Догмен, или короткая история

Этот мир был отброшен на тысячелетия назад какими-то страшными метаморфозами. Но наука осталась на прежнем уровне, позволившем создать догменов - расу совершенных предателей. Но может ли совершенство служить злу? Создавая оружие нужно думать о том, что когда-нибудь оно повернется против тебя.
 
*******
 
-Мамочка?
Высокая сутулая темноволосая женщина, ведущая за руку чернявую резвую девочку.
-Мамочка?! – зовёт её ребенок.
Она идет и ничего не слышит. Она думает о свободе. Для нее срок положен всему: жизни, любви, совести. Небо подернуто синеватой дымкой. Девочка с матерью шагают по ровной асфальтовой дорожке. Светлая линия поребрика отделяет их от бескрайних зеленых полей. «Здесь всему есть край», - перебила себя женщина, она обеспокоено и отчужденно шагает вперед. Девочка все время трясет её за руку, пытаясь привлечь к себе ее внимание. Женщина не думает ни о чем вокруг, в голове ее только девочка, её девочка. Недовольный и недоумевающий окрик пробуждает её:
- Мамочка?!?
- Что? – мягко откликается она.
- Куда мы идем, мама?
- Вперёд.
- А зачем? – заинтересовалась малышка.
- Служить.
- Что?? – изумилась она.
- Ничего, забудь.
- А ты разрешишь мне сегодня погулять?
- Нет.
Малышка тяжело вздохнула: уже полгода она сидела безвылазно дома. И смотрела на улицу, на гуляющих там детей. Это был детский район. Она еще не умела отличать дни, годы и месяцы. Но уже знала, что очень долго сидит дома со своей игрушкой – маленьким плюшевым щенком. Одна эта прогулка была для неё большим праздником.
- Ну, пожалуйста, мамочка?
- Хорошо, я разрешу тебе сегодня, - это была не первая ее ложь.
- Ура! Славно, мамочка! Правда, славно?!
- Да, - горько усмехнулась мать.
- Пошли, пошли быстрей! – потянула дочь ее за руку.
- Пошли… - сдавленно прошептала мать в ответ. В горле застрял комок слёз. В голове бились горе и боль.
Дорогу вдалеке пересекала странная прямая. За ней мир менялся. Было непонятно, где лежит грань между тем и этим. Но там, вдалеке, виднелись белые куполообразные здания, и всё там было по-другому. Они подходили уже к этой черте, но различить ее границ не могли.
Внезапно мать остановилась, дернув за руку дочь.
- Стой.
- Что? – дочь послушно остановилась, заворожено глядя на белоснежный мираж, раскинувшийся вдалеке.
- Лия?
- Да, мамочка.
- Ты пойдешь туда, - больше ждать было нельзя, боль мучила все сильнее, - Одна.
- Одна?– восхищенно воскликнула девочка, - К этим белым дворцам? – она не знала, как назвать раскинувшиеся перед ней купола.
- Да, одна, - тяжело вздохнула мать, - Прости меня, Лия, - она опустилась на колени перед ребенком и зарыдала.
- Что случилось, мамочка? – встревожилась девочка.
- Ничего, - тихо прошептала женщина. Она поправила на девочке полотняное платье, - Иди.
Девочка подставила лоб под поцелуй матери. И, удивленно улыбнувшись, повернулась и пошла вперёд.
- Прощай, Лия, - прошептала женщина судорожно скривленными губами. И, закрыв лицо руками, зарыдала. Девочка шла вперёд, перепрыгивая невысохшие лужицы и поддавая носком туфли лёгкие камешки. Она уже почувствовала, что начался другой, новый мир.
Женщина вновь остановилась на мучающей её мысли: она сама выбрала этот путь, но за что же девчонку, за что?!!
Резкий удар боли разорвался в её мозгу. Она замерла, закусив побелевшую губу. Ещё более насыщенный и мощный разряд боли хлыстом врезался в её мозг. Тело выгнулось дугой, скрюченные руки замерли в воздухе. Ровно на секунду тело стало проводником жесточайшей боли. Потом руки опали плетями, мышцы обмякли, и она упала в землю. Бесформенной грудой мяса и костей. Вечером её уберут. Пёс.


Она затравленно озиралась, ожидая резкого оклика. Тяжелая рука сзади врезалась ей в голову. Тело, посланное ударом вперед, кувыркнулось со ступенек крутой и высокой лестницы. Девочка закрыла лицо руками и сжалась в комок, защищаясь от падающих на нее сверху и снизу острых ступенек. Очутившись на лестничной площадке, она вскочила, но инерция швырнула ее на стенку и сильно ударила. Она не чувствовала боли: десять лет, проведенных здесь, приучили ее ко всему. Колени подгибались, в голове шумело. Но, схватившись рукой за перила, она побежала вниз, падая через несколько ступенек.
- Паршивый щенок!!! – неслось ей вслед. Распахнув дверь, она выскочила на улицу. Она больше не останется здесь ни на секунду. С нее хватит и побоев и унижений. Она неслась, не разбирая дороги, огибая кучи мусора, треснувшие блоки разрушенных домов и клубки проволоки, торчащие из земли. Район разрушенных домов. Она бежала очень быстро – ей казалось, что внутри ее комок ветра, толкающий вперед. Знакомые места остались далеко позади. Она никогда не вернется в детдом. Даже если боль будет продолжать мучить ее как сейчас. Она знала, почему ее били так часто: она отказывалась рассказывать про других ребят (друзей у нее не было) и не хотела забыть своё имя – Лия.
Выскочивший из-под земли кусок толстой проволоки ударил ее по ногам. Она упала на землю, сильно ударившись грудью, и увидела, что забежала слишком далеко: перед ней был район взрослых.


