Человек, который убил крокодила

(Обратите, пожалуйста, внимание - в этом рассказе используются нецензурная лексика)

Посв.
звезде Востока и звезде Запада

- Зачем ты сделал это?
- Что это?
- Убил крокодила.
- Я… Я не знаю. Я просто... Нет, не знаю.
- Но должна же быть какая-то причина.
- Ну, я плыл на корабле.
- На корабле?
- Да, корабле. Хотя нет, это был не корабль.
- А что?
- Это был челн.
- А в чем разница?
- Я не знаю. В названии.
- ?!
- Серьезно, название очень важно.
- Ну хорошо, ты плыл на челне. Но ведь это не причина убийства крокодила.
- Не причина… Нет, это причина. Я вспоминаю. Всё лучше и лучше. Это и была причина. Это был «Челн миллионов лет».
- Хм, ну-ну.
- Правда. Я был… Я был Ра, который вел Челн, а крокодил был демоном Себау, который хотел поглотить ладью и погасить солнце.
- И ты был Ра?...

* * *

Я приоткрыл глаза и тут же закрыл. Прошло уже несколько секунд с тех пор, как я проснулся. Наверное. В смысле: «наверное, это проснулся я». Если бы проснулся кто-нибудь другой я не смог бы судить об этом так непосредственно, ясно и отчетливо. Впрочем, в моем состоянии ни в чем до конца нельзя быть уверенным. Состояние это выражалось в тупой головной боли, полном упадке сил, тошноте и в полном хаосе сознания. То есть, конечно, хаос был не полный, так как что-то я все же соображал. Но: гораздо медленнее, чем обычно (кстати, а как я соображаю обычно? Надо будет потом припомнить этот вопрос), гораздо более спутано, и, что самое неприятное, более поверхностно. Я был способен только на самые простые умозаключения.
«Все люди смертны».
«Я – человек».
«Следовательно – Сократ человек».
Стоп, при чем здесь Сократ, мать его!
Я же не Сократ. Или…
Нет, меня зовут иначе. Уже хорошо. Я вспомнил, как меня зовут. Теперь остались сущие мелочи: узнать, где я нахожусь, какое сегодня число (а также месяц и год), где я работаю, и что, на ***, я вчера пил. Я облизнул пересохшие губы и понял, что «вчера» (когда бы это «вчера» не произошло) я не только пил. Правильней сказать – не столько.
Неплохо, неплохо. Память понемногу возвращалась ко мне.
Я снова открыл глаза. Потолок над головой крутил какую-то карусель. Он то приближался, то удалялся. На нем появлялись разноцветные пятна. И исчезали. Появлялись. Исчезали.
Я закрыл глаза, несколько раз сглотнул и потер глазные яблоки. Потолок приобрел свой обычный белый цвет и перестал наваливаться на меня. Хорошо. Трезвею.
 Оглядевшись по сторонам, я обнаружил, что лежу в своей кровати, дома. Это хорошая новость. Но была и другая. Рядом со мной спала обнаженная девушка. Невысокая, ладная, с широкими бедрами и длинными слегка вьющимися темными волосами. Я не знал ее. Вернее, не узнавал. А ведь должен был бы. Наверное. Не хотелось будить ее с вопросом: «Эй ты, как тебя зовут?». Во-первых, глупо, во-вторых – чревато. Девушка была симпатичной. Мне нужна была информация. Больше информации.
Я слегка приподнялся и стал оглядывать комнату. На окнах были плотные темные шторы, которые не позволяли определить время суток. На крючке шторы, что было глупо и нелепо, висел использованный презерватив. Как он туда попал?
Вариантов было несколько: после использования, я хотел выбросить его в окно, но забыл, что оно закрыто и занавешено. Возможно? Вполне. А может, я просто кинул его не глядя, куда попало, и кондом зацепился за крючок. Возможно? Вполне.
Эти, и прочие варианты возникали у меня в голове. У них всех был только один недостаток: я совершенно не помнил, чтобы я снимал (или надевал презерватив). Не помнил я и того, что занимался сексом.
Нужна информация, но сначала надо прийти в себя.
Я тихо поднялся и направился на кухню. Шатало, но идти было можно. Очень, очень смутно я припоминал, что «вчера» я пил портвейн, курил «травку» и… Бля, я кажется, еще и таблеток наглотался. Неудивительно, что я ничего не помню.
На кухне меня ждал еще один сюрприз: на улице лежал снег. Это я четко видел сквозь окно.
Но…
Но этого не может быть! Этого не может быть, потому, что этого не может быть никогда! Я слабо помнил, что происходило вчера, но одно я помнил твердо: было лето!
Черт, или не было?!
Мне нужен был стимулятор. Срочно. Любой.
Я открыл дверцу холодильника. Мрачно. Три бутылки водки (все початые), две банки пива (одна пустая), тарелка разваренных и слипшихся пельменей и уже черная связка бананов.
При мысли о водке меня затошнило, и я быстро захлопнул крышку.
*****, ну должно же быть что-то в этой ****ной квартире!
Одежда!
Я по-прежнему был голый. Но одежда то у меня была! Наверное. Впрочем, это легко проверить.
Я прошел в коридор и нашел сваленные в кучу шмотки. Мужские и женские. Я отыскал свой пиджак, рубашку, брюки и вытащил их из груды. Оделся и стал обыскивать карманы. В рубашке лежал пустой коробок. Принюхался – точно, в нем была «травка». Внезапно у меня произошла «вспышка памяти». Я приоткрыл дверь комнаты, где по-прежнему спала моя незнакомка. На секунду я залюбовался ее лицом. Потом я перевел взгляд на настенный календарь. Он был оборван снизу.
Точно.
Вспомнил.
Из его обрывков мы делали «косяки». Но как коробок оказался в рубашке? Я что: куда-то выходил. Теперь не вспомнишь. Однако…
Однако, однако – мне по-прежнему нужно было прийти в себя.
Я поплелся назад на кухню. Мне нужно многое вспомнить.
Я приоткрыл окно, и захлопнул его - морозный воздух ворвался в помещение.
Была зима. Вне всяких сомнений.
Бля, какой хоть год то?!
Я стал искать в настенных шкафчиках кофе, или, хотя бы чай. Под руку попалась небольшая черная коробочка. Автоматически я открыл ее.
Еб твою мать!
Силы небесные!
Один и Тор защитите нас!
В коробочке было завались разных таблеток и пакетиков.
Я любовно перебирал их, ощущая от прикосновений далекое эхо кайфа.
Амфетамин. Вот что мне сейчас нужно.
Да.
Я выбрал нужную таблетку, и запил ее водой из под крана. После этого я сел на кухонный диванчик, закурил, закрыл глаза и стал думать.
Разум начал работать более четко. Точно, было лето. Я потерял память через несколько недель после того, как погиб Президент.
Я хорошо это помнил.
Я был Там.
Я был там, когда все это случилось. Был футбольный матч. Да, это точно. Я сидел на стадионе вместе со своими корешами. Мы были изрядно пьяны, и обкурены «травкой».
Причем мы в наглую протащили на стадион еще марихуаны.
Это было просто.
И я это помнил, поскольку, это была моя идея.
Менты на входе обыскивают. Так? Так.
Они находят пачку сигарет. Что они делают?
Возвращают владельцу.
Зачем им заглядывать во внутрь?
Но есть проблема. «Косяк» на стадионе не скрутишь. Но и из этой ситуации можно выйти.
Очень просто.
Берете сигарету.
