Бубен

Кутью они ели вдвоем: поминать его было некому. Последние сорок лет он жил только с ней, а в двадцать, когда имел дело с другими, его еще не за что было запоминать.
– Ты что молчишь? – Спросила она мужчину. Тот сидел, подперев ладонями виски так, что глаза стали узкими, и жевал недоваренный холодный рис.
– Вот мне кажется, что ты уже все видел, обо всем прочел, все тобой прожито. А мной – ничего.
Мужчина опустил руки, звякнула ложка.
– Молчишь. И слова тоже прожиты.
Он медленно поднялся и, не глядя, вышел из-за стола.
– Будешь еще?
– Нет, спасибо.
Женщина стала беззвучно собирать со стола.
– Водку оставь, – сказал он, не оборачиваясь, и, надев ботинки, вышел.
Дверь осталась открытой, в комнату искоса полетел снег. Женщина посмотрела ему вслед: он шел прямо, в одном домашнем, высокий. Смахивал с головы снег. Подошел к саням и сел спиной к дому.
Женщина унесла посуду в мойку, взяла с полки над ней газету, развернула, ища что то, пробежала глазами и, найдя, накрыла газетой посуду. Вернулась к двери, закрыла ее: он был все еще там. Открыв шкаф у двери, женщина достала яркий мешочек, села на пол, на снег, и высыпала на платье разноцветные шнурки и полоски ткани.
Послышался скрип и стук: мужчина снаружи отряхивал снег с ботинок.
Женщина торопливо повязывала шнурки – на бретели платья, на волосы, на лодыжки. Он зашел, снова оставив дверь открытой. Женщину обдало ветром и снегом, тряпочки полетели под стол. Мужчина шагнул к ней, нагнулся:
– Что это?
– А ты не будешь? – Не останавливаясь и стряхнув снег с волос, спросила она.
– Не за чем сейчас. Он еще сорок дней сам должен.
– Он только так думал. Ты же знаешь, кто на самом деле шаман.
Мужчина выпрямился, оправил влажную рубашку, встал на порог спиной к косяку, ладонями уперся в другой. Снег летел сквозь него.
– Сани сгниют, надо занести.
Женщина повернулась к нему и прищурилась от снега:
– Это последний такой день, завтра будет солнечно. Да так, что медведи, если случайно проснутся и выглянут из берлог, ослепнут.


6 ноября 2006 г.