Лия сжалась в комок в углу парадной. Мучительная боль билась ей в мозг: откуда они узнали, что она – догмен? Она с ненавистью вспомнила маленький жучок в голове, с каждой секундой он нагонял все больше боли. Те люди – «свободные», как они говорили, - они называли этот жучок ошейником. В сущности так и было. Он должен был ограничивать ее во всем: в чувствах, в сознании, в чести – абсолютно во всем..
Но она же никогда ему не подчинялась , никогда никого не предала – так за что же ее ненавидят? Она услышала шаги людей, приближающихся к ее дому. За что же они ее так ненавидят? Они прожили вместе два года. Она всегда была такой же как все – зек второй степени колонии строгого режима. У ее матери была третья степень. Ей нравилась эта простая жизнь, даже если она была бесперспективной. Лия слышала всё громче шаги людей, которые шли отнять у нее эту жизнь. Отнять за тот грех, которого она не совершила, за то, что ее мать продала свою совесть, за то, что она постоянно живёт в мире боли, отказываясь вредить им. Они же должны понять, они должны ей поверить. Среди её знакомых не было никого выше третьей степени, и все наследственные, как и она.
 Голоса приближающихся людей были резкими и злобными – они шли на травлю. Лица людей были искажены злобой. Она не выдержала и, сорвавшись с места, выскочила из укромного темного уголка. Толпа взвыла, словно свора собак, которым показали жертву. На секунду замерев посреди коридора: лицом к людям, в луче лунного света, падающего из узкого окошка в верхней части дома – она внезапно развернулась и выскочила в противоположную дверь.
Быстрый бег, резкие скачки заворотов и беснующаяся толпа за спиной превратили ее в затравленного догмена, безумную жертву. Она не различала дороги, бежала как когда-то в детстве. Дома напрыгивали на нее, камни выскакиваи из-под земли, ставя ей подножки, роняя на землю. Она вскакивала и неслась дальше, уворачиваясь от ударов домов, сворачивая в глухие переулки, перепрыгивая лужи. Толпа, бежавшая за ней то замедляла, то ускоряла бег, то затихала на миг, то вновь взрывалась воплями и криками. Она пропускала мимо ушей, летевшие ей вслед проклятья и бежала дальше, уже задыхаясь и сбавляя темп. Внезапно взвившаяся из пыльной дороги веревка ударила ее по ногам. Жесткий удар пришелся ниже колен. Догмен перевернулась в воздухе и упала, ударившись боком о землю. Она почувствовала, как сотни рук впились в ее тело, и что что-то тяжелое опустилось ей на голову.

Очнувшись, она вспомнила тупой удар и темноту. И почувствовала режущую боль от связывающих ее пут. Открыв глаза, она поняла, что была в отключке довольно долго. Уже почти рассвело и сквозь редкие щели в заколоченных ставнях падали косые лучи света. Однако окружавшая ее темнота была настолько густа, что даже резкий свет закрепленного над ней прожектора не рассеивал ее. В этой тьме она с трудом угадывала силуэты окружавших ее людей. Они были злы. Она это чувствовала. Чутье Догмена включилось. Люди были раздражены, злы и опасны. Но они так же были озадачены и чем-то удивлены. И это снижало их шансы в предстоящем сражении.
- Ты признаешь, что ты догмен? – начался обычный при облавах допрос – всё было, как ее предупреждали и она уже знала исход.
- Да. Но я не выполняла своих обязанностей догмена.
- Скольких людей ты предала? – как будто не слышали.
- Никого.
- Как их наказали? – злость зародилась в душе догмена.
- Я никого не предавала!
Её опять не услышали. Говорила ее знакомая, принадлежавшая к тому сорту людей, который принято называть «лучший друг для лучшего». Она любила быть фавориткой. Лия думала, что они друзья. Почему она всегда верила ей?
- Ложь усугубляет вину и увеличивает степень наказания, но мы тебе верим и дадим шанс исправится. Мы избавили тебя от «жучка», - на секунду догмен поверила им, - Но ты должна служить нам, - «блеф» - разочаровалась догмен, - Мы поставили тебе свой «жучок».Смотри.
Волна наслаждения накатила на догмена.
Впервые она почувствовала себя настоящим догменом, получившим поблажку. Всё пространство вокруг – нежно-голубая субстанция. Она вспомнила – это звездное молоко. В нём рождаются все догмены. Оно нежное и ласковое. Оно дарит наслаждение.
Она заново рождалась в этот мир. Ее тело, как цветок, уже поднималось на тонкой ножке… Внезапный разряд боли разорвал теплую субстанцию и вонзился в ее тело. Еще один шип пронзил ее ладонь. Вырвавшаяся из-под ног молния разорвала всю ее на сплошные осколки боли и страдания. Мир начал рушится. Звездное молоко завихрилось, взбудораженное взрывом, покрылось клочьями огненной пены и закружилось в безумном вихре. От ее тела не осталось и кусочка. Сознание – пласт боли, мышцы – разряды молний, кровь – горящая лава, кости – колючая проволока. Бооооль!!!...

Стон, пронзивший тишину, оглушил и ошарашил всех людей.
- Ты же обещала подарить ей наслаждение?!
- Я добавила ложку дегтя в банку мёда, - самодовольно ответила «лучшая подруга», - Пускай не забывается.
Догмен открыла глаза. В них не было смысла, словно два пустых гроба – она еще не вернулась из своего рушащегося мира. Когда в них вернулся смысл произошло то, чего никто не ожидал.
Выгнутое от боли неподвижное тело. Первый рывок разогнувшегося догмена был неудачным: резиновые путы дернули бессильное тело обратно, размазав его по поверхности стола. Догмен на секунду замерла, закрыв веки. «Лучшая подруга» с презрительным любопытством посмотрела на нее. Чтобы увидеть презрение догмену не нужно открывать глаз. Чтоб почувствовать предателя не нужно вдыхать его запах. Чтобы знать, не нужно разбирать знаки. Догмен поймала в себе тоненькую ниточку своего разрушенного мира, поймала и стала наращивать мощь разбушевавшихся стихий. Человек полностью исчез, остался Догмен. Люди, стоящие вокруг с разочарованием смотрели на опавшее бессильное тело Догмена, когда оно внезапно рвануло вперед с силой сжатой и спущенной пружины. Резиновые путы вылетали из пазов, больно хлестая стоящих рядом людей. Вскочившее на ноги освобожденное животное бросилось к двери. Оно с нечеловеческой силой разбрасывало стоящих на пути людей и в щепки разнесло дверь. Первой из оцепенения вышла «лучшая подруга», она громко завопила:
- Схватить ее!!!
Люди с опаской кинулись к пролому, зиявшему вместо двери. «Лучшая подруга» с яростью щелкала по кнопкам пульта, пытаясь остановить обезумевшего догмена. Она чувствовала как авторитет и власть над толпой непоправимо исчезают вслед за не подчинившимся догменом. Она еще больше разъярилась, когда поняла, что пульт уже не властен над ним на таком расстоянии.
Так же и крики толпы уже не достигали догмена. Она вырвалась вперед. И снова она бежала, не видя пути и не оглядываясь назад. Слишком важно было просто бежать. Бежать, чтобы обуздать освобожденного догмена, лишить его сил и снова стать человеком. Догмена становилось все меньше – разбушевавшиеся стихи успокаивались. Она снова становилась человеком, она уже почти прекратила бег, бессмысленно бредя вперед и вытирая льющиеся слёзы. Ей было стыдно – стыдно, что приняла наслаждение. Она действительно поступила, как пёс, ненавистный ей догмен. Словно признала свою вину, сама себя нарекла предателем. Однажды кто-то ей сказал, что единственный путь для догмена, который хочет остаться чистым – это не принимать наслаждения. Уничтожать свой мир, самой взрывать звездное молоко, только не принимать этой постыдной подачки. А она не смогла – приняла. Рыдания душили ее. Внезапный ветер, хлынувший ей в лицо, заставил ее поднять заплаканные глаза. Она посмотрела вокруг и остолбенела.
Рядом, вокруг, был другой мир. Это не была колония и не был мир «свободных» людей. Это был совсем, совсем другой мир.. Солнце, ударившее ей в глаза, было ярче, чем всегда. Между ней и солнцем не было той энергетической пленки, которая словно купол высилась над колонией. Это был тот мир, о котором ей рассказывала мать – мир обычных людей!
Где-то сзади была колония строгого режима, из которой она непонятным образом смогла вырваться. И оттуда несло смрадом и смертью. Впереди же был новый чистый мир – свободный мир. И она пошла вперед, гордо подняв голову и не оборачиваясь назад. Навстречу солнцу, у которого не было границ.