Вытаскиваете фильтр (желательно, брать сигареты вообще без фильтра, а ля "Беломор").
На освободившееся месте засыпаете марихуану.
Потом можно вставить фильтр назад и…
Положить сигарету в пачку.
Все просто. Смесь «табак-марихуанна» готова.
Так вот, мы сидели на стадионе, когда в вип-ложу пришел Президент. Невысокий, скупо улыбающийся чекист, он поднял руку вверх, здороваясь со зрителями.
Говорят, ему посоветовали приходить на футбол, чтобы стать ближе к народу.
Не знаю. Мне плевать.
Когда грянул Гимн («Российский Союз – так велик и могуч он», музыка Александрова, слова Сергея Михалкова), все начали петь. Впрочем, новых слов никто не выучил, и кто-то тянул по старинке: «Россия – великая наша держава», а кто-то: «Союз Нерушимый».
Правы были и те, и другие.
 После образования Российского Союза Братских Славянских Православных Держав «вечно гениальный» Михалков переделал свои старые гимны, сделав «Российский союз».
Говорят, Президент очень радовался.
Не знаю. Мне плевать.
Мы с корешами, уже готовые к долгим двум часам активного боления (кстати, я так и не узнал, кто же там с кем должен был играть) просто стояли и мычали что-то в такт.
Во-первых, слов мы не знали никаких.
Во-вторых, даже знай мы их, выговорить все равно не получилось бы.
На когда хор возопил: «Славься Отечество, под Богом живущее» в вип-ложе случился взрыв. Страшный грохот поверг стадион в шок. Маленький светловолосый Президент погиб на месте.
Его охрана, заподозрив выстрел из гранатомета (чего не было в помине) с трибун, положила еще человек двести-триста.
Я помнил это.
Это было в июле.
В августе снега в России не бывает.
Я открыл глаза
Из раковины на меня смотрели глаза. Большие глаза насекомого.
Через мгновение они исчезли.
Я вскочил, и подбежал к раковине. Там были только пустые тарелки и ложки с вилками.
Сзади я услышал тихий смешок.
 Я резко обернулся и увидел здорового ( с метр) таракана, который медленно приближался ко мне, шевеля челюстями и усами. Меня прошиб холодный пот, я схватил сковородку с ручкой, и стал лупить ею насекомое. Таракан дернулся, и из под его брюха вылезла желтая слизь, которая стала собираться в комочки…
- У тебя кофе есть?
Я поднял глаза от слизи и увидел девушку, которая лежала в моей постели. Она уже надела свое платье, и сейчас вопрошающе смотрела на меня.
- Ты…Ты видишь?
Я показал на пол, и обомлел: там не было ни таракана, ни желтой слизи.
- Вижу что?
Она подошла ко мне и поцеловала. В иной момент я бы возбудился, однако сейчас меня трясло. Я вырвался из ее объятий, и кинув что-то вроде «Сейчас вернусь» ворвался в ванную. Я подставил голову под кран и включил холодную воду. Она, однако, оказалась теплой. Я подождал несколько секунд, снова повернул вентиль холодной воды. Вода по-прежнему казалась теплой. Я открыл глаза, и только огромным усилием воли подавил крик.
Из крана широким потоком шла кровь.
Я Видел.
У меня такое случалось.
Я это знал.
Откуда – не знаю, просто знал.
Я Видел своего соседа сверху. Не просто соседа, а друга.
Бобби Хьюстон.
Свежая кровь продолжала хлестать в ванную, собираясь небольшими лужицами на полу.
Я Видел сквозь потолок.
Бобби лежал в своей ванной, разрезанный как бифштекс и его кровь поступала по трубам ко мне.
Четырнадцать частей…
Нет!!!
НЕТ!!!
Я резко мотнул головой, и сосредоточился.
Теперь сомнений не было.
Вместо амфетамина я принял ЛСД, или еще какой-то галлюциноген.
Хотя, мне казалось…
Впрочем, мне и сейчас много чего кажется.
Крови нет, крови нет. Кровинет, кровинет, кровинет.
Я закрыл и открыл глаза.
Крови не было.
Из крана текла холодная чистая вода. Я еще раз сунул голову под кран. Потом попил.
Мне стало лучше. Рано или поздно эффект действия того, что я принял, пройдет, и тогда станет легче.
На кухне хозяйничала моя гостья (а гостья ли?). Она где-то отыскала банку шпрот, и сейчас опрокидывала одна за другой рюмки водки, закусывая лишь номинально.
- Кофе я не нашла, но зато у тебя есть водка. Что тоже неплохо.
Я пробурчал что-то в ответ. Надо все-таки узнать, как ее зовут.
- Давай окно приоткроем, - сказала она.
- Ты что, замерзнем.
- В 25 градусов жары?
Я уже собирался обозвать ее последней наркушей, потерявшей связь с действительностью, но…
Обомлел.
За окном зеленели деревья, и пели птицы. Было утро теплого летнего дня, и множество людей в легкой одежде шли по своим делам.
Я подскочил в окну и распахнул его. Совершенно очевидно – тепло, очень тепло
Но.
Также было очевидно, что полчаса назад было холодно, очень холодно
- Какое сегодня число?
- Двадцать пятое июля. Что, докурился до летучих мышей?
Улыбка.
«Год», - заорал я: «Какой сейчас год!».
Она, продолжая улыбаться (не нравилась мне эта улыбка; улыбка превосходства и легкой издевки), сказала мне год.
- Подожди, - сказал я: «Президент жив?».
- Какой президент? Ах, Президент? Конечно. Что с ним случится.
- Он погиб 26 июля этого года! Что ты на это скажешь, бля!?
Она перестала улыбаться. Ее лицо выражало легкий гнев, карие глаза сверкали из под темных бровей. Тут я понял одну очень важную вещь: кто бы не была эта девушка – я любил ее. Причем, любил давно, хоть сейчас и не помнил этого.
И еще: также страстно, как я ее любил, я ее ненавидел. Но эти чувства были не одновременны.
Они были параллельны.
Я понял, что она может ласковой и доброй; что она может быть веселой и развеять любую тоску; что она энергична и экстравертна; что она неподражаема в постели.
Но также я понял, что она может быть злой по малейшим пустякам; что она подавляет своей чрезмерной энергетикой; что она нетерпима тогда, когда кто-то возражает ей; что она не слишком начитана, и даже, не слишком умна, однако стремится к тому, чтобы стать в каждой бочке затычкой.
Она могла бы стать великим ученым-подвижником, но ей не хватало усидчивости.
Она могла стать великой монахиней, но для этого она слишком любила жизнь.
Она могла бы быть великим диктатором, но слишком любила быть женщиной.
Я боялся ее.
Она достаточно хорошо меня знала (но, хоть убей, я не мог вспомнить, как ее зовут, или где мы познакомились), чтобы нанести глубокую душевную рану. Но самое страшное заключалось в том, что она могла сделать это (и делала) непроизвольно.
У нее был слишком большой темперамент, который не знал тормозов.
Она тихо произнесла: «Больше никогда не матерись в моем присутствии».
Я промолчал. Ее совершенно не интересовали мои глюки о времени. Я уже и сам не знал, что реально, а что – нет.
«Кислота» продолжала свое действие, предметы расширялись, и меняли цвета. С улицы доносился непрекращающийся собачий лай. По-моему, это тоже был глюк.
- Я помоюсь?
Я кивнул, и она направилась в ванную.

