Пять процентов

Он услышал бы её зов из тысяч дрожащих струн, из множества зыбких тембров и хитросплетения красок. В оттенках её души искрились миллиарды значений и смыслов. Смешиваясь с его звучащей Вселенной, они всякий раз рождали новое произведение. Это была жажда жизни, выраженная в жажде творчества. Творчество было радостью. И творчество было выражением смысла. А смыслом была любовь…

***

Джусто шёл по берегу моря. Звучание его мыслей было сумбурным, зыбкие образы таяли, не успев воплотиться в ясные очертания форм, тембры не блистали, как обычно, своей чистотой. Сегодня он боялся своей музыки. Над морем поднялось солнце. Волны выбрасывали на жаркий, солнечный берег не успевших скрыться в солёной пучине ленивых медуз. Джусто сел и затаил дыхание…
Мысли отступили, на смену им пришло созерцание. Юноша смотрел вдаль, зная, что скоро появятся дельфины. Их песня ещё не звучала, но он уже чувствовал её «изнутри» морского пейзажа. Она была в плеске волн у берега, в биении камней друг о друга, в криках чаек и свежем ветре. Джусто ждал её.
Из города к морю потянулись люди. Подходя к волнам, они тоже переставали звучать, замирали и слушали, когда ветер принесёт на своих крыльях песню жителей моря.

Люди перестали пытаться разговаривать с дельфинами с тех пор как поняли, что дельфины ничего не хотят сказать человеку. Быть может, дельфины что-то чувствовали и даже понимали, но человек не мог этого определить. Человек не мог понять даже себя. Его мысли, его самые светлые чувства были скрыты под черепной коробкой, в глубинах индивидуального альтер - эго. Люди не слышали и не чувствовали друг друга.
Уже никто не помнит, как именно люди научились передавать друг другу свои мысли на расстояние, без визуального и речевого контакта. Может быть, череда вспышек на Солнце была слишком интенсивна и сильна, чтобы оставить человечество прежним. Может быть, орбита Земли вместе со всей Солнечной системой в бесконечном «падении» разлетающихся галактик пролетела через такую точку в ячеистом пространстве великого Космоса, после которой начался иной отсчёт времени. Однажды люди с изумлением замолчали, понимая, что «слышат» друг друга.

В далёкой дымке горизонта, равномерность череды морских волн нарушилась и забурлила. Поверхность волн оживилась мельканием плавников, показались тёмные, изогнутые дуги спин. Дельфины приближались к берегу. Их песнь была прекрасна. Причудливый танец был изящным и лёгким. И в свою бродячую труппу, в свой ансамбль, в свой хор они принимали каждого, кто мог их слушать и понимать и звучать вместе с ними. Джусто прекрасно понимал дельфинов. Он был талантливым учеником. Его музыка была лучше всех в округе. Но всех прекраснее умели звучать дельфины.
Когда они подплыли совсем близко, прекрасная симфония чарующих мелодий и тембров, окутала берег. Люди слушали дельфинов, дельфины слушали людей. Но это не было обычным разговором. Никто ничего не опровергал, но никто ничего и не утверждал. Всё вокруг была музыка. Гармония звуков, рождённая ансамблем людей и дельфинов, заключала в себе всё, что хотело выразить сердце. Сердце дельфина сливалось с сердцем человека, и они вместе трепетали, наслаждаясь общением.

Когда человек стал открытым для всех, когда его мысли стали достоянием каждого, кто хотел их прочитать, люди ужаснулись. И дело даже не в том, что мысли людей черны и ужасны, что самое затаённое зло теперь не могло быть сокрыто. Нет, это было половина беды, в которой человечество и не сомневалось. Дело в том, что мысли человека, были слишком сумбурны, и их было слишком много. В этом хаосе многие сходили с ума. Люди стали бояться общественных мест, боялись находиться вместе, - невозможно было среди шума обрывочных мыслей разобрать хоть какой-то смысл.
Учёные задумались. Теперь, когда их усилия могли тысячекратно резонировать в совместном мыследействии, они поняли, - звуки и символы, семантика языков и смыслов, переданные речью и выраженные в словах, создавали слишком большие «шумы», когда люди пытались что-то мысленно сказать друг - другу. Ведь научившись в тишине передавать мысли, люди по-прежнему заключали их в оболочку слов. Это было невыносимо. Слова, смущённые чувствами менялись местами. Иногда люди, не успевая выразить одну мысль, уже заканчивали другую, потом возвращались к первой и тут же начинали следующую, размышляя как бы про себя, и не всегда осознавая, что их «слушают» всё время. Человечеству нужна была новая организация языка, новый тип общения, в котором каждая мысль легко читается, в котором каждому слову было бы своё место в предложении, но чтобы от этого человек не чувствовал стеснения в выражении чувств и многообразия эмоций.

