Подарок Короля

Т.Л.

Все знали как красива Темная Королева.
Лилейный флер переливающегося на свету платья не скрывал ни малейшего ее движения. Тяжелые золотые серьги, словно повешенные к Рождеству сусальные ангелы, легко покачивались в такт каждому ее слову. Ее длинные пальцы всегда с чем-то (или с кем-то) играли. С чайного цвета пьяной розой за ухом светловолосого пажа, вертлявой болонкой в красном тесном ошейнике, легкими австрийскими клавишами притворявшегося стариком клавира (перед всеми - кроме нее), с золотым рубином на пальце - подарком Короля, наследством Светлой Королевы (а Прежняя Королева была, вне всяких сомнений, Светлой, ведь людям всюду мерещится свет и тьма). Со всем, что раздражало ее.
У Королевы было дитя, новорожденная дочь. Она покачивалась над ее колыбелью на каблуках, острых как спицы столичной ограды, с которой весело подмигивали проходившим и проезжающим головы прежних разбойников, и крутила сильнее прежнего мертвенно-дорогое кольцо, точно хищный зверь стиснувшее ее палец. Светлая Королева умерла в родах.
Королева была молода, но каждый, кто видел близко ее глубокие, смарагдовые глаза, клялись, что живет она уже не меньше века, а те, кто в тайне ласкал взглядом ее атласные губы, злословили, что никак не меньше двух.
Король (а был он и ни Темным и ни Светлым, а попросту серым, иначе говоря - седым) любил жену. Его несчастье было в том, что он не решил - какую. Темная Королева была уже третьей. Первую не помнил никто. Она осталась где-то между двумя его юными, удачными походами на Взморье. Теперь она тоже была бы серой. Не придя ни к одному из верных решений, Король всем сердцем решил любить одну лишь свою дочь - свой нежданный, бесценный подарок. Темная Королева была опечалена. Теперь ей чаще приходилось видеть ее - Королю было угодно носить свое дорогое дитя с собой повсюду. Он думал даже (о, горе Королеве) уложить ее в их сонное ложе (назвать супружескую постель иначе и не представлялось возможным - держа на руках тонко верещавшую (по мнению матери) и томно улыбавшуюся (по мнению отца) девочку, Король многое решил считать оконченным, сделанным, свершившимся). Этот итог менее других печалил Королеву - сердцем она была холодна как черные нарциссы темных прудовых камней.
Темная Королева. Она стала заложницей своего имени, как некогда - своей красоты. Слухами полнился весь замок - от пропахших кровью и плесенью подвалов, до полуразрушенных смотровых башен, таких же подслеповатых, как Королевские глаза, уставшие от всенощных бдений. В одну из таких башен Королева была заключена. Нет, она не была ни пленницей, ни рабой. И уши Короля были уже не так восприимчивы к сплетням. С башни виден был Далекий Лес, принадлежавший веками ее Семье. Она никогда не покинула бы ни Его, ни Ее, но спросить ее слова в лесу было некому, а среди семьи… Унаследовавшая их древнюю, первобытную красоту, она не унаследовала главного - дара свободной воли-полета, дара иссушающей, подлинной страсти и дара вечной, не проходящей и проклятой лихорадки.

…
Король подстрелил Оленя. Олень был тотемом ее брата. Его душой. И он, должно быть, превратился в тень, до рассвета безутешно пытаясь воскресить его.
Король заблудился. Его бархатная куртка осталась в ветвях старого терна - верного отцовского дворецкого. Его конь обезумел от ужаса - он чуял сквозь темные заросли зловонное дыхание волков, с которыми так сладкоголосо пела по ночам ее сестра… Над его головой воронами кружили неусыпные и злые девственницы - тетки ее матери.
Король думал, что блуждает по лесу, но лес вел его, вел долго и трудно. И вывел. Прямо к ее дому. Король, должно быть, тоже почувствовал жажду. Считая ее родовое гнездо пустым, разоренным, он пил темную, но чистую как кристалл воду из каменного фонтана, застывшего головой тяжелого дракона, преданного землей казни, пытавшегося в затихавшей уже агонии вырваться из своей тесной могилы.
Ее мать и ее отец смотрели на него. Сестры и братья смотрели на него. Тетки смотрели. Смотрели пращуры. Смотрели все, кто покоился в этой земле, кто парил в воздухе над нею, и кто скрывался в воде, жадно глотаемой им. Она одна не видела его. Она спала в своей детской постели и не знала ничего.
Король стал оглядываться по сторонам. Драконьи слезы, темные кристаллы, сыграли с ним добрую злую шутку. Он видел, как оживает этот древний дом, словно темный храм, восстающий из небытия от одного только звука шагов верующего, видел, как распахиваются перед ним его двери. Он вошел внутрь. Тени влекли его, звали, кружили по коридорам и комнатам. И подвели. К ее двери. Его дед, нашедший так свою спящую тогда (и вскоре уснувшую снова, уже навсегда - поговаривали - от яда) жену, словно бы встал перед ним. Он толкнул дверь. И только теперь, увидев его в окружении всех тех, кто смотрел на него, она поняла. И не стала противиться ни тому, что он лег рядом с ней, ни тому, что свита (стая?, свора?, семья?) закрыла за ними тяжелую как могильный валун дверь…