Лай собачий, да ветер за окнами,
Крики проснувшихся птиц.
А с неба – ненастье красками блеклыми
Медленно капало вниз.

Потом пронзило немые стены
Из острых невидимых спиц…
 
Я где-то слышал это…
Прекрати…
Нет, я не хочу больше слушать.
- С каких пор ты начал писать на зеркале?
Ее голос прозвучал удивленно.
- Что ты городишь? Я не пишу на зеркале.
- Посмотри.
Я вхожу в ванную. На зеркале помадой написано «ДС». Этого там не было. Точно не было.
Наверное.
Страх. Страх и трепет.
- Это ты написала! Это ты!
Я снова не контролирую себя. Слишком много событий для одного утра.
- Дурак, я ничего не писала!
Ее карие глаза прекрасны, и страшны.
Кариевость.
Это серьезно.
- У меня нет губной помады, дура!
- У меня тоже, кретин. Я не пользуюсь ей.
Я хватаю ее за плечи. Я в ярости. Давно я не был так зол. Она обманывала меня – это было очевидно.
Совершенно очевидно.
Я хватаю ее за плечи, но меня накрывает приход. В бессилии опускаюсь на пол.
Отзвуки.
С этим ничего не поделаешь. ЛСД всегда оказывает на меня повторное действие.
Сумрак, сквозь который слышится голос, который серого цвета.
Я слышу его, я вижу его.
- Все, с меня хватит! Я ухожу. Прощай.
Я пытаюсь что-то сказать. Я пытаюсь остановить ее.
Наверное.
Хлопок закрывающейся входной двери.
Чернота.