К Джусто подплыл большой дельфин, приветствуя юношу изысканным вступлением. Юноша присоединился. Родился дуэт. Юноше стало невообразимо легко на душе. Дельфин знал Джусто очень давно и был в курсе всех его дел. Он знал, как Джусто учился в школе, как уважали юношу его друзья, когда Джусто было грустно, а когда – хорошо. Но и юноша помнил все подробности жизни дельфина. Он знал, где плавал дельфин, сколько у него детенышей и как прекрасен коралловый риф неподалёку. Иногда он плавал с дельфином, но быстро уставал, и дельфин с почтением буксировал Джусто к берегу. Но было одно НО.
Это не была отдельно «жизнь дельфина» и «жизнь Джусто». Это была просто одна Жизнь, о которой помнил и дельфин и Джусто. Если уж два существа общались между собой, с той первой минуты общения это была уже их общая жизнь, без вопросов и ответов, без сомнений и разочарований. Она была одной на двоих, потому что иначе было невозможно её создать. Они творили жизнь в тот момент, когда встречались.

И тогда люди почувствовали близость дельфинов. Дельфины узнали о происшедшей «катастрофе» и откликнулись. Внезапно выяснилось, что ни одно живое существо кроме дельфинов не способно улавливать состояние и мысли человека. Люди с изумлением не обнаруживали хаоса в мыслях дельфина. Дельфины общались с человеком, но человек не понимал КАК, ведь он ничего не говорил дельфину, а выходило так, что человек общался с дельфином. Люди потянулись к морю. Там, на берегу, они находили жизненно необходимое им общение. И всякий, кому удавалось «поговорить» с дельфинами, делал своё самое главное открытие в жизни: общение - это творчество, понимание смысла - это значит видеть и созерцать вместе. Вопросы и ответы должны быть уравновешены. Диалог не приведёт к конфликту, если смысл и сюжет вплетён в гармоничную форму. Форму, вмещающую в себя всю полноту мыслей, эмоций, чувств, на которые только способно разумное существо. Чего не смогли вместить сочетания гласных и согласных, шипящих и свистящих и прочих букв, которым уже никогда не суждено вести летопись истории, и которые лишь стали частью истории.
Язык общения может быть каким угодно, но, главное, - он должен быть красивым. Человек становился открытым для общения. Дельфины чудесным образом постепенно излечили человечество от непонимания. Но оставался последний шаг…

Джиокоза с радостью выбежала на берег и устремилась к серебристой кромке прибоя. Искрящиеся брызги взрывались под ладонями, прибой щекотал тело, а мелкие, обтёсанные камушки так приятно проминались под ногами. У Джиокозы тоже был «свой дельфин». Они тоже давно «жили одной жизнью». Девочка прикоснулась к блестящему на солнце плавнику дельфина. Дельфин посмотрел на девочку сначала одним глазом, потом повернулся другим боком, словно подмигивая и «запел». Джиокоза выслушала дельфина и тоже «вступила». Благодарный слушатель, а по совместительству и участник концерта – дельфин забеспокоился и трепетно присоединился к девушке. Девушка сменила «тон», дельфин подстроился, и хотя он был немного окутан грустью, всё же и девочка и дельфин обрадовались его красоте. И они поняли друг друга.

Обнаружив, что всякая мысль человека, так или иначе, связана с чувством, и что даже самое сумбурное и смятенное чувство всегда осмысленно и упорядочено, а мысль, лишённая чувства хаотична и бессмысленна, люди стали искать форму, что могла бы объединить и упорядочить мысль и чувства в одном понятном языке. И нашли, и поразились и ужаснулись.
То, что так было необходимо человечеству, тот язык, на котором человечество «говорило» и раньше, был забыт, растрачен и выхолощен. От него почти ничего не осталось. Какие – то обрывки, песенки, шлягеры, иногда просто ритм. Музыка. Не многие владели её языком. Многим не хватало внимания, желания и терпения.
Люди стали учиться. Учиться языку музыки заново. Теперь музыка была не просто возведёна в ранг важнейшего из искусств, сейчас от музыки зависела жизнь всего человечества.
Но как заставить музыку звучать и говорить в тишине сканирующего тотального «понимания», как наполнить музыку новыми смыслами и определениями, чтобы она стала единым языком, языком мысли, на котором общалось бы всё человечество?