Как Король не выпускал прежде из своей головы ее мать и тревожные мысли из своих объятий, так он не выпускал теперь из замка свою дочь. Она росла бледной, черноволосой и худой. Улыбка редко появлялась на ее гордом, хищном лице. Те, кто звал королеву Темной, ее забыли. Черная Королевна была куда слаще для их давно не устававших языков. Она не признавала игрушек, только вечно нахохлившуюся, терявшую перья птицу в узкой высокой клетке, пойманную для нее на самом светлом и радостном, цветущем лугу. Увидев однажды, как веселые бородатые лесничие вынимают из мешка за ноги птицу темную, из самой чащи, она вскрикнула и билась в истерике еще долго после того, как птица была убрана с ее глаз. Королева только нахмурилась при виде ее. Обезумевшим от слез любимой дочери и от грызшего его, хуже тех, испугавших когда-то его коня, волков, бессилия он кричал на жену, вопрошая, что ему сделать, чтобы Королевна успокоилась (и почему она - черт возьми - до сих пор сама этого не сделает!). Улыбнувшись - холодно и остро, как тонкое серебряное лезвие, которым режут друг другу животы и горла самые страстные любовники - подарок семьи, она велела поймать для нее другую птицу. «Это позабавит ее…», - сказала она. Так и было.
Она тоже часто поднималась на башню. Родившая ее не интересовала Королевну. Как зачарованная прижималась она взглядом к расползшемуся вдалеке грозовой тучей лесу - темному Саду темных Адама и Евы. Она называла мать счастливой и злой. Счастливой, потому что та знала тайну манившего ее леса, и злой - потому что хранила эту тайну больше любой драгоценности, даже собственной жизни. Потому что знала - открой она ее ей - и их хрупкий, уже не раз склеенный мир рухнет и рассыплется пылью.

Мир их был нарушен в тот светлый еще, осенний день, когда Королю должно было сравняться очередное число лет и зим. Королева в темно-синем атласе, все еще привлекающая взгляды, но вряд ли темная, уронила тяжелый, ставший будто свинцовым в ее руках кубок (ей нездоровилось уже целую луну, и она молилась лишь о том, чтобы тому была виной не вернувшаяся к Королю не так давно память), и на белоснежное (как некогда ее) платье Королевны упали алые капли пролитого ею вина.

- Красное как кровь, - улыбнулся Король, - словно ты уже стала совсем взрослой, моя звездочка.

Неудивительно, что он звал ее так, с самого рождения - россыпи болотных огней плясали в ее глазах, ошибиться было легко.

Королева видела глаза своей дочери. И ей стало по-настоящему дурно. 12-летняя девочка внимательно посмотрела на своего отца. И Королева знала - единственное слово, что звучит сейчас в ее голове и во всем теле - древнее, тягучее, терпкое, красное слово…

- Ты поправишься, когда родишь мне сына, - переводя взгляд на бледную Королеву, внезапно произнес Король, нарочито громко, чтобы слышали сидящие подле него друзья - закаленные в огне и битвах, и опасные как верный кинжал.

Она подняла на него глаза и…
Замерла. Как в тот далекий миг, когда королевская стрела разорвала теплый олений бок и вонзилась в ее холодное сердце.

Ее брат не превратился в тень. Он стоял, не заметный несведущему глазу, стоял в проеме двери, словно бы тесня к стене, полускрытой тяжелой синей тенью, пышногрудую служанку с уродливым рубцом на шее - как давнюю знакомую.
Он все еще был красив. «Он будет красивым еще сотню лет после того, как меня укроет земля…», - зачем-то подумала Королева. Он видел, что она узнает его, но не спешил приблизиться. Она, казалось, только сейчас заметила, как легко и почти неосязаемо легла на окна ночь - будто милосердный платок на глаза висельника.
Королевна тоже увидела его. Она затаила дыхание. Ее смарагдовые - живые - глаза скользили по его тонкому, будто знакомому ей профилю. Внезапно он улыбнулся ей, одним лишь движением атласных губ, не показывая белых узких зубов под ними, словно рыцарь, еще робко улыбавшийся вызвавшей сердечный трепет деве.