…И чей-то крик сквозь небесные вены –
С моих покатился ресниц.

Вдруг сжалось от этого что-то за ребрами
И вспомнив о том, чего нет.
Мне утро чужое с глазами недобрыми
Тоски протянуло букет.

* * *
- Так зачем ты все-таки убил крокодила?
- Я же сказал, я был Ра.
- Ра сразил Себау?
- Нет, я сразил Себау.
- А кто ты?
- Главный вопрос философии. Мне кажется, что я Ка* Ра.
* т. е. двойник человека (бога)
- Неправда, ты не Ка Ра, и не сам Ра.
- Я Ра! Амон-Ра! Жизни, Сил и Здоровья ему!
- Ты-не-Ра. Крокодила сразил Гор.
- Гор?
- Гор всегда убивает крокодила.
- Всегда?
- Это цикл. Крокодил-Себау умирает и возрождается вновь, чтобы напасть на «Челн миллионов лет». Каждый день. Всегда. Пока движется Челн.
- Значит, я был Гором.
- Нет, ты не был Гором.
- Почему?!
- Потому, что крокодил не был Себау…
* * *
…Шершавый привкус асфальта…На щеках и лбу горит огонь, потому, что они ободраны…Тепло…Мир как точка…Железный забор около меня…Болит все тело…Но боль почти не чувствуется…Во рту мерзкий привкус блевотины…Закрыть глаза…
* * *
Я пришел в себя. Я лежал в прихожей. Приход закончился. Закончился вместе с ней. Она ушла, и, наверное, навсегда.
Я кончился, а ты жива,
И Ветер – жалуясь и плача…
Ведь я не помню ее имени.
Может, я и не знал его?
Это так странно - знать человека, не зная имени.
Впрочем, почему я так уверен, что знаю ее?
Ниоткуда.
Просто знаю.
Нет, я Видел это.
Видел.
Иногда со мной такое случается.
Я кое-как поднялся. Необходимо было сделать несколько вещей. Во-первых, хоть как-то прийти в себя. Во-вторых, после этого сходить за жрачкой. В-третьих, в-четвертых… Дел было много.
На кухне оставалась полбутылки водки и четыре сигареты. Я закурил и зло посмотрел на бутылку. Конечно, если сейчас опрокинуть стопарик-другой, то сил дойти до магазина хватит. Но через какое-то время завод закончится, и мне станет еще хуже. Плюс ко всему, я, вероятно, недавно принял ЛСД. Но: при всем богатстве выбора, другой альтернативы нет. Я налил…
И немедленно выпил.
Водка застряла в горле, не желая опускаться в желудок. Я закашлялся, и схватив несколько шпрот, немедленно засунул их в рот, подавляя активное слюноотделение. Через несколько секунд полегчало, но пустой желудок решительно не хотел принимать подаяние. Тут я вспомнил про пиво, которое должно было находится в холодильнике.
Я высосал банку несколькими глотками. Желудок успокоился, а я присел на диванчик, собираясь с мыслями. Жаль, марихуана закончилась.
Стоп.
Я подошел к настенному шкафчику и достал черную коробочку.
Точно!
Эта коробочка, невесть откуда взявшаяся, и невесть кем оставленная была полна разной «дури». Был там и пакетик с «травкой».
Я немедленно скрутил «косяк», закурил и задумался.
Откуда взялась черная коробочка? Наверное, это я положил ее туда. Больше некому. Но я этого совершенно не помню! Я перебирал таблетки и пакетики. Там был амфетамин, метадон, фентанил, «экстази», ЛСД, и еще что-то. Так, а это у нас, похоже, кокаин.
Кокаин.
Ко-ка-ин.
Хи-хи.
Ко… ко-ко-ко.
Хи-хи.
Как курица.
Нет.
Кока.
Кока по прозвищу «ин».
Хи-хи.
«Ин».
«Ян»
А кокаян, интересно, нет?
Здравствуйте, можно мне кокаяна?
Кокаян, Арик, сладкий мой, тэбя!
Хи-хи.
Но откуда мог взяться сея волшебная коробочка? Если ее принесла она, то, наверняка, взяла бы ее с собой.
Ведь тут целое состояние.
Состояние.
Я задумался о своем материальном положении. Почему-то мне казалось, что проблема денег никогда не была у меня острой.
Деньги были, это точно.
Я затушил остаток «косяка» и пошел в комнату. Попутно я отметил, что в моей квартире две комнаты. Их всегда было две.
Наверное.
Странно, я точно знал, что в моей квартире две комнаты. При этом, я не мог вспомнить как выглядит вторая комната. Какая там мебель. Какие там обои. Но мне также не хотелось проверять.
Почему?
Не знаю.
Нет, я ничего не Видел.
У меня такое бывает.
И довольно часто.
Я открыл ящик шкафа и обнаружил толстую пачку денег.
Рубли, доллары и евро.
Даже несколько йен.
Я явно был небедным человеком.
Надо бы узнать, чем все-таки я занимаюсь. В моих смутных воспоминаниях было только пьянство, ****ство и «дурь». Не помню никаких других занятий. Но они, очевидно, были.
Я распахнул шторы и опасливо выглянул на улицу. Там было лето. Классическое московское лето.
Московское?
Совсем хорошо – я вспомнил город, в котором нахожусь.
Это очень, очень неплохо.
Я взял несколько купюр и решил выйти на улицу.
Потом, поколебавшись, зашел на кухню. Нет, с таблетками больше экспериментировать не буду. А вот кокс – его ни с чем не перепутаешь.
Я вдохнул в себя белые кристаллики, попутно отметив, что кокаин был высококачественным.
Интересно, где я научился разбираться в кокаине.
