Математическая бесконечность

 Всё ниже изложенное, выпало на долю Сергея Одиссеева в один из тех зимних, удивительно некоммуникабельных дней, когда у него ещё не было мобильного телефона и в преодолении пространства, в ущерб собственному времени, приходилось полагаться только на собственные силы.
 Под предлогом занятости, близкие доверяли Сергею поддерживать налаженную таким иррациональным образом связь, между его семьей и людьми, с дальней и сомнительной родственностью, живущими на значительном расстоянии друг от друга, выверенном щедрыми площадями разрозненных городских районов.
 Широкие проспекты и бесконечно длинные улицы, густой сетью покрывавшие его обширное пространство, запутывали свой след так, что порой пытаясь припомнить, где начинаются и где заканчиваются некоторые из них, выяснялось, что в памяти отсутствуют нужные познания.
 В тот холодный, но ясный день, выйдя из дома и успев заметить на небе интимный тандем полулежащего месяца, вожделенно глядевшего на яркую, но одинокую звезду, в нерешительности зависшую над ним, Одиссеев подталкиваемый больше собственным любопытством, нежели усилиями жены и тещи, окунулся в суетливый поток, бесконечно сновавших, за каким-то лядом, мужчин, женщин, подростков и автомобилей.
 Выбранное им направление, шедшее в сторону конечной остановки общественного транспорта, регулировалось, по средством метел и фанерных совков, мудрыми работниками коммунальных служб, диссонировавшими на фоне общего безразличия, ядовитыми расцветками служебных жилетов.
 Поездка предстояла в редко посещаемый портовый район, с визитом к упомянутой, скуповатой, родне, носившим характер приглашения на очередной семейный праздник.
 К огорчению Одиссеева, на остановке не оказалось ни одного маршрутного такси, зато неподалеку, впустую, растрачивал электродвижущую силу троллейбус, подходившего ему восьмого маршрута, номер которого, установленный рассеянным кондуктором горизонтально, сулил недоумевающим пассажирам льготных категорий, математическую бесконечность.
 Вопреки анонсу маршрута, отличавшегося явной оригинальностью, водитель направил троллейбус в депо, толи починять изношенный скверными дорогами механизм, толи по какой-то другой, неведомой, потому не объяснимой для Сергея причине, увозя, прочь, возмущенных произволом, невольных спутников.
 Спутники, в большинстве своём люди пожилые, терзаемые хронической скукой на почве разобщенного одиночества и невыносимой пустоты внутреннего мира, принимали живое участие во всем, что касалось его внешних проявлений, не гнушаясь беглым, раздражительным разговором с посторонними в транспорте.
 Активнее всего проявлялись лица восполнявшие дефицит редкого общения, чему явно способствовала малая вероятность повторной встречи со случайными собеседниками, размыкавшая даже самые молчаливые рты.
 Наивно заблуждаясь в отношении качества знаний, к количеству лет, анонимы, намеренно опуская свои имена, начинали сомневаться в возрасте друг друга.
 – Ты годом рождения, верно, позже моего-то будешь! – говорил для собственной уверенности и придания себе веса, менее старший, обращаясь к собеседнику.
 Накладывая на всём свою печать, время не обошло вниманием и водителя, снизошедшего под тяжестью его непомерного груза, до чувства безразличия к пассажирам.
 Привычно подвозя стариков по пути следования в парк, водитель абсолютно не задумывался над тем, что совершает благородное дело.
 Пользуясь альтруистичным транспортом и слушая реплики пожилых детей, окончательно закосневших от грубой жизни, Одиссеев, предаваясь размышлениям, приближался к цели.
 Как ему казалось, обыватели, одновременно и неосознанно, затрагивали темы цикличности вечного, состоящего из прошлого и будущего, пролегающих за пределами человеческих возможностей и скрещивания истинного с лживым, составлявших, в точке пересечения, одномоментное настоящее.
 Так, внемля воспоминаниям о ценах на хлеб и колбасу в незапамятные времена, сетованию на скудость пенсии и непомерность тарифов коммунальных услуг, Одиссеев докатился до улицы, на которой ему с троллейбусом оказалось не по пути.