Джусто уже рассказывал дельфину о Джиокозе. Дельфин внимательно слушал мальчика. Мальчик поведал дельфину о том, как он любит Джиокозу, как боится он своей любви, как новое чувство рождает хаос в звучании его мыслей. Джусто много раз с грустью рассказывал, что мимолётные встречи с девушкой, когда они ненароком сталкивались, заканчивались всего лишь коротким приветствием. Как сладко и томительно сжималось сердце при мысли о Джиокозе. Как много в жизни мальчика значило это имя.
Внезапно дельфин резкими звуками перебил мальчика и внимательно посмотрел ему в глаза. Глаза мальчика расширились и заблестели. Правда, которую так легко поведал ему дельфин, оказалась даже не секретом, а скорее посланием. Посланием от Джиокозы. Джиокоза тоже приходила на берег моря и «пела» вместе с дельфином. Она говорила о робком мальчике, звучащие мысли которого были так прекрасны, что девочка прониклась к нему ответным трепетным чувством. Ей нравился мальчик, но она не знала, как вплести свою песнь в его узор. Как сказать ему о том, что музыка его сердца прекрасна и что она готова слушать её бесконечно?

Музыка. Для человечества всегда было загадкой таинство воздействия музыки на человека. Музыка возбуждала и успокаивала, радовалась и огорчалась вместе с человеком. Каждому довелось на себе испытать силу чувства, которую люди вложили в музыку. Но не каждый обладал силой, чтобы самому запечатлеть в музыке собственные мысли, желания и чаяния. После катастрофы, в результате которой человечество обрело способность к новому уровню общения, именно в музыке отразилось многообразие смыслов и определений, запечатлённых в человеческой истории.
Но нет музыкантов, нет оркестра и сцены, никто не продаёт билеты, и не слышны аплодисменты в концертном зале, забыты импресарио и гастроли. Музыка отныне имеет право безмолвно озвучивать мысли каждого человека. Музыка имеет право «говорить в тишине» как всеобщий язык общения, как естественный эмоциональный отклик на любое движение человеческой души. По крайней мере, человечество это заслужило. Заслужило свой чарующий язык общения, искупив завоевание океанами человеческой крови, пролитой в войнах истории. В музыке сконцентрировалась вся боль и вся радость, вся сложность отношений и вся простота человеческого счастья.
В музыке нет слов, но она имеет синтаксис, музыку нельзя потрогать руками, но она имеет форму. Она принадлежит всем, но адресована лишь избранным.
Всё в музыке определяет её как универсальный язык, но только в тишине человеческой мысли звук обрел своё истинное воплощение. Музыка смогла упорядочить хаос мыслей в изящной простоте музыкальной фразы, во множестве жанров выражала нетерпение желаний. Музыка звучала в тишине, но от этого не переставала быть прекрасной.

Джусто обнял дельфина с благодарностью, какую не испытывал ещё ни к одному живому существу, кроме, пожалуй своих родителей и прекрасной Джиокозы. Дельфин был тронут и очень смущён. Мальчик же был счастлив, но не понимал пока тех ощущений, которые переполняли его. Впервые в жизни любовь его обрела взаимность, это было новое чувство, и музыка мальчика зазвучала по-новому. Дельфин не решился присоединиться к ней. Он знал, что нужно время, чтобы чувства мальчика стали частью его самого, а не их общей с дельфином музыкой. Дельфин знал, что ему и мальчику предстоит расставание. Что теперь и Джиокоза и Джусто готовы к общению друг с другом. Он научил их способности чувствовать друг друга, стремлению жить не в разных Вселенных с узким коммуникационным перешейком, а радости жизни в одной общей Вселенной, Вселенной, творимой гармонией разума и чувства. Они смогут жить и любить друг друга.

