Я помню...

Посвящается светлой памяти моего дедушки Хасаева Арифа Муртуз оглы



Я помню свою первую игрушку, ее почему-то звали Петрушка. Такая кукла резиновая с кудрявыми красными волосами и курносым носом. Советское время как-никак. Я спала с ним в обнимку. У меня была привычка крутить волосы. Я наматывала прядь на палец, крутила, вертела и так медленно засыпала. Кстати привычка осталась до сих пор. Я не могу заснуть без этого. Мне было лет пять, я помню смутно, как меня посадили в ванной на табуретку, постелили много газет и постригли налысо. Я не понимала, дверь в ванную закрыли, так как перед ванной было огромное зеркало и я сидела спокойно, предполагая, что меня просто стригут. Но когда я вышла я так заорала, что собрались все соседи. Наотрез осказалась ходить в садик, пришлось ждать несколько месяцев, пока волосы отрастут, а растут они у меня долго. Я радовалась. В садике мне не нравилось, дети меня раздражали. Тогда мне было незнакомо это чувство и лишь сейчас сравнивая, как меня переодически раздражают все люди вокруг, я понимаю, что это и было самое настоящее раздражение. Меня отправили к бабушке на Баилова и я жила у нее. Кажется это было лето. И чтобы засыпать перед сном, я крутила красные коротенькие волосы своего либимого Петруши. Сейчас понимаю, что его так назвали не по моему желанию, а наверно просто так, чтобы у куклы было имя. Любое. Даже такое бессмысленное и тупое. При первой же генеральной уборке после того, как я вышла из детского возраста, мои игрушки собрали в огромный мешок и выкинули. Я бы не отказалась подержать сейчас этого Петрушу в руках, покрутить его волосы...
А еще, когда я родилась, мне купили маленькую подушку, на которой я спала до двух или трех лет. Сейчас я сплю на большой, а эту маленькую кладу рядом, когда под руку, когда рядом, когда она падает на пол, но засыпаю я всегда с ней. Недавно мама мне сказала, что эта моя самая первая подушка. Я была тронута. Мы с ней оказались одногодки. Надо же...
Помню, как в детском саду не могла днем спать. Все дети засыпали, а я лежала и ждала, когда придет время вставать. Иногда я засыпала за недолго до того, как пора было вставать. Нас будили, а я злилась, что все выспавшиеся, а я сонная. Воспитательницы говорили, что я соня. Было обидно. До слез...
Еще помню, в детском саду был какой-то празник, у меня в детском фотоальбоме даже осталась фотография. Детям предоставили выбор каждому подобрать себе наряд. Я не успевала выбирать, как его, видимо, более наглые дети, нежели, чем я, успевали не только вырвать у меня из рук, так уже и одеть. На фотке получилась я грустная, с, кажется, даже заплаканными глазами, и если присмотреться можно увидеть, что у одной девочки в самом нарядном платье выколоты глаза. Оно мне понравилось больше всего. Она мне нравилась меньше всех.
Помню, как мама раньше времени пришла за мной, я так обрадовалась, что выбежала из класса под ор противной воспитательницы. Она потом меня долго отчитывала перед мамой. А мне было все равно, я была рада, что уйду домой раньне обычного и меня заберет дедушка и я останусь у него до самого понедельника, который так и остался для меня ненавистным, потому что надо было опять в садик. Иногда он брал меня с собой на работу, я сидела маленькая такая в его кабинете в огромном кресле, где меня не было видно. Он не работал в тот день и был занят только мной. Даже после долгих выходных, которые мы проводили вместе. Он водил меня в театры каждые выходные, мы гуляли по городу, он рассказывал мне историю каждой улицы, каждого дома, каждого памятника. Я его очень любила. Пусть земля ему будет пухом! Я ему обязана своим воспитанием, своей фамилией, своими корнями...
Помню, я была совсем маленькая, но это одно из первых моих воспоминаний, мне было около двух-трех лет. Мы гуляли в парке летом. На мне был коротенький сарафанчик. Я очень хотела в туалет, но я привыкла говорить это маме, быбушке, но статному дедушке сказать, что я еще немного и не выдержу, мне было стыдно. В итогу я описалась... Мы сидели на лавочке пол часа и ждали, пока высохнут мои трусики, которые он постирал в парке. Рядом сел пожилой человек и стал меня расспрашивать, как зовут, сколько лет. А я ему бесцеремонно ответила на ломанном детском азербайджанском языке: мы ждем, пока высохнет мои трусики, которые постирал мой дедушка. Дедулья посмотрел на меня, улыбнулся и весь покраснел. Хорошо, что мужичек был с отличным чувством юмора, он так расхохотался, что дедушка улыбнулся гораздо шире, поцеловал меня в голову и мы ушли...