- Твоя дочь уже стала взрослой, - пробормотала Королева и вышла из залы.

Король, воспринявший это как добрый знак, лишь приказал подать еще вина.

Он один не видел еще, как тенью подбирается все ближе и ближе к нему высокая фигура шурина.

Брат Королевы стал частым гостем в замке. Он был всюду. Учил конюхов отбирать самых сильных и могучих лошадей - тех, что не боялись смотреть ему в глаза. Учил поваров готовить такие кушанья, от одного запаха которых в голодных телах просыпалась и похоть. Он, как никто другой, пел песни о долгом и трудном пути к неведомым морям и землям, добраться до которых мог бы скорее ветра в одну ночь. Он стал ближе Королю, чем закаленные и опасные друзья-кинжалы. Он стал ему сыном и братом. Он позволял себе непростительную вольность, говоря при нем, что Темная Королева почти так же красива, как его младшая сестра.
А она, почувствовавшая, было, себя лучше, наведавшись к придворным кухаркам-ведьмам, к весне снова сделалась больной. Король точно снова стал молод. Так же молод, как был тогда, когда впервые коснулся ее белой кожи.
Он стал так близок Королю, что тот отпускал с ним свою единственную дочь - и за ворота замка.
Черная Королевна тем временем расцветала. Казалось, она сбросила с себя оковы, сокрушила прутья клетки, как та несчастная птица, что умерла все же в тени ее холодных покоев.
Королева молчала, лишь все чаще вертя на пальце тяжелое, поблекшее вместе с ней обручальное кольцо, ставшее ей велико, оттого что она похудела, осунулась и сама походила на умирающую птицу.

Серебряный кубок, выпавший из белых пальцев тонкой женщины в синем атласе, и так долго летевший со стола на землю, в прекрасный весенний день, когда все живое поклоняется жизни, а все мертвое жалеет об ушедшем и забывается лишь в дикой пляске, в день, когда все законы становятся подчиненными одному-единственному - первому и главному закону - дышать! дышать в унисон с тем, с кем зарождаешь на земле новую силу, новую теплую жизнь, все же упал.
Ее брат и ее дочь нарушили этот закон. В тот день они предстали перед Королем и Королевой сияющими, она - неподдельно, стали на колени и просили «дорогих родителей» - его зубы все же стали на секунду видны - благословить их. В Короле шевельнулось что-то. Возможно, тень его деда, обретшего жену и дочь так же, как он, и потерявшего их. Он побледнел. Он не знал и сам, что заставляет его молчать, не прокричать, пропеть - да! - восторженное и светлое, чтобы оно примкнуло к сонму всеобщих криков и всеобщего ликования сегодняшнего дня. Он поднялся со своего трона ставшим вмиг таким же древним и тяжелым, как он, и снова на него опустился. Королева напряженно молчала, но внешне походила на Сфинкса с разорвавшимся сердцем.

- Нет! - внезапно прохрипел Король. Его глаза блестели гневом.

Брат Королевы и ее дочь переводили свои внимательные, одинаковые глаза с нее на Короля и обратно.

Король вскочил и, желая, вероятно, вцепиться в шею жениха своими могучими ладонями, бросился к паре, но тут захрипела Черная Королевна…

- Нет?! - вопрошающе прошипела она эхом. - Нет!

Ее неназванный супруг снова превратился в бледную тень, удерживающую Королеву на месте. Он сделал свое дело.

Черная Королевна бросилась на своего отца…

На белый шелк его ворота упали алые капли…
Упал и он сам.

Королевна и ее муж - свершилось! - со свистом шагнули к темному провалу окна - вечному приюту всех страдальцев, и растворились в затянувшемся в тот же миг тучами грозовом небе.

- Она… - услышала не дышавшая Королева едва слышный шепот где-то у своих ног… - еще вернется?..

Королева опустила глаза. Она только сейчас увидела, что все это время подле нее был паж, из-за уха которого все же выпала, наконец, растрепанная, пьяная роза - дрожащий, сжимавший побелевшими пальцами подлокотник ее кресла, прозванного троном, словно и не было тени, и это он все это время не давал ей встать, вцепившись в подол ее платья свинцовым грузом. Он указывал глазами туда, где скрылась из виду королевская игрушка, птичка, королевская звездочка…

- Раньше, чем ты думаешь… - отвернувшись, раздраженно ответила она ему и спокойно швырнула в продолжавшее зиять разверзнутой пастью окно золотой рубин - подарок Короля.