Я вышел на улицу.
Тупо соображая, я несколько секунд стоял на перекресте. Ближайших магазина было три: «Невинные радости каннибала», «Тухлятина – наше всё», и «Выживание гарантируем!». В последний магазин идти мне крайне не хотелось: дело в том, что я уже давно разглядел под названием маленькую приписку в серых цветах, которую обычно не замечали. Она гласила: «В 30% случаев».
Поколебавшись, я направился в «Тухлятину». Душевный подъем, вызванный кокаином заканчивался, и я снова ощущал себя выжатым как лимон.
У дверей магазина висел плакат: «РСБСПД – страна, живущая с Богом». На плакате был изображен герб РСБСПД – серп и молот, надетые на крест, а внизу буква «Ять»; и Президент, строгий, но справедливый. Словом, отец родной.
Бля, держава, сожительствующая с Богом.
Глаза Президента смотрели на меня с добрым укором, как бы спрашивая: а что ты сделал для Народа, Церкви и Страны?
Я не знал, что ответить.
Неожиданно, буква «Ять» превратилось в «****ь» и мерзко захихикало.
Боже, опять?
Отголоски.
Видимо, во мне сидело слишком много «дури».
Я осторожно огляделся по сторонам, и заметил, что все люди вокруг меня были одеты одинаково.
Пиджаки.
Светлые или темные.
Примерно напополам.
Брюнеты и блондины. Только брюнеты и блондины.
Только мужчины.
****ец!
Я стоял, обливаясь холодным потом. Вот вдалеке прошла женщина. У нее были длинные, темные, слегка вьющиеся волосы. Она была невысокого роста.
Пот заливал глаза и разъедал кожу. У меня начался приступ паранойи.
ТЕ ДВОЕ!
Брюнет и блондин, в черном и светлом пиджаках! Они смотрят на меня.
Боже!
Спокойно, спокойно.
Это только «глюк».
Нет, они приближаются!
Я забежал в магазин, подошел к прилавку (здесь подозрительно пусто!), и, быстро, скороговоркой, произносил название продуктов.
Не знаю, что я взял конкретно.
Продавщица смотрела на меня в упор и что-то говорила. Я не слышал ее.
Ее глаза…
Они слишком карие.
Кариевость.
Это серьезно.
Слабо помню, как я добежал до дома. Там меня немного отпустило. Я стоял, прислонившись к стене, тяжело дыша. Мне была необходима компания. Компания хорошо знакомого человека, который мог мне помочь.
Хотя бы тем, что сказал бы какое, черт победи, сегодня число.
Все календари показывали 25 июля.
Значит, завтра матч.
Значит, завтра Президент погибнет.
Это все бред, наркотический бред!
Я принял слишком много.
Я прекрасно помню Траур.
Неделя всеобщего поста. Еврейские погромы в Одессе и Бердичеве (в Москве, слава Президенту, евреев не было уже давно), и Патриарха, причисляющего Президента к лику святых, по многочисленным просьбам верующих.
Я помню это.
Но этого еще не случилось.
Бля.
Мне нужно поговорить с Бобби.
Бобби Хьюстон.
Если у меня и был друг, то это – Бобби.
Он жил на этаж выше меня. Я вызвал лифт.
Бобби…
Язвительный, интеллигентный, практически непьющий – мы с ним сошлись сразу, как только познакомились.
 Я поднялся на его этаж, но дверь в его квартиру была открыта. Возле порога стоял высокий стройный человек в черном пиджаке и что-то говорил по телефону. Я подошел к двери.
- Кто вы? Куда идете?
Я назвал себя.
- А, так вы сосед.
- Не сосед. Друг.
- Мне жаль, но Хьюстон мертв.
Паранойя. Слишком липкая, слишком навязчивая.
Тяжелая, как смертный грех. И неотвязчивая, как уличный проповедник.
- Мертв?!
- Убит. Его нашли в ванной. Его тело было расчленено.
- Что?!
… голова, ноги, кости, руки, сердце, внутренности, язык…
- Да, на четырнадцать частей.
…глаза, кисти рук, пальцы, спина, уши, поясница, туловище…
- Вы слышите меня?
- Да, да. Просто… Я немного устал.
Что он смотрит на меня своими голубыми глазами? Что он хочет увидеть? Да, я под кайфом. Да, я выпил. А вам что за дело, брат-во-Христе милиционер.
Я пойду.
Да.
Надо было попрощаться.
Впрочем, ладно.
Наверняка еще увидимся.
К сожалению.
Я зашел в квартиру, и сразу проследовал на кухню.
Я беру таблетку амфетамина и глотаю ее.
Потом я глотаю мескалин.
Пять минут, десять, пятьдесят, пятнадцать…
Теперь я понял.
Сегодня действительно было 25 июля.
Президент еще жив, матч еще не начался, и Траур еще не объявлен.
А иконописцы пока не рисуют лик Президента.
Я Видел смерть Президента в будущем.
Я мог Видеть через время.
Иногда.
Чем больше я принимал галлюциногенов, тем более четко я Видел.
Но, когда эффект заканчивался, я часто не мог вспомнить – что я Видел.
Вероятно, надо…
Я беру телефон и звону «01»
Я говорю о бомбе на стадионе.
Потом я принимаю «красненьких».
Запиваю молоком и ставлю пакет на стол…
Ничто ничтойствует…
Падаю под стол…
* * *
Я был рожден прапрадедом своим.
За триста лет я был рожден зимой.
То, что имеем – мы не сохраним.
А что имеем – то дано судьбой.