«В теплом классе трещали дрова. Они полыхали в камине ярким жаром. Воздух струился теплыми волнами. Дети сидели склонившись над листочками бумаги и усердно писали.
Скоро праздник. Они готовили тексты. Она сидела над бумагой и сочиняла стишки, злые стишки про маркиза Игмунда. Он был в немилости у Свободных правителей теперь. И его могли хулить, даже называть по имени, абсолютно все. Саркастические стишки получались у нее на удивление хорошо. Это даже доставляло ей в некотором роде удовольствие. Что-то хорошее ей наоборот было очень сложно написать. Но это ее нисколько не смущало, потому что всем детям ужасно нравились ее стишки. Едкие словечки, злые строки и странный для ее возраста сарказм делали их даже привлекательными. Её стишки гуляли по классу, а учительница читала их с некоторым хохотком. Дети решили включить их в сценарий будущего праздника.
.. Лия стояла на площади, как-то разом сменив возраст с детско-малышеского на юно-взрослый. Праздник шел вовсю. Дело близилось к вечеру. Она сжимала в руках листки, которые ей еще предстоит прочесть сегодня.
Рядом проходил парад. Мимо нее красивые белые лошадки провезли открытую тележку с людьми, изображавшими марионеток, танцующих на ниточках невидимого кукольника. Они прыгали, кувыркались, строили смешные рожи и пели громкими голосами какую-то веселую песенку. Передняя и задняя стенки кареты обрамляли тележку. Марионетка в большом белом жабо, стоящая на подножке кареты, внезапно спрыгнула и пошла к Лие. Ей показалось, что праздник уже закончился и актёры расходятся. Вокруг потемнело, слегка похолодел теплый летний воздух, сумерки сгустились - настал вечер. Она заметила, что стоит над мутными водами свинцовой реки. Рядом с ней на мосту стояла марионетка с большим жабо и лицом в белом гриме. Они стояли рядом в молчаливой тишине и смотрели на свинцовую влагу реки. Вечер был серым, нежным и одиноко-тоскливым. Ее рука лежала на холодном чугуне моста, внезапно чья-то рука легла на нее сверху. Лия, обернулась, недоумевая, и уперлась взглядом в маркиза Игмунда, точнее в крахмально-белоснежную ткань его рубашки. «Странно», - подумала она, - «Минуту назад здесь стояла смешная марионетка». Инстинктивно она сжала листки в руке.
- Мне нравится этот вечер, - удивительно нежно сказал маркиз. Лию поразила мягкость его голоса. Она вдруг вспомнила, что не читала своих стихов на празднике. «Дрянные листки», - подумала она, глядя ему в глаза, - «Нужно будет их выкинуть».
- Мне тоже…
- Он какой-то странный, - продолжал маркиз, - пустынный, одинокий..
-..серый и тоскливый, - закончила она.
- Но мне хорошо, - сказал он, сжимая ее ладонь в своей.
- Мне тоже, - согласилась она.
- Ты любишь вечера?
- Да, и ночи.
- Понятно. Я люблю одиночество..
- .. когда рядом нет людей..
- .. они всегда мешают.
-Да.
Они понимали друг друга со взгляда, но им хотелось говорить, выражать свои чувства. Что-то пело в них, вырываясь наружу. Им нравилось заканчивать не ими начатые фразы: угадывать смысл и придумывать концовку. Они, словно единое целое, разделенное на тысячелетия, встретились вновь.
- Ночью хорошо..
-.. прохладно и тихо.
- И душа поет..
- .. гимн ночи, - закончил он.
Им было не важно, кто и что говорит. Они думали вместе и радовались, видя, что их понимают со взгляда.
- Хорошо.
- Я всегда мечтала погулять при луне.
- Я тоже.
Он подал ей руку, и они неспешно пошли по тенистой ночной аллее. Целая вечность была в их распоряжении. Она оперлась о его руку и прижалась к нему телом.
- Хорошо.. – выдохнула она.
И они стали думать вместе, не произнося ни слова.
-.. Хорошо, - закончил он, и они рассмеялись.
Сухой лист шурша упал на посеребренную луной тропинку в ее след. Он и она медленно шли под скрещенными ветвями раскидистых крон деревьев и нежно ворковали, глядя друг другу в глаза. Если бы какой-нибудь прохожий и явился случайно на улице, он бы никогда не узнал в мужчине жесткого и холодного маркиза, а в девушке «коварного» догмена. Они были просто людьми. Влюбленными людьми без рамок закона..
Визжа тормозами, черная машина замерла у обочины. Двое мужчин в строгих черных костюмах выскочили на тротуар.
Маркиз каким-то затравленным взглядом посмотрел на Лию:
- Я должен идти! – Боже! Как я мог забыть?! – он испуганно посмотрел на догмена, словно прося защиты. Никто и никогда не видел такого взгляда у Игмунда.
Лия вспомнила, кто она и кто он:
- Я буду всегда любить тебя, - тихо прошептала она, проведя рукой по его лицу. Он прижал ее ладонь к губам и быстро прошептал:
- Подари мне что-нибудь на память.
-Но.. – замешкалась она. Он схватился за край листков, которые она держала в руке:
- Это писала ты?
- Да…
- я возьму это? – с мольбой взглянул на нее он.
-Но.. нет! –воскликнула она, вдруг вспомнив, что написано на листках, - Прошу тебя.. не надо, - она потянула листки к себе. Игмунд непонимающе смотрел на нее, не разжимая пальцев. Тихий секундный треск – и уголок бумаги размером с четвертинку листа остался у него в руке.
Две материализовавщиеся за спиной Игмунда тени превратились в парней в строгих костюмах, которые подхватив маркиза под руки, буквально «понесли» его к машине.
Обернувшись бросить прощальный взгляд Лие, маркиз увидел стоявшие в ее глазах слёзы и искаженное болью лицо, его пальцы сжались в кулак, прижимая к груди обрывок бумаги.
Хлопнула дверца и машина бесшумно сорвалась с места. Лия упала на колени и зарыдала, сжимая в ладони листки бумаги с оборванными краями..
Непоседливая соседка толкнула ее локтем, и она проснулась. Увидев у себя в руках листки, девочка тотчас же бросилася разбирать их: ей очень нужно было узнать, что написано на том листке, угол которого оторвал Игмунд. Ей было даже все равно, что это был лишь сон – даже во сне ей меньше всего хотелось обидеть его. Она нашла этот листок, но буквы расплывались у неё перед глазами, и она не могла ничего понять. Каминный треск усилился и звонко застучал по крыше..»
На улице шел дождь. Форточка была открыта, и в комнату врывался свежий воздух, насыщенный озоном. Догмен села на кровати. «Боже! Это был лишь сон! Двойной сон. Нежный, ласковый и прекрасный!» как жаль, что такая атмосфера существует лишь в ее снах. Она закуталась в одеяло и, опустившись на кровать, повторила про себя весь сон, чтобы вспомнить его, когда окончательно проснется. Сны были единственными ее сокровищами, бесценными для нее и пустыми для других. Поэтому она хранила их в себе и ни с кем не делилась. Теперь в ее памяти-копилке появится еще одно прекрасное и бесценное сокровище – Игмунд.
Засыпая она прошептала:
- Игмунд, Игмунд, где ты?


Лия окончательно проснулась на утро. Солнце било в окна и каскадом лучей врывалось в комнату. Она села на кровати и потянулась. Светловолосая девушка на соседней кровати зашевелилась.
Лие не хотелось вставать, поэтому она не стала звонко кричать на всю комнату: «Доброе утро!», как она обычно делала по утрам, будя Луанду.
Обычно после такой побудки они наперегонки неслись в ванную, купались в большой ванне и брызгались мыльной пеной, мыли друг дружке волосы и терли спинки. Мокрые и освеженные они вылазили из ванны и садились расчесывать друг другу волосы. Когда роскошная грива пышных волос Лии и сияющий водопад льняных волос Луанды высыхали, девушки уже одетые и причесанные бежали на кухню и готовили завтрак. Перекусив, она открывали свой ресторанчик, который примыкал к их квартирке, и принимали посетителей. Ресторан никогда не был для них обязанностью или работой: они принимали только того, кого хотели. Лия вспомнила, как они встретились.
Это произошло ярким солнечным днем на окраине города. Они подошли друг к другу, чтобы спросить, как дойти до центра города. И удивленно посмотрели друг на друга, услышав нерешительный вопрос. Разговорившись, они узнали, что обе – новички в этом городе и поэтому решили некоторое время держаться вместе , чтобы не привлекать внимания, как путники-одиночки. Словно по уговору, они не говорили о том, откуда пришли и куда идут, договорившись некоторое время пожить в этом городе. У Луанды оказалось на удивление много денег, в то время как у Лии их не было совсем. Зато Лия умела драться и могла при случае защитить Луанду. Обоих это устраивало. Так они сдружились, купили квартирку и ресторан и очень неплохо зажили. После закрытия ресторана они смотрели телек, кидались подушками и лакомились сладостями. Вскоре они открыли еще один способ развлечения: они любили прыгать на пружинящей сетке их кроватей – это было захватывающе интересно и весело. У них было много книг, и Луанда учила Лию читать. Их прелестные фигурки привлекали в ресторан много парней, всегда готовых поухаживать за милыми красавицами. Жизнь проходила словно в сказке, и обе девушки казались немного ошалевшими от такого счастья. Ошалелось их наконец превысила все пределы эйфории и достигла такого размера, что они, забыв обо всех опасностях, открылись друг другу. Луанда открыла , что она из царственной правящей семьи, а Лия, что она – догмен. Лишь только прозвучало это слово, Луанда замерла, словно отрезвев от опьяняющего счастья. Догмены были холодными, жестокими, подлыми.. жадными до денег или еще чего-то там, чем с ними расплачивались. Луанда замерла, звучно сглотнув:
-Это шутка? – внезапно, явно обрадовавшись, спросила она, - Не нужно так шутить.
Мгновенно обмершая и побледневшая Лия отрицательно качнула головой.
- То есть… как же? – запинаясь выдавила Луанда, - То есть.. ты? .. нет, ты же.. но ты.. Ох!
-Я, я ничего не делала! Честно! – закричала с перекосившимся лицом Лия.
-Но ты же не можешь..! Ты ведь, ты ведь не..? Нет, ты не догмен! Я же знаю!!
- Я – догмен, прости..
- Нет, нет, нет.. _ Луанда то ли не верила, то ли не понимала.
- Что же это? – вдруг очнулась Лия, - Что я натворила?!
- Лия, ты не… ? Ты же не.. ? – у Луанды не хватало слов.
- Я – догмен! – какое-то смертельное сорвиголовое отчаянье взорвалось в душе Лии: она и так слишком долго обманывала, пора сказать правду.
- Погоди, - выдохнула Луанда, - дай подумать.. Боже ты мой!
Лия вся обмерла: вот и все, счастье кончилось. Его было слишком много для двоих. Теперь Луанда не верила Лие. Как же так – взять и потерять друга в один момент? Своего единственного друга?!
- Лия, ты же не догмен, - умоляюще потянула Луанда, - Ну скажи мне, что это шутка? А..?
- Нет, это не шутка! – голос Лии звучал каменно, без интонаций, - Я – догмен. Но если ты мне все еще веришь, то я скажу тебе: я никого не предала! Понимаешь? Я не хотела стать догменом. Боже! «не хотела»… да меня просто никто не спрашивал! Я не хочу быть догменом, слышишь?! Господи! Да я бы все на свете отдала, чтоб быть обычным человеком! Гос-по-ди!..
- Так значит ты никого не предала и не хочешь быть догменом? – лихорадочно оживилась Луанда. _ Да ведь догмен – это только жучок в голове! Мне рассказывали про это. Ведь я тебе не сказала: я – царствующая принцесса! Я устала от этих дурацких советников, от двора и сбежала. Но теперь мы вернемся. Я уверена: мои врачи помогут тебе. Ты же не хотела быть догменом. Я думаю, Совет простит тебя, и ты сможешь стать прежней. В смысле – обычным человеком. Пошли сейчас же, пошли – я уверена: они помогут тебе, - вскочив на ноги, Луанда потянула за собой Лию, - Пошли же!

Монотонная мгла лежала на городе. Почти в абсолютной тишине резко звучал стук каблуков. Две девушки, держась за руки, почти бежали по улице.
Резкие фонари вырывали силуэты из тьмы. Одна из девушек тянула за собой другую, ее глаза горели лихорадочным блеском, щеки пылали, а волосы белым пятном мелькали сквозь тьму. Ведомая девушка испуганно озиралась по сторонам и свободной рукой придерживала разлетающиеся в стороны темные волосы. Наблюдая траекторию их пути, можно было предположить, что они движутся к центру города. Там располагались главные дворцы коронованных правителей и представительств правящего Совета. Нельзя было сказать, что им было нужно там. Девушки не вписывались в вид богатых районов. Не то, чтобы они выглядели бедно, скорее слишком возбужденно, нервно. Они вступили в густую тень Королевской аллеи и исчезли в этом мраке. На улице вновь воцарились молчание и покой.

Тяжело заскрипела открываемая дверь. В круглый зал главного дворца коронованных правителей не упало ни одного лунного луча – небо на улице было затянуто ватными тучами. Луанда и Лия вступили под своды дворца, встретившего их оглушительной тишиной. Они не извещали никого о своем прибытии, а у Луанды были ключи от тех дверей, рядом с которыми не стояла стража. Они замерли на секунду в центре небольшого зала, шагов шесть в диаметре. Внезапно Лия услышала шероховатый треск сбоку. Она резко обернулась в сторону колонн, декорировавших зал. Шорох раздался сверху. Лия резко рванула взгляд вверх, страх сковал ее члены. Нервные окончания на миг словно отказали. Темное пятно застлало ей глаза, но чутье догмена дико взвыло, предсказывая опасность. Оказавшаяся в полной темноте, догмен почувствовала упавшую на нее густую сеть. В тот же миг зрение вернулось, и Лие предстала зала бесшумно заполнявшаяся темными людьми. Луанду схватили, ее держали несколько плечистых мужчин. Луанда билась в их руках и истерично кричала:
- Нет, нет…Вы не посмеете! Сейчас же отпустите нас! Нет! Прекратить! Убирайтесь! Вон! Нет, нет, нет..!
Луанда награждала своих пленителей ударами нежных рук и словно совершенно их не боялась. Но звук ее голоса хлестал Лию резкими плетями страдания. Мутная, тошнотворная боль накачивалась ей в голову:
- Не трогайте ее!
Липкая сеть вцепилась в нее и больно ударила лицом об мраморные плиты пола, когда она рванулась вперед. Лия сдавленно охнула, но тут же попыталась встать. Облепленные сетью руки и ноги рванули ее вниз. Она упала на бок и тяжело задышала: сеть облепила ей рот и нос, Лия задыхалась. С трудом разлепив веки, она увидела, как один из темных людей ударил Луанду ребром ладони по шее, сзади. Лия с ужасом наблюдала, как обмякло тело Луанды, и двое темных людей подхватив ее под руки, унесли в один из окружавших залу коридоров. Лия заметила, что рядом с ней за колоннами тоже располагалась узкая дверь. Она увидела резкий жест чьей-то руки и едва успела обернуться на свист рассекаемого воздуха. К ее лицу неслось ребро чьей-то ладони. Она вновь на миг ослепла, но успела рвануться вбок и уклонится от удара. Чертовы нервы! Вскочив на ноги, догмен отскочила назад – липкая сеть угрожающе натянулась, грозя при очередном движении вырвать куски ее кожи. Зрение вернулось и она успела уклонится от очередного удара быстрых ладоней. Прилипшая к полу сеть позволяла еще несколько шагов назад. Лия снова увидела взлетевшую для удара ладонь. Чьи-то жесткие руки сомкнулись на ее плечах, не давая отступать. Она вновь дернулась назад, но мышцы державшего ее человека были словно вылиты из железа. От ужаса свет померк в ее глазах, лицо исказилось в гримасе отчаянья. Врезавшиеся ей в солнечное сплетение сложенные лодочкой пальцы заставили ее застонать и согнуться пополам. Руки на плечах предупредительно разжались. В тот же миг она почувствовала тупой удар по затылку.