Люди силой собственной воли и желания, а главное, силой собственного гения сумели отыскать тот язык, который не просто выражал их мысли, а постепенно стал самой мыслью, и смыслом, и радостью. Человек поднялся на такую ступень развития, которая позволяет не делить жизнь и разум на разрозненные индивидуальности, а объединяет все молекулы в едином дыхании жизни, в одном пространстве, рождённом разумом.
Дельфины подтолкнули человека на поиски формы, а человек отыскал её. Кто когда-нибудь слышал песню дельфина, кто видел его подводные танцы, тот, наверное, не мог отделаться от чувства неполноценности этого общения. В то время как человек говорил дельфину всего несколько слов приветствия, дельфин успевал обрушить на человека целый каскад трескучих трелей, немыслимых хрипов и свистов. В этих звуках человек неизменно чувствовал тайну, но не мог её осознать. Подлинное знание возникло только тогда, когда в нём возникла необходимость, когда человек «увидел» за узкими коммуникационными мостиками подлинные пропасти непонимания, которые до этого он неосознанно маскировал, воспевая оды индивидуальному сознанию и праву человека на свободу. Когда свобода стала кошмаром, когда рухнули коммуникационные преграды, и поток индивидуального сознания ворвался в общее пространство мыследеятельности, человек дорого заплатил за это раскрепощение. Трудно даже назвать войной то, что произошло потом. Это было так ужасно, что человечество невольно постепенно «стирало» память об этой войне. На этой войне люди убивали, не успевая осознать этого. Определить линию фронта было невозможно. Союзники не держали своего слова, ибо слово было мысль, а держать свою мысль человек не умел. Враги не были врагами, но мгновенная ярость, сиюминутное желание «неприсутствия» какого-либо человека на этом свете убивало тех, кто не был готов отразить эту ярость. Это была война сиюминутных желаний, которые в 95% случаев выражали желание убивать. Человечество не было готово к такой войне. А поэтому почти уничтожило себя. Но природа оставила шанс человеку на выживание, заключив этот шанс в тех 5% его желаний, где не было мысли об убийстве. Где остались зачатки любви к творчеству, гармонии и искусству, а главное к человеку. Оставшиеся в живых люди разбрелись по свету крошечными группами, группы, в которых не было желания убивать, но не было и понимания друг друга.
Тогда человек открыл для себя абсолютно новый мир. Разум, который был неподвластен ранее, теперь стал проводником в этот мир. Человек мог не понимать язык дельфинов, но он понимал, что чувствуют дельфины, и это было выше семантики слов. Радость от того, что чужой разум перестал быть чужим, наделила человека стремлением к гармонии не внутри себя, но среди множества себе подобных, объединённых на основе сочувствия, которое всегда выше понимания. Иной гармонии человек уже не знал… Почему же человек выбрал своим новым языком именно музыку, а не другие искусства?
Музыка хоть и фиксируется нотными символами, но рождается и живёт во время исполнения. Но ведь и литература и изобразительные искусства рождаются в момент соприкосновения человека и искусства?
Когда мы смотрим на картину – мы видим её сначала целиком, либо наиболее заметную деталь, а затем «настраиваем» наше зрение таким образом, чтобы понять единство всех элементов в пространстве картины и на основе этого единства понять замысел художника. А значит картина «живёт» в пространстве. Но мы можем начать осмотр картины с любого её элемента.
Когда мы читаем книгу, чтобы понять замысел автора мы вынуждены следовать за сюжетом, содержание которого может быть раскрыто только в последовательном чтении. Но в сущности никто не мешает нам подсмотреть конец книги.
Когда мы слушаем музыку, мы ограничены почти во всём. Мы не можем отвлечься, нам не остановить исполнителя, пока не окончиться произведение. Если мы захотим вновь прикоснуться к музыке мы должны снова потратить время на её прослушивание. Искусство музыки помимо пространства тембрового и звуковысотного, живёт в жёстко заданном временном пространстве. Тем не менее, слушая музыку, со всех сторон ограниченную волей автора мы не чувствуем ограничение в свободе интерпретации. Это происходит потому, что в музыке, несмотря на жёсткость форм и принципов гармонии, ничем не регламентируется многогранность её восприятия. Человек может слышать в музыке всё что угодно, но он никогда не ошибётся в понимании того, что хотел сказать автор. В упорядоченных звуках заложена возможность творить музыку вместе с автором. Мало слушать музыку, её нужно «создавать вместе с композитором», тогда музыка и превращается в язык, в котором сочувствие важнее понимания. Но никогда прежде тишина и музыка не были столь близкими подругами.

Солнце клонилось к закату, и жара спала. Люди стали расходиться по домам. Море успокоилось. Волны лениво выползали на камни. Медузы возвращались к берегу, чувствуя покой у береговой линии, покой, объединяющий морской мир и мир, воплощённый на суше.
К вечеру всё стихло. Чайки заснули, покачиваясь на редких волнах. Камни вернули себе прохладу, а ветер принёс с суши запахи трав и деревьев, смешанные с манящими ароматами приготовляемого людьми ужина. Но в тишине морского берега не смолкала музыка сотворённая любовью двух существ. Она звучала с такой силой, что даже те, кто находился далеко от берега, невольно поворачивали голову в сторону моря, ощущая неслыханную красоту слияния двух человеческих жизней в одну.