Помню, как мы с папой попали в аварию, я сидела сзади и ударилась о сиденье спереди. С тех пор боюсь бешенной скорости и сердце сжимается при виде аварий. Мы долго торчали на дороге, столкнулось несколько машин, все кричали, ругались, разбирались, а я сидела и хотела к маме. Не помню, что было дальше. Кажется, приехал дедушка за мной. В принципе, как и всегда...
Помню, как меня отдали в первый класс в русский сектр в школу, где преподавала моя мама. Я ходила через день, то в школу, то в садик. Видимо, родители решали где мне лучше, а мне было плохо и там и там. Я еще с детства не знала чего хочу.
На следующий год меня отдали опять в первый класс (чуется мне, надо мной хорошенько поиздевались; надеюсь, им было весело), но уже в азербайджанский сектр. Учительница была с золотыми зубами, постоянно кричала и била нас железной линейкой. Садистка... Когда я рассказала это дома, моя бабушка отвела меня в садик на следующий день и долго разговаривала с той самой учительницей. С тех пор она не перестала бить линейкой детей, но зато меня стала обходить стороной и не притрагивалась ко мне. Не знаю, что ей сказала бабушка, но она ее напугала не на шутку.
Я проучилась там два года, а потом папе предложили работу в Питере и мы переехали туда. Мне и там не нравилось, я была изгоеем, у меня не было друзей, мне было тяжело в новом городе, в новой школе. Это была совершенно другая жизнь, другой уклад. Сейчас я понимаю, что маме было тоже тяжело. Но она у меня молодец и справлялась со всеми трудностями. У меня было все, мне не отказывали ни в чем, я не нуждалась ни в чем. У меня даже было больше, чем у многих. Папа не хотел, чтобы я была белой вороной и считал, что деньгами можно это компенсировать. Он и сейчас так считает, высылая деньги, но не звоня, не поздравляя ни на праздники ни на дни рождения. Ни тогда ни сейчас он не понял главного: что деньгами не купишь всего – ни тогда мою уверенность, ни сейчас мою любовь. Зато сейчас, надеюсь, у него есть все. Также, как и у меня. Я научилась довольствоваться всему, что есть и радоваться любому происходящему в жизни событию.
Помню, как только я медленно начала привыкать к новому укладу жизни, через два года меня опять перевели в новую школу. Мы переехали. И все опять заново. Там у меня появилась первая подруга. Ее звали Аня. Я никак не могда привыкнуть к тому, что когда я звонила на «привет» она бесцеремонно спрашивала: «чё звонишь?» Я сперва терялась, не зная, что ответить, потом и сама стала так говорить. Ко всему привыкаешь в жизни, жаль только, что к хорошему быстрее.
Я помню мне нравился мальчик, его звали Коля, светленький такой, страшненький. Недавно наткнулась на его фотографию в альбоме, стало и смешно и грустно, ему было совершенно плевать на меня. Я позвала свой класс на день рождение домой, пришли всего четыре человека. Я плакала, мама успокоивала меня. Самое главное пришли Аня и Коля. Смешно вспоминать. Детство говорят бывает беззаботное, но даже детство у меня было далеко не беззаботным, а таким же сумбурным, как и сейчас....
Я помню, как меня отсадили от Коли и посадили с Пашей, я пришла домой, рыдаю, говорю: меня с Пашей посадили. А мама испугалась, накричала, говорит я подумала, что папу посадили. Меня не успокоили, и мне стало еще хуже. Я проплакала у себя в комнате, а потом пошла делать уроки. Помню, я только их и делала, целыми днями, может, поэтому и училась на все пятерки. Зато, когда мы вернулись обратно в Баку, мама была зянята проблемами и я в первой же четверти получила двойку по химии. С тех пор постоянно платила за нее и только в десятом классе узнала, что H2O – это вода. Стыд и позор. А мне было все равно...
Помню, мне купили очень дорогие джинсы Colin’s и папа очень ругался. Но это мне мама рассказала, когда мы делали очередную генеральную уборку несколько месяцев назад и я отложила их, чтобы отвести в детский дом. Стало неприятно. Очень.