Очнувшись, она вспомнила залившую мозг темноту. Открыв глаза, она ее же и увидела. В помещении было холодно и темно, хоть глаза выкалывай. Лия с содроганием вспомнила карцеры колонии свободных людей, где её сделали догменом. Она с ужасом развела руки – обе наткнулись на склизкие стены. Размеры комнаты те же, что и в колонии свободных людей. Она вскочила на ноги и тут же ударилась об низкий потолок, настолько низкий, что невозможно разогнуться. Лия похолодела: всё было слишком похоже на карцер. Неужели ее вернули в колонию?! Тогда ничего особо приятного ждать не приходится. Лия сжалась в испуганный комочек.
-Рад снова видеть тебя! – голос, казалось, заполнил всю комнату. Лия не удивилась этому: в каждом углу карцера было вделано по микрофону; они могли работать вместе, а могли и по отдельности. Эффект в любом случае был ужасающий. Лия сжалась еще больше, присев на корточки и обхватив коленки руками.
-Ты так давно нас покинула! – сожаление смешалось с гневом, - Ведь ты была очень хорошей ученицей: способной, выносливой, умной! Тебе нужно было только играть по правилам, и ты бы имела все на свете! – голос замер, словно в экстазе, - Но ты…
- Да, я отказалась! – выкрикнула в темноту Лия.
- Дура! – выплюнул голос.
- Нет! Это не честно, - взорвалась Лия, - Я, я не хочу!
Удар боли взорвал голову. Лия грохнулась на пол и забилась в безумных судорогах, еще более страшных в этом крошечном жестко ограниченном пространстве.
- А это честно? – спросил голос.
Сознание медленно возвращалось к Лие.
- Нет, - она еле открывала губы, - Это не они, это вы сделали. Они ни в чем не виноваты. Они имеют право на свободную жизнь. Я не хочу…
- А ты? – перебил голос. – Ты имеешь право на свободу?
- Они не лишали меня свободы! Это сделали вы, - окрепшим голосом воскликнул догмен, - я не хочу им такой же участи!
- Тебя лишили свободы они! – голос болью бил в мозг. – Они выбрали нас и наделили нас властью!
- Нет!
- Они приняли наш режим и наши методы!
- Нет.
- Они приговорили тебя!
- Нет…
- Да!!!
Догмен промолчала, голос ушел и она осталась одна в гулкой мучительной темной тишине.
Здесь не было времени. Лишь сжатое в куб немое пространство. Несколько раз она засыпала, много думала, думала и во сне, поэтому не замечала, когда и сколько спала.
Наконец время вернулось. Точнее не время, а голос.
- Единственное, чего я не могу понять – так это, зачем ты себя выдала? – он звучал казалось с искренним интересом.
- Когда? –вяло откликнулась догмен. Она была измучена этой продолжительной мыслительной сонной мутью, но не могла отказаться от такой роскоши, как вернувшийся голос и время.
- В последний раз.
- Я не выдавала себя.
- Не выдавала? Ты смеешься надо мной?
- Как?
- Ты открылась королеве!
- Какой?
- Элизабет.
- Я ее не знаю.
- Девушка, с которой ты пришла – как ее звали?
- Луанда.
- Кто она?
- Не знаю! – главное не позволить себе слишком много этой роскоши, общения. В каждом лакомом кусочке угощения скрывается яд. Догмен слишком хорошо помнила это, чтобы говорить много и чтобы говорить лишнее.
- ложь усугубляет вину.
- …
- Хорошо. Почему ты пошла с ней?
- Это допрос?
- Да.
- Она сказала, что знает врача, способного вылечить любое заболевание.
- Сносная версия. Предположим, что так и было. Дальше.
- Что?
- Что было дальше?
- Ничего… Нет, нет, нет, - догмен схватилась за голову, - не надо, не надо!
- Хорошо, - боль ушла, - Тогда давай нормальные ответы.
- Хорошо… - выдохнула догмен, опуская руки, - Ночью мы пошли с ней к врачу.
- К врачу? Во дворец? – расхохотался голос.
- В какой дворец?
- Это даже уже слишком! Ты позоришь нашу школу догменов. – Лия почувствовала, что давится лакомым куском, - Тебя обучали различать социальное положение…
- …Людей.
- Нет, и в архитектуре тоже. Ты знала, что идешь во дворец. – «Отравилась» - поставила мысленную галочку, как в детской игре, догмен.
- Пути судьбы неисповедимы! А-ах! – догмен вскочила, ударившись головой о потолок, и, упав без сознания, через секунду забилась в потоке боли. В микрофонах что-то щелкнуло и тело Лии обмякло.
Через несколько дней тоскливой и гадкой склизкости голос вернулся.
- я надеюсь, что ты раскаялась?
- …
- Что ж, будем считать это положительным ответом. Знаешь, мне бы не хотелось обрекать тебя на смерть…
- Убивать? – прохрипела простудившаяся догмен.
- Нет, ты слишком дерзка! Ты не можешь представить, сколько мне доставляет удовольствия разговор с тобой… Что ж, продолжим. Почему ты пошла к врачу? Что он должен был вылечить?
- Он должен был достать жучок из моей головы.
- Что? Жучок?! – изумился голос.
- Да, - не меньше изумилась догмен, - Жучок, который посылает в мой мозг боль или наслаждение.
- Это, это? – расхохотался оппонент, - Ошейник? Это его ты назвала жучком? О, боже пресветлый! – искренне забавлялся голос, - Это нечто!
- Хорошо, ошейник, - жестко исправилась Лия.
- Ошейник!!! – захлебнулся восторженным смехом оппонент. – Это твой мозг, - наконец успокоился он. – Это его он должен был извлечь?
- Что?!?
- Твой мутированный мозг! Он может ловить несколько иные пси-волны, чем человек. Если в твоем присутствии пустить пси-кварт-волну, ты захлебнешься от наслаждения. Если пси-тин-волну – забьешься от боли. Вот и все.
- Нет, нет! Не верю!!!
- Хорошо. Подумай об этом.
Голос исчез. Продроглая тишина окружила догмена. Лия обхватила коленки, сжала зубы и попыталась бороться с охватившим ее ознобом. Ей было очень трудно скрыть его во время разговора. Зубы так и щелкали. Внезапно в карцере еще более похолодело. Ледяные струйки жидкости стали просачиваться под ноги и капать сверху. Тонкая ноющая боль наполнила голову. Лию лихорадило. Воды становилось все больше, она проникала под одежду сковывала ледяным холодом. Вода поднялась уже выше щиколоток, сидящей девушки. Лия иступленно забилась в каменном мешке. Она подняла голову к потолку. Её сильно знобило. Вода стремительно подкатывала к шее. Тонкие струйки лились с потолка и капали догмену на голову, на спутанные повисшие над лицом волосы. Лия почувствовала, что начинает захлебываться. Сознание сузилось до узкой полоски воздуха между водой и потолком, и, сузившись, пыталось уместить туда и все тело. Тупой удар боли спазмом сжал горло, не давая вдохнуть. Лия с ужасом почувствовала, что вода накрыла ее с головой. Догмен с отчаянным усилием рванулась вверх: в висках шумело, и кровь безумно билась о стенки артерий. Её голова врезалась в низкий потолок, спазм не отпустил горла. Подскользнувшись, Лия начала сквозь густую воду падать вниз, отчетливо понимая, что умирает.
Внезапно вода отхлынула, и Лия громко шлепнулась на пол. Судорожно вдохнув, она, обмякнув, опустилась на пол, пульс приходил в норму.
- Что это было? – крикнула она в пустоту.
- Дождь! – усмехнулся оппонент.
- Прекрати. Что?
- Камеру мыли.
- Так?!
- Да. Этого не было, когда ты обучалась. Привыкай.
- Господи..
- Но ты же жива, - усмехнулся голос, - Как насчет мозга?
- Ладно, я поверю. Значит, я не человек?
- Теоретически – нет. Мутация очень сильна. Но практически ты от людей ничем не отличаешься. Хотя нет, ты очень настырна.
- Упряма.
- Нет, настырна. Я знаю лексику лучше тебя!
- Конечно.
- Ты говоришь это как будто в снисходительном тоне? – вкрадчиво заинтересовался голос.
- Нет, что ты. Значит, врач не вылечил бы меня?
- Нет. Скорее тебя бы сожгли как ведьму.
- О да. Спасибо за напоминание. Вы-то что собираетесь со мной делать?
- Это зависит только от тебя!
- Я не хочу быть догменом. Вылечите меня. Я все забуду.
- Мы могли бы, но не станем.
- Но ведь это же вы мутировали мой мозг!
- Да, и не только его. Мутация мозга повлекла мутацию тела.
- Что?!?
- Ты сильнее любого человека.
- Да, но только это.
- Не только. Но все остальное – секрет.
- Большой?
- Да.
- Жаль. Хотелось бы узнать о себе еще что-нибудь.
- Пожалуйста. Ты обречена на смерть.
- Смерть! Почему? – ужаснулась Лия.
- Ты же не согласишься быть догменом. Знаешь, я бы даже разочаровался в тебе, если бы ты согласилась.
- Но ведь..
- Нет, какая нам выгода, лечить тебя? Нет смысла – это слишком сложная и дорогая операция!
- Но как же вы сделали меня догменом? – возмутилась Лия.
- Дети легче переносят это. К тому же ты – догмен от рождения.
- Что?!
- Твои мать и отец – догмены.
- Нет, - Лия обхватила голову руками, сжатое дыхание вырывалось с хрипом, горячая слеза скользнула с ресниц.
Голос молчал. Лия наконец успокоилась.
- Значит смерть?
- Смерть или догменство.
- Нет, - голос Лии звучал без интонации, - Никогда! Они этого не заслужили, - в этот раз она подумала о Луанде и Игмунде. Не важно, что их не существовало, она будет верна им до конца. Жизнь не стоит и гроша, если она куплена предательством. Словно угадав ее мысли, голос произнес:
- Ты не представляешь, что сейчас с бедняжкой Елизабет.
- Что?!
- Она сохнет прямо на глазах!
- В чем дело?
- Малышка мучится, что предала тебя.
- Что? Луанда??
- Ну, конечно, ведь она привела тебя во дворец.
- Не возможно. Только не Луанда.
- Ты же ее почти не знала? – вкрадчиво заинтересовался голос.
- У неё глаза добрые.
- Глупышка. Хотя это, наверное, чутье догмена. Ладно, последний подарок осужденному – она тебя не предавала. Она сама ничего не знала об облаве. Но ты же представляешь каково чувство ответственности у этих аристократов – она считает себя виноватой. Мне жаль ее. Ведь ты умрешь.
Лия внезапно поняла, к чему клонит голос.
- Нет, я не буду догменом! Это все.
- Лучше смерть, да? Что ж у тебя есть неделя времени подумать, а мы пока будем готовить зрелище.
- Что за..
- ..твоей казни, естественно.
- Я буду казнена прилюдно?
- Да.
- Как?
- Узнаешь.
- Хорошо. На миру и смерть красна.
- Вот и ладно. Только речи-то предсмертной у тебя не будет. И геройства твоего никто не поймет, даже королева Елизабет. Зря гибнешь.
- Нет. Я – человек. Я – не предатель.
Голос исчез. Лия осталась одна в сырости и холоде. Только бы не превратится в зверя за это время. Я – Лия. Я – человек. Я – Лия. Я – человек. Я - …