Я был рожден не там, где умирал.
Страна иная слышит голос мой.
Среди бессмертных я велик и мал,
Среди людей – прекрасен и кривой.

Я был рожден мучительно давно.
И помню, как родил свою я мать.
Но верю, что познаю все равно,
Всё то, что должен и могу узнать
* * *
…Шершавый привкус асфальта…На щеках и лбу горит огонь, потому, что они ободраны…Тепло…Мир как точка…Железный забор около меня…Болит все тело…Но боль почти не чувствуется…Во рту мерзкий привкус блевотины…Закрыть глаза…
* * *
Я очнулся. Последнее, что я помню – падение под стол. Но очнулся на кровати. Встал и дошел, хотя и не помню.
Наверное.
- Очнулся?
Я вздрогнул. Я был не один в комнате, которая снова была занавешена темными занавесками. На стуле сидел молодой мужчина в белом костюме. Он слегка сутулился, его белая молочная кожа выделалась при свете лампы в темной комнате. У него были прямые, слегка растрепанные желтые волосы и большие голубые глаза. Его вряд ли можно было назвать красивым.
Я знал его.
Имени я не помнил, обстоятельств нашего знакомства – тоже. Но я испытывал к нему сильнейшую антипатию – это точно.
- Да, я в порядке. Кто вы?
- Я? Лучше спроси себя – кто ты.
- Хм, а каков ваш вариант ответа
Неплохо я выкрутился, да?
- Ты – человек, который убил крокодила.
- Что?!
Какой, на ***, крокодил?
- Ничего. Шутка. С сожалением должен констатировать, что ты шизофреник. Увы, но ты сейчас находишься не в своей квартире в этой… как ее… Москве.
Он произнес это слово по слогам, как будто имел дело с незнакомым языком. Однако по-русски он говорил без акцента. Кто он, черт его возьми?!
- Мда? А где же я сейчас по-твоему?
- Ты – в психиатрической больнице Нью-Йорка. Я – твой лечащий врач.
- А я мать Тереза.
- Послушай, черт тебя дери! Ты сочинил себе свой собственный мир. Посмотри – все люди вокруг тебя. Если мужчины – то только высокие брюнеты, или среднего роста блондины. Если женщины – то невысокие брюнетки с карими глазами.
- Я принимаю галлюциногены.
- Нет!!! Ты не принимаешь их! Просто твое сознание как-то старается объяснить несуразности твоего восприятия и действительности. Подумай. Тебе кажется, что на улице снег. А ты хочешь лета. Но на улице действительно снег.
- А ты откуда знаешь?
- Потому, что я нахожусь в реальности, а ты – нет. Ты выдумал себе эту страну – Россию. Какого-то нелепого Президента. Какую-то нелепую жизнь. Скажи мне, где ты учился, кто твои родители, а?
Я не помнил. Я не помнил ничего из вышеперечисленного.
- Нет, я не верю. Россия действительно существует! Она…
- Ага, одна из Братских Славянских Православных Держав. Видишь, я не плохо изучил твой мир.
- Нет!!!
- Хорошо, на каком языке мы сейчас говорим?
- На русском, конечно.
- Нет, мы говорим на английском. Нет никакого русского языка. Ты просто придумал его.
- *** в сраку, ****ь, хватит ****еть!!!
Я был в ярости, но, почему-то не мог пошевелиться, словно меня привязывали к кровати ремни. Мой «доктор» увидел это и слегка усмехнулся.
- Ты стал ближе к реальности. Мы сейчас в клинике, на девятом этаже, и ты привязан к кровати, как опасный больной.
- Россия есть!
- России нет, и никогда не было. На Земле только один континент. Есть только один язык – английский. Есть только одна страна – Англия.
- Англия? Правильно, а Англия была в Европе. Оттуда англичане переселились в Америку.
- Нет, и не было никакой Англии в Европе. Англия – местность около Великих Озер, откуда вышло племя англов, которое захватило и ассимилировало всю Землю.
- Нет!!!
Моя (или уже не моя?) комната светлела и расширялась. Она все больше походила на больничную палату. Я уже ощущал ремни, которые привязывали меня к кровати.
- А почему в моем мире только три типа людей?
- Прообразы – я и твои родители. Извини, я понимаю, что это тяжело – понять что твой мир – фальшивка. Это у тебя нет другого выбора. Ты должен вновь вернутся к реальности.
- А Видеть?
- Да, ты пошел в ванную и увидел сквозь стены как твоего друга Хьюстона расчленили на четырнадцать частей. Да, воистину – «здоровое восприятие».
- А Хьюстон?
- Не было никакого Хьюстона.
Мой мир рушился прямо на глазах. Я лежал в палате, рядом сидел доктор.
Доктор?
«ДС»
Доктор…
- Доктор, как вас зовут?
- Ты знаешь.
Я не знал.
Или не помнил.
Или не хотел помнить?
- Я вижу, я не до конца убедил тебя. Хорошо, посмотри в окно.
Он подошел ко мне и развязал. Я поднялся, отшторил окна и… вздрогнул.
На улице большого города лежал снег. Было множество людей. Я видел и блондинов, и брюнетов, и шатенов, и лысых. Высокие и низкие. Негры и белые. Мужчины и женщины.