Помню, как папа иногда брал меня с собой погулять с друзьями, а один раз на гололоде в пригороде на скорости дернул ручной. Машину занесло, она крулилась минуты две на дорогу, мне было страшно, а ему очень весело. Может сейчас мне тоже было бы весело... Но тогда, я чуть не умерла от страха того, что мы сейчас умрем от глупости и полного отсутствия отвественности к своему тогда еще единственному ребенку. Не помню, рассказала ли я маме тогда об этом или нет. Наверно, не рассказала; я бы помнила скандал, которого не было...
Помню, он часто уезжал в командировку, я радовалась, когда он приезжал, он был добрым и можно было просить, что угодно. Первые три дня. Потом он кричал и злился от любой мелочи. Помню, что он кричал только на меня. Ни разу он не повышал голоса, тем более руку на мою маму, он ее слушался, уважал и по-своему любил. Меня, сознается мне, он никогда не любил...
Я помню, мне было годика четыре, у меня заболело сердце, мама была в соседней комнате, а я сидела рядом с папой, он смотрел телевизор. Я сказала, что у меня болит сердце (точнее, я показала, потому что не знала, что такое сердце и где оно находится). А он прикрикнул и сказал: не ври! Я пошла к маме. Помню, я сосала пол часа мерзкий валидол. До сих пор его не люблю, хотя сердце и покалывает время от времени. Когда на днях у меня заболело сердечко, я застыла на мгновение, привстала и начала медленно набирать воздух в легкие. Мой любимый испугался, взял меня за руку, дал воду, спрашивал и беспокоился обо мне весь день после того, как у меня уже прошло сердце. Наверно, это и есть настоящая мужская любовь...
Я помню, мне было лет пять, я случайно подслушала разговор родителей, как мама говорила отцу, что он должен уделять мне больше внимания, что когда я вырасту, я не буду его любить, так как не вижу его любовь. В тот момент я увидела удивленный и обиженный взгляд своего отца, который вьелся мне в память так, что я до сих пор, когда вспоминаю его, то только с таким взглядом. Он ей объяснял и клялся, что он очень любит меня и оспаривал то, что я не буду его любить. Что это все глупости...
Недавно меня спросил один человек, что я испытываю к нему. Я долго думала. И поняла, что ничего, кроме равнодушия. Я не вижу его шестой год и не скучаю. Совершенно...
Помню, у нас был урок английского, я была в седьмом классе. Открылась дверь и я увидела бледную маму и гражданскую жену папиного друга. Саша его звали, кажется. Они забрали меня, покидали мои вещи в рюкзак и посадили в большой черный джип с темными стеклами. А я переживала, что не успела ответить урок, который так хорошо выучила. Просила вернуться и подождать, пока я получу свою пятурку. Если бы я тогда знала, что следующий урок я буду отвечать уже будучи в Баку. Я очень долго переживала, что когда собирали мои вещи, забыли в классе мою любимую ручку. Нас отвезли в пригород, в Петергоф. Мы остановились (если это можно так назвать) в гостинице на крыше, так как не было мест. В комнате надо было ходить, пригибаясь, так как она была рассчитана для хранения вещей или комнатой отдыха служателей отеля. Мама была со мной. Позднее я осознала, как же ей было тяжело в те дни. Но она не подавала виду и говорила, что у папы проблемы и отдохнем пару дней и вернемся домой. Это был 1998 год. Она совершенно спокойно занималась со мной по тем учебникам, которые у меня были в рюкзаке, гуляла со мной. На третий день, я так обрадовалась, когда увидела красную папину 99-ку. Я вырвалась от мамы и побежала к нему. Но за несколько метров мой бег превратился в русцу, затем в быстрый шаг и я остановилась. Таким я его никогда не видела. Небритый, заросший, помятый, с мешками под глазами. Кажется, он опять сделала мне замечание, но поцеловал и поднял на руки. Но это было естественно, его ведь не было несколько дней и это был не третий день после командировки.
Мы вернулись в Питер, собрали вещи и вытелели в Баку бизнесс классом. В течении трех часов.
Помню, папу я не видела несколько месяцев. Наша квартира в Баку была грязной, пыльной, ушло несколько дней, чтобы ее привести в порядок. В те дни я жила у дедушки, по которому успела безумно соскучