами, прыгающими, стоит лишь тёплому ветерку коснуться густых крон.

Скрип ступеней торжественно оглашает каждый мой шаг, утопая в тёплом мареве, царящем в пустом саду. Отворяющаяся входная дверь открывает мир дневной прохлады, пыльных книжных шкафов и выцветших обоев, лёгких запахов её духов и ощущения текущей неспешно жизни, состоящей именно из таких чудесных, ласково солнечных, последних деньков ускользающего лета.

На кухне слышен плеск воды и звон посуды, прохладный воздух дышит неизвестными мне травяными ароматами. Тихо прохожу по гладкому паркету, останавливаюсь и смотрю на неё, прекрасную и утончённую даже за домашними делами. Неловкий шаг по скрипучей половице выдаёт моё молчаливое присутствие, и она оборачивается, замечая мой силуэт в светлом дверном проёме. Она шагает мне навстречу, неловким движением задевая какую-то чашку, и в следующее мгновение мы, смеясь, собираем осколки с кухонного паркета.

Она сняла чайничек, сипло хрипевший на плите астматическим дыханием вскипающей воды, и разлила по кружкам шуршащий кипяток. Я задумчиво болтал ложкой в багровом вареве чая, увлечённо смотря на кружащие в прозрачной кружке лепестки полевых цветов. Между тем, Она снимала с раскалено-красной плиты натужно гудящую паром кастрюлю, в которой звенели, по-видимому, стеклянные колбы больничных шприцов.

Когда наши чашки опустели, нежный багрянец вечернего небосклона заволокло тонкими нитями пушистых облачков, играющих на солнце множеством закатных оттенков. Мы сидели за грязным кухонным столом, наблюдая, как в тонкостенной пробирке, шипя и дымясь, кипел мутноватый раствор. Она посмотрела мне в глаза, и взгляд её был полон какой-то холодной тоски, словно бы в душе наступила осень, но не тихая, как сейчас, а пустая, промытая дождями и высушенная холодными ветрами, пора последних небесных слёз и головокружительных вальсов увядающих бурых листьев. Наши взгляды встретились всего на секунду, расходясь, когда мы уже успели сказать друг другу многое.

Она плавным движением вынула из закопчённого держателя колбу и, осторожно держа, унесла в ванную, огласив звонким эхом шагов пустые комнаты. Вернувшись через пару минут, сняла мокрые от воды перчатки и предложила пройти в гостиную. Там мы и решили провести остаток вечера, беседуя под треск огня в камине.

К ночи небо совсем затянуло свинцовой пеленой туч. Через тёмные бреши в них неярким светом смотрел мутный глаз луны, плывущей по усеянному звёздами морю иссиня-чёрного небосвода. Крепчавший ветер напористыми порывами гнул ветви вязов за окном, оглашая жалобным шорохом облетающей листвы окрестности, яростно бросая их в грязные оконные стёкла, грозно дребезжащие от каждого порыва. Первые капли сухим щелчком ударили по оконной раме, подняв в воздух дневную пыль, и побежали тёмными дорожками по сухой древесине, а затем первая молния с треском разорвала восково-серую небесную ширь напополам сияющей царапиной, из которой хлынул холодный водопад дождя. Хлюпая по лужам, побежали домой запоздавшие горожане, спеша укрыться от внезапно нахлынувшей стихии, и автомобили, дребезжа, понеслись по затопленным бурлящими потоками улицам.

Нас, пивших обжигающий пряный глинтвейн, совершенно не волновала разыгравшаяся за окном буря, столь незначительная в тепле и уюте пустеющих комнат старого особняка. Мы заворожено смотрели на магический танец жаркого огня в каминной нише, а со стен на нас взирали пронизывающие, высокомерные взгляды лиц на выцветших портретах, ютящихся в кривых окошках потёртых рам. Старинные настенные часы на каминной полке пробили полночь, заполонив пустоту комнат глухим колокольным звоном. Она поставила пузатую глиняную кружку на старинный столик с потёртой столешницей, между такой же моею кружкой и открытой бутылкой каберне, встала и, мягко ступая по ворсистому ковру, удалилась в ванную.