- Видишь? Вот она – реальность. Ты на пути к излечению.
Я не слушал его. Ведь даже высокие небоскребы не загораживали мне вид на Статую Свободы.
Нет.
Нет.
Я не верю.
Я распахнул окно, и вскочил на подоконник.
- Куда ты?!
Доктор кинулся ко мне, и получил удар ногой в живот.
Я втягивал морозный морской воздух.
Все было реально, даже сверхреально, но…
Что-то меня настораживало.
Да, вот это.
Из-за угла дома на соседней улице вышел мужчина в вельветовом пальто. Пройдя несколько шагов, он исчез из поля зрения. Через несколько секунд тот же мужчина вышел из того же угла и, абсолютно идентично снова прошел свой путь.
Период.
Я засмеялся и ударил ногой перед собой.
- Нет
«Доктор», с искаженным лицом кинулся ко мне, но было уже поздно.
Экран, который был, вероятно, очень тонок, треснул под ударом ноги и рассыпался.
Рассыпался Нью-Йорк, вместе со Статуей Свободы и мужчиной в вельветовом пальто.
Я увидел родную летную Москву.
О, Черт.
Не удержавшись, я падаю вниз.
Стой!
Видеть
Я испытываю то же, что и во время того, что я называю Видеть.
Я могу летать!
Это, оказывается так просто!
Я раскинул руки, и проделал круг над своим двором.
Похоже, я хохотал, как безумный.
Я человек, и ничто сверхчеловеческое мне не чуждо.
Почувствовав, что я теряю ощущение Видеть, я забрался в карман и нашел там несколько таблеток. Неважно, что это.
Оно поможет.
Я знаю.
Я решая приземлится, но тут меня неожиданно накрывает приход.
Я, хотя опускаюсь все ниже и ниже, все лучше и лучше вижу огромный Челн, который плывет по небу. Им правит Ра. Тот сидит рядом и пишет что-то на глиняной дощечке. Гор отражает копьем натиск демонов, атакующий Челн. Исида смеется. Ее расчлененный на четырнадцать кусков брат-муж Осирис вновь возрожден, и будет возрождаться всегда.
Цикл.
Вечный Цикл.
Я…
* * *
- Так зачем все-таки ты убил крокодила.
- Он был Себау.
- Нет, крокодил был Сетом.
- Сетом? Это многое объясняет.
- Что, например?
- Я был Гором, и я сразил Сета, который покушался на Ра.
- Так ты не Ра, ты Гор?
- Я и Ра, и Гор. Ра – это только принцип. Принцип божественности. А Гор – воплощение принципа. Ипостась Ра. Лицо. Персона.
- Все-таки, Гор – это ты?
- Да.
- Нет. Ты не Гор.
- Откуда такая уверенность?
- Ты сразил крокодила, но ты не Гор. Гор – это я.
- Так кто же я?
- Ты знаешь сам…
* * *
Остатки папируса
…Я был тогда, когда все началось…
…Я был до того, как все началось…
…Я был мудр и был несчастен…
…Я был тогда, когда Он творил мир…
…Я был тогда, потому, что я был рожден гораздо позднее…
…Я был, и я не был…
…Страх…
…Страх и ненависть…
…Кариевость…
…Это серьезно…
…Так трудно быть богом, оставаясь человеком…
…Мои полки разбиты, мои люди бежали…
…Где преклонить мне голову?...
…Бог Калигулы и Гитлера, а не Бог философов и ученых…
* * *
Он смотрел на меня, я смотрел на него.
Я знал его, я хорошо его знал.
Он был Бобби Хьюстоном, потому, что я захотел этого.
Он был милиционером, который стоял в дверях.
Он был всеми теми людьми в черных пиджаках, которые ходили по улицам.
Он был всеми ими, потому, что это было необходимо.
Он был всеми ими, оставаясь собой.
Темноволосая голова, чем-то похожая на птичью.
Неизменный черный костюм, и неизменная печаль в глазах.
Я знал, откуда эта печаль.
Во многих знаниях - многая скорбь.
Но кто же он?
- Сир…
Он преклоняет колено.
Сир?
- Кто ты?
Он поднимается и спокойно смотрит на меня.
- Сир, вы избежали всех его ловушек. Я не мог помочь Вам тогда, когда он изображал из себя доктора в клинике. Но вы справились.
- Скажи мне.
Я вспомнил.
- Скажи мне, Орел – кто я?
- Вы – Председатель. Сейчас Вы многого не помните, поэтому я расскажу Вам. Существует Совет. Тайное правительство Земли, состоящее из людей с выдающимися психическими способностями, будь то телепатия, телекинез, предвиденье будущего и т. п. Вспомните, Вы предвидели смерть Президента, и предупредили его. Ведь Президент – Ваш ставленник. Вы, как я уже сказал – Председатель Совета. Однако Вас атаковал один из членов Совета. Цель – сместить Вас, и занять Ваше место. Вы помните?
Я не помнил ни черта, однако губы сами сложились в слово
- Охотник!
- Точно. Он заставил Вас многое забыть и поместил в ирреальный мир с целью убедить Вас, что Вы сумасшедший.
- Значит, России нет?
- Что Вы. Россия, как и вся Земля действительно существуют. Просто на некоторое время Ваше восприятие было затуманено. Вы видели во всех людях архетипы либо меня, либо Охотника, либо Принцессы.