Лия подняла пустой взгляд на беснующуюся толпу. Веревки больно впивались в нежную кожу. Она была привязана к высокому стволу дерева, поставленному на телегу, катящуюся по главной улице столицы. Ее везли на казнь. Она уже отказалась от жизни. И старалась не смотреть на дикие лица людей, чтобы внезапно не отказаться от принятого решения. Суставы, затекшие за неделю, ломило от боли, и она очень страдала. «Кортеж» проехал по площади перед дворцом. Пустые глаза Лии зацепились за чей-то молящий взгляд. Мотнув головой, она увидела Луанду, стоявшую на ступенях дворца в королевских одеждах. Её глаза истекали слезами, а лицо было нездорового красного цвета. Когда их взгляды встретились, губы Елизабет дрогнули, и она, что-то выкрикнув, рванулась вперед. Но кто-то схватил ее, остановил и заставил стоять на месте, достойно взирая на казнь. Лия печально улыбнулась и потрескавшимися губами беззвучно прошептала: «Луанда, Лиза, прости..» Телега катилась дальше, шум нарастал, простолюдины бесновались и кидали в «ведьму» камнями. Лия не чувствовала боли от ударов, все тело и так ныло тоскливым зудом. Рябая лошадь прядала ушами, отгоняя мух, и мерно катила телегу с догменом вперед. Внезапно взгляд Лии зацепился еще за чье-то лицо. Она не поверила и, рванувшись вперед, крикнула: «Игмунд!» Хриплый вопль потонул в вое толпы, но человек, окликнутый ею, медленно повернулся и замер пораженный. Лицо Лии засветилось счастьем – значит, он был, значит, был! Распятая ее фигурка вытянулась и словно залилась солнечным светом. В этот миг она была прекрасна. Толпа на секунду замолкла, а Лия заметила, как солдаты теснят рвущегося к ней Игмунда. Её порозовевшие губы прошептали «Игмунд, милый, я так счастлива!» Телега катила вперед, и она еще успела услышать сзади его вопль «Лия!!!» перед тем, как удар боли, врезавшийся ей в мозг, отключил ее.
Когда она очнулась, ее тело было распято на деревянном столбе в центре обширной площади, заполненной народом. Тонкие обрывки черного платья не защищали ее от ледяных порывов ветра, проносящихся по разверзшейся перед ней улице. Какой-то человек в белых одеждах читал приговор «ведьме», то есть ей. Его речь заанчивалась словами: «Луч солнца, упавший на ведьму с рассветом, убьет зло!» Лия удивленно посмотрела на восток, где вставало солнце. Внезапно яркий луч, летящий сквозь улицу, лежащую перед ней, ударил в глаза. Её лицо, обращенное в сторону всходящего солнца исказилось в гримасе боли.
Немного оправившись от сильного пси-тин импульса, она вдруг услышала мозгом множество голосов, зовущих и манящих ее. Сознание заметалось, словно в силках. Она не могла понять, что требовали от нее голоса, но знала, что должна подчинится. Голоса лились со всех сторон. Они звали, молили, требовали. Сознание на миг прояснилось, краем уха она услышала знакомый вопль «Лия!!!» и, вспомнив ритуал казни догменов, поняла, что, используя пси-волны, ей давят на психику. Другие люди этого не чувствуют. Через секунду ее мозг откликнется на эти голоса и взорвется от непосильного напряжения. Голоса людей затихнут. И она умрет. Но будет один голос, который она не забудет и после смерти.
Она попыталась улыбнуться искривленными губами. Но голоса в мозгу внезапно всколыхнулись густой пеленой, завертелись в бешеном ритме и стали требовать, молить и кричать с удвоенной силой. Нейроны мозга нерешительно всколыхнулись – и откликнувшийся мозг разорвало сотней импульсов боли.
Дикий нечеловеческий крик перекрыл вой толпы. Он звучал в мертвой тишине, как крик боли и укора зверям в человечьем обличье. Голова девушки взметнулась, перекошенное лицо смотрело на толпу пустыми, как смерть, глазами. Вздернувшееся в последнем рывке тело исковеркано замерло, взлетевшее пламя черных волос серым пеплом опустилось на лицо. Крик оборвался. Голова, словно на перебитой шее, упала на грудь.
И лишь полный страдания и отчаянья громкий шепот прозвучал в мертвой тишине:
- Лия, прости!


Весна, прекрасное время года, навсегда поселилось в этом месте. Радостно щебетали птицы в аккуратно подстриженных кронах деревьев. От белоснежной дорожки, по которой она шла, по-летнему поднималось тепло. Свежий ветер щекотал ее щеки непослушными прядями волос. Шедшие навстречу люди непременно улыбались. Как было хорошо! Как легко было идти по этой бесконечной дорожке! Как приятно было улыбкою отвечать на приветливые кивки людей! И радостен был трепет души от всеобщего счастья. Поэтому она шла вся открытая, вся доступная любому прикосновению. И приятней всего было от того, что если кто-нибудь прикоснется к ее душе, осторожно заглянет в мозг, ненавязчиво прислушается к мыслям, то тогда этот кто-нибудь обязательно увидит, что она кристально чиста, что помнит и выполняет все законы, что радуется своей жизни и своему существованию здесь, в колонии Свободных людей. И она с радостью соприкасалась мыслями с каждым, зная, что не найдет там ничего злого, мрачного и незаконного.
Нехорошие мысли можно было найти только в городе, куда их скоро затем и будут посылать, чтоб искать плохие мысли. Она знала, что Старшие Братья обязательно забирают людей с плохими мыслями. Этих людей приводят в колонию и здесь их наставляют: обучают нравственности, законам, послушанию. Многие люди из колонии, как она знала, всегда жили в городе и искали там плохие мысли – так они служили свободным людям, выражали им свою благодарность за эту жизнь и свое место в ней. Она тоже мечтала, когда вырастет перебраться в город и стать настоящим Догменом – верным псом своих обожаемых хозяев. Она знала, что злых мыслей было много оттого, что хозяева не могли всегда жить вместе с этими людьми и всегда поддерживать их на сложном нравственном пути. Хозяева были свободны от плохих и злых мыслей и поэтому они были Свободными. Хозяева были мудрей, поэтому они были Старшими. Хозяева любили их всех, поэтому они были Братьями. И она была по-настоящему предана своим хозяевам.
Внезапно чья-то боль с силой ударила ее. Она поняла, что прикоснулась к страдающему мозгу. Но здесь не могло быть страдающих! Она оглянулась и увидела, что стоит у Святилища. Боже, что она наделала?! Перед Святилищем полагалось закрывать мозг, как знак глубокого доверия Старшим Братьям. Она попыталась захлопнуть мозг, думая, что Братья испытывают ее. Но разум страдающего человека уцепился за нее всей силой, и она почувствовала, как больно тому, умирающему сейчас где-то в святилище. Сознания их слились, и удар, умертвивший того, обрушился и на нее. Не по-человечьи взвыв, она схватилась за голову и безжизненно рухнула на зеленую траву по ту сторону поребрика.
Очнулась она в страшном каменном мешке – карцере. Однажды им показывали такие во время экскурсии. Она истошно забилась, и голос, сочившийся из всех стен, потребовал рассказать все; она смутилась и отказалась. Впервые за всю свою жизнь она осмелилась отказать хозяевам.
Её наказали – эта ужасная боль, которую она попробовала впервые у стен Святилища, и недели пребывания в карцере. И все эти недели она усваивала полученную от умирающего сознания информацию – о том, зачем «Свободным людям» рассказы о плохих мыслях, о том, что случается с преданными людьми, и как отказаться от наслаждения… Лия не поняла, что значит слово смерть, она его не знала. Но из образов, полученных с информацией, поняла, что преданных догменами людей тоже побросали в темные карцеры, узкие и сырые, глубоко под землей; и что бросили их туда навсегда. И даже если их сейчас откопать, они уже не смогут уйти из этого карцера. Они там навсегда! И Лия громко и страшно завыла…
То сознание, что она услышала, теперь тоже было мертво и хоть, как ей теперь стало известно, оно могло и все перекинуться к ней в разум, оставшись живым, но сил у измученного догмена на это уже не хватило. Маленькая девочка получила лишь сгусток информации, весьма ценной и скрытой от всех информации, так истово охраняемой «Старшими Братьями»..
А она все вспоминала тех людей, что видела в городе, на «экскурсиях» со старшими, тех из них, что потом забрали в колонию.. Так пустяки – скверные мыслишки, недовольство правительством, злоба на стражу и торговцев, обида на царственную правящую семью за высокие цены и налоги. Но ведь и их, наверное, уже бросили в узкий, черный карцер. И они лежат там одинокие и ледяные, они лежат там… навсегда!!!
О это ужасное слово «навсегда»!!! Ведь они же совсем не хотели зла, они были такие весёлые и приветливые.. и разве они заслужили ту вечную темноту?!! Разве кто-нибудь на всем свете заслужил это?!! Этот мрак, этот страх, этот холод? Это ужасное Навсегда???
И она страшно закричала и забилась о стенки, страшась, что и ее уже никогда не выпустят отсюда!


Было так тяжело потом, когда, выпустив из святилища, ее – совершенного догмена – учили предавать. Она знала больше, чем положено, и недели одиночества и холода каменного мешка не заставили ее забыть, а её совершенство было большим, нежели того ожидали ее учителя. Вместе с их словами и показными мыслями, она впитывала и истинный смысл предательства.
Она могла слышать чужие мысли и чувствовать чужой разум. Но, слушая мысли, запрещенные законом, она чувствовала чужой страх и отчаянье. Она знала, что люди больше не верят ни во что, не верят в правду, свободу, честность. И она встала на защиту. Потому, что могла убить свободу навсегда, но была высшим проявлением свободы и прикрыла ее собой.
«Свободные люди» ждали ее предательств. Но она никого не предала. Все мысли, которые она слышала, она хранила в себе. Боль, которую ей причиняли, она чувствовала особо остро. Поэтому и не причиняла боли никому.
Её выгнали из колонии свободных людей. Отправили в детский приют в зоне. Её пытались сломить физически. Избивая и изничтожая маленькую слабую девчонку. Но она только крепла, терпела и молчала. Сломить ее не смогли, она ушла. Она окрепла и стала настоящим псом, не трусливой вихлявой собачонкой, как многие ее собратья, но настоящим верным свободе псом, вставшим на защиту человечества.
Она отказалась от своего дара, надеясь так послужить людям: но ее убили. И тогда она поняла, что должна бороться, бороться со своими убийцами до конца.
Они надеялись, создавая совершенство, заставить его убивать. Оно будет убивать, но не тех, кого они захотят. Она будет убивать их, она будет убивать зло. Это будет не сложно с ее даром. И это она тоже возьмет на себя.
И гордо расправляя плечи, она стала устраиваться в новом теле, предназначенном для борьбы.


Тихое мгновение дрожало, наполненное болью. Как же она умерла? Нет, Догмены так не умирают. Скрипнули суставы стиснутых рук: как больно! Не стоило ей приходить на эту казнь. Но откуда было знать, что умирать будет догмен? Все почувствовалось в последнее мгновение смерти. Та, что висела теперь в центре площади без движения, рассказала всю свою жизнь, отдала всю свою боль.
Почему здесь? Зачем знать все это?
Теперь не уйдешь, не сбросишь все это знание. Вот она – перед тобой. Вот перед тобой чужая душа, и ты – та, в ком она нашла последний приют. А выгнать невозможно, да и нельзя – не чужая же, своя – догмен. Лия. Да, так могли только они – люди этого племени. Отдать свое знание. А если бы не было тут? Кто бы услышал? Разве хватило бы сил кинуть дальше?
Зачем же она умерла? Ведь это так не сложно – заслужить наслаждение. Но смерть?! Смерть догмена?!! Любимого детища «свободных людей»? Это невероятно. Почему же? Почему?
Смутные эти мысли ворочались непристанно в голове, повернутой в сторону восходящего солнца, в голове Догмена, того, который принял в себя совершенный разум Лии.
Резкие, только что вырвавшиеся из тьмы лучи раздирали нависающие над городом облака. Пронзенная светом ночь умирала. Алые тучи, казалось, сочились кровью. И кровавые их края изливали на землю какой-то необыкновенный живой свет.
Его не видели уже мертвые глаза. Но он светил для живых, для тех, кому мог еще сказать: Слишком много крови! Небесные облака и людские души должны быть нежными и чистыми, они не должны запекаться бурыми пятнами.