 Сделав шаг из относительно подвижного транспортного средства на относительно статичную землю, вернее смерзшийся тротуарный сугроб, выросший из грязного снега, перекочевавшего с проезжей части, Сергей в полной мере ощутил на себе влияние неизбежной зависимости от физических явлений и геометрических пропорций. Природа таковых повлекла его по одной из своих плоскостей, увековечивших достойное того имя.
 Продвигаясь в кубической архитектуре конца прошлого века, нижние этажи которой в нынешнем использовались предприимчивыми современниками под всевозможные салоны и магазины, сквозь стекла витрин, Одиссеев ловил на себе скептичные взгляды продавцов, парикмахеров и их клиентов, направленные на него из-под заросших волос, модных стрижек и, венчавших последние, головных уборов. В сравнении с ними, снежные парики и ледяная бижутерия крыш однотипных домов, упиравшихся в низкое серое небо, выглядела куда более естественно.
 Внутри же домов все обстояло иначе.
 Лестничная клетка, по которой Сергею пришлось подниматься, упрямо спорила наклоном ступеней со строгой горизонталью.
 Нерадивые строители, усадка дома, улица идущая под уклон или необычное состояние Одиссеева были тому виной, но отсутствие абсолютного нуля сказывалось на работе вестибулярного аппарата.
 Вскоре, всё пришло в норму и уведомленные Сергеем родственники, от переполнявшего их радушия, поспешили скорее избавиться от нежданного гостя, с лязгом облегчения замыкая входную дверь за его спиной.
 Выйдя из тускло освещенного подъезда на дневной свет, в твердой убежденности влияния скверного дома на характер его жильцов, Одиссеев некоторое время привыкал к перемене яркости и избавлялся от брезгливого чувства неприязни.
 Вот тут-то сознание и сыграло с ним злую шутку.
 Покинув двор и выйдя на открытое пространство улицы, взгляд Сергея споткнулся о возвышающуюся над окружающим ландшафтом телевизионную вышку, являвшую собой непогрешимый эталон вертикальности, обращая внимание на явный крен не присущий её несгибаемому характеру.
 В течение жизни, как думал Одиссеев, человек воспринимает видимое им, сквозь переменную призму своего внутреннего мира. Отдавая предпочтение тем или иным переживаниям, являющимся производными происходящих событий, человек формирует модель личностной гармонии, зачастую, на подсознательном уровне симпатий и антипатий. Мало кто анализирует внешние проявления жизни, пытаясь разобраться в их истинной сути.
 В поисках логического объяснения пережитого, Сергей пришёл к мысли о способности сознания приспосабливаться к дискомфортным изменениям реальности.
 Так, вспомнив пример того, что при долгом взгляде на пейзаж за окном движущегося транспорта или смену ползущих титров на телевизионном экране, с остановкой последних возникает иллюзия возвратного движения, Одиссеев в угоду своему реверсирующему сознанию, поспешил возвратиться домой.
 Оплачивая проезд в маршрутке, он поймал себя на мысли о практичности денег.
 Не упуская удачный эпитет, Сергей стал применять его к окружающему, и удивительное дело, эпитет подходил ко всему, что он видел и мог себе представить.
 Практичными стали – карман, с его содержимым, одежда, обувь, цель, средства, водитель, маршрутка, люди, едущие в ней и идущие вне её, один за другим проносящиеся мимо, в бесконечной реакции продленной во времени – возникая и исчезая из фокуса жизни, наведенного на перспективу домов, улиц, проспектов, районов, городов, регионов, стран, континентов, планет и так далее, до невообразимой им бесконечности.
 Оглушенный навалившимися на него ощущениями, Одиссеев шагал по скользкому тротуару, приближаясь к целительному нутру покинутого крова.
 Вспомнив о бесприютности месяца, Сергей во второй раз за день взглянул на повесу, который по прежнему был занят своим меркантильным интересом к холодной звезде, и понял, что месяцу уж точно всё равно относительно чего Одиссеев рассматривает его одиночество в вечереющем стужей небе.