- Принцессы?
- Да, сир. Вашей жены.
Я очумело помотал головой. Мне не нравилась версия, которую изложил Доктор (или Охотник). Но как-то не клеилась и версия Орла. Какой из меня правитель Земли, на ***.
Орел, похоже, уловил мои сомнения.
- Сир, все очень просто. Для того, чтобы вернуть себя память и полную власть надо просто принять эти две таблетки, с промежутком в несколько минут.
Орел протянул мне что-то. Я недоверчиво взглянул.
- Галлюциногены?
- Да, Сир. Но все мы принимаем галлюциногены, чтобы лучше проникнуть в то, что Вы называете Видеть. Когда Вы принимали галлюциногены, то лучше начинали понимать, что происходит вокруг
- Я принимал ЛСД,
- Нет, не ЛСД. Вспомните, в каких дозах это было?
- 5 миллиграмм.
- ЛСД не бывает в миллиграммах. От этой дозы даже Вы умерли бы.
- Хорошо, тогда что ты мне дал?
- Это – средство для познания истины. Познай истину – и она сделает Вас свободным.
Я взял первую таблетку и проглотил ее насухо.
Приход случился почти сразу.
Я чувствовал…
Я знал…
Я буквально кожей ощущал Истину…
Я понимал, что могу в любой момент Видеть.
Тут я понял всё.
- Ты – Тот.
- Не понял сир.
- Ты – Тот. Ты хранитель знания.
Доктор…
«ДС»
Доктор Сет.
Вот кто атаковал меня – Сет.
А она…
Она – Исида, моя сестра, и моя жена.
А я – Осирис. Я – тот, кто стоит по главе лестницы.
- Сир, Вы ошибаетесь. Вы – Председатель Совета, а не древнеегипетское божество.
Мы идем рядом.
Он и я.
Тот и Осирис.
Орел и Председатель.
Он открывает предо мной дверь второй комнаты в моей квартире.
Квартиры, которой не было на самом деле.
Вернее, она была только частью комплекса моего дворца, куда не было входа непосвященным.
Я вошел в свой тронный зал. Смутно я различал трон, и фигуры позади него.
Я знал, что надо принять еще одну дозу, и тогда я наконец-то стану самим собой.
Я опустил руку в карман.
Я достал капсулу.
- Нет!!!
Он стоит позади меня. В своем белом костюме, но уже без самодовольной усмешки.
Сет.
Охотник.
Доктор.
- Слушай меня! Если ты примешь таблетку, а, вернее, твое больное сознание внушит тебе это, то ты еще глубже уйдешь в себя. Тебе все равно придется возвращаться.
- Тебе больше не обмануть меня, Охотник. Стекло с якобы Нью-Йорком распалось.
- Оно не распалось! Я тебе скажу, что было на самом деле. Ты увидел Статую Свободы и упал на кровать, удалившись в кататонию. Возможно, я был неправ. Наверное, я дал слишком большую нагрузку для твоего бедного сознания.
Орел молчал.
Я не мог понять – почему он молчит.
Он ненавидел Охотника, и, поэтому, не должен был упускать возможности унизить или оскорбить его.
Но он молчал.
- Сегодня ты представишь себя Осирисом, - а завтра Одином или Зевсом. Сегодня выдумаешь Москву, а завтра – какой-нибудь Жоподранск. Ты болен.
Я стоял в тяжелом раздумье. Я не знал – что мне делать: послушать Охотника (или все-таки Доктора?), или принять таблетку. Но тут…
Я увидел в глубине зала ее глаза…
Она смотрела на меня с жалостью и тоской.
Она хотела прорваться ко мне, но, видимо, Охотник поставил какую-то преграду, не позволявшую другим Магистрам помочь мне. Поэтому же, наверное, молчал Орел.
А может – это лишь игры моего больного разума, и их всех не существует.
А смотрел на нее.
Ее глаза…
Карие…
Слишком карие…
Кариевость…
Это серьезно.
- Я все-таки попробую, Доктор.
Я одним махом заглотал таблетку. Приход случился сразу же.
Я видел свой трон, который приобретал все более четкие очертания. Я видел их – Великих Магистров, которые кинулись ко мне с приветственными криками. Орел, Лев, Маэстро, Жестянщик, Рыцарь и все остальные.
Мне почему-то подумалось:
Лев – это Гор.
Но я тут же отбросил все эти глупые мысли и сравнения.
Они были все ближе ко мне, а я был все ближе к ним.
Мой трон ждал меня.

Иногда так трудно отличить танец от танцующего…

 
* * *
…Шершавый привкус асфальта…На щеках и лбу горит огонь, потому, что они ободраны…Тепло…Мир как точка…Железный забор около меня…Болит все тело…Но боль почти не чувствуется…Во рту мерзкий привкус блевотины…Закрыть глаза…
 
---------------------------------------------------------
В рассказе, так или иначе, использованы:
Уоллис Бадж «Египетская книга мертвых»
Роджер Желязны «Владения Хаоса»
Хантер Томпсон «Страх и ненависть в Лас-Вегасе»
Станислав Грофф «ЛСД и ее действие на человека»
Блез Паскаль «Талисман»
Венедикт Ерофеев «Москва-Петушки»
Стихи Б. Пастернака и Н. Жеренковой

Особая благодарность Мартину Хайдеггеру, чьи бессмертные опусы вдохновляли меня на описание бреда.