Поборов лёгкое головокружение, встал и подошёл к стене, на которой висело несколько картин. Принявшись разглядывать портреты, натюрморты и пейзажи, я заключил, что у прежних хозяев особняка весьма недурной вкус. Засмотревшись одной из картин, где на чернеющем лесом берегу горело закатное пламя, совсем не заметил, как вошла Она, а когда обернулся, на столе уже красовались какие-то медицинские приспособления и пара стеклянных шприцов, в мутном стекле которых играло таинственными бликами пламя свечей.
FIER. Вальс
Леденящий холод стальных игл с резкой болью пронзает кожу, расплываясь по гудящим от напряжения тонким нитям вен. Мутное содержимое шприца внезапно взрывается тёмно-красной кровяной кляксой, через мгновение застывающей густым багровым облаком.
Кровь закипает, наполняя всё тело болезным жаром, от которого слезятся глаза и гулко колотится сердце в груди. Резкое шипение выжигает мир вокруг, уничтожая краски и звуки, оставляя в густой пелене едкого туманного марева наши безжизненные тела.
И вдруг, когда уже начинает угасать свет, сознание внезапно просыпается, освобождаясь от оседающего росой тумана. Дом наполняется ярким светом, идущим со всех сторон: от выцветших обойных лоскутов, от потёртых картинных рам, из затянутых пурпурными шторами окон; свет струится, переливаясь, оглашая комнаты голосами птиц, стуком дождевых капель и шелестом опадающей листвы на сухих корявых ветвях, царапающих витражное стекло.
Ты и я – мы, бежим и говорим, нет – кричим, выпуская звонкий ручей, бьющий из родников в наших оживших душах, прыгаем и летим навстречу серым предрассветным небесам. Пестреющее под ногами море опавшей листвы взрывается фонтанами ярких брызг, взлетающих из-под обнажённых стоп огненными гроздьями. Музыка, льющаяся со всех сторон, внезапно обрушивается на полыхающий осенним пожаром сад, сливаясь из колокольчиков птичьих голосов, нежных ветровых флейт и рвущего сознание оглушительного шороха листвы под ногами.
Я хватаю свою спутницу за тонкие запястья и резким, пожалуй, движением, вовлекаю её в головокружительный водоворот танца, уничтожающий вселенную вокруг нас. Через мгновение в громогласном взрыве исчезает всё вокруг, оставляя лишь сумасшествие вальса и шорох опавших листьев, в котором утопает наше беспомощное сознание, оставляющее последние попытки к освобождению.
Наш танец внезапно обрывает гулкий удар, эхом разносящийся по затопленному пустотой осеннему саду. Мы замираем, в молчаливом восхищении созерцая разрезавшую осеннее небо рваную рану, с треском ломающую небосвод пополам…. И кричим, переполненные ужасом и восторгом от происходящего на востоке шумного действа, когда из-за горизонта выплывает, дрожа, раскалённый солнечный диск.
Мир темнеет, наполняясь леденящим холодом, и только светило, парящее в вышине, ярким глазом смотрит на нас. Но вскоре и оно угасает, словно бы сомкнул усталые веки уставший небосвод.

FIER. Зима…

Бессвязную пелену сонного морока разорвало Солнце, первыми лучами посеребрившее усеянные не опавшей листвой ветви за окном. Сухой шелест ветра в пустотах щелей, в открытых настежь окнах ласкал слух ласковыми морозными напевами, кои трудно услышать когда либо ещё, кроме таких вот пустых, тихих утренних часов.

Она ещё спала, наверное, совсем неподвижно, словно бы видела какой-то чудесный сон, поэтому я, чтобы не будить её, легонько отдёрнул руку, уложив её нежную кисть на подушку, и крадущейся походкой подошёл к окну. Серый лик Солнца в сером Осеннем небе выплыл уже высоко над туманным горизонтом, осветив белоснежную дисгармонию леса, то тут, то там разрезанную серыми пятнами грязи и бурыми клоками пожелтевшей листвы, не сорванной ещё порывами холодеющего и крепчающего ветра. В лёгкой пустоте кружила тишина, заливая всё моё существо, прохладным потоком растекаясь по утомлённому обильными галлюцинациями мозгу, пытающемуся сбросить оковы наркотического дурмана.

Вдалеке белели зубцы гор, раскинувшихся обширной цепью угрюмых вершин на юго-востоке, с другой же стороны передо мною открывался вид на уходящую в туманные небеса гладь морскую, испещрённую лёгкими вихрями пенно-белёсых волн. Облака плыли ровной связкой с севера, утекая куда-то в море, наверное, даже утопая в его мутной студёной воде, гонимые лёгким ветром. Вокруг царило спокойствие и тишина, словно бы весь мир, вся бескрайняя вселенная устали от долгого мучительного бреда…

У меня на душе было столь же ровно и туманно, ничего не предвещало беды. Через час я обращу внимание на то, что спутница моя слишком тихо и долго спит. Кровь полетит по дребезжащим венам и артериям к голове, взрывая канонады вспышек безумного страха и ощущения бессилия, чувства тревоги и беспокойства, паники и желания кричать, бежать, умирать, лишь бы не верить в то, что случилось…

А пока я стоял, укутываясь получше в тёплоту свитера, и смотрел за мутную пластину оконного стекла на выпавший ночью снег, столь необычайный, невероятный сейчас, этим сказочным утром после осенней грозы…

25 мая 2007.
Агата Кристи «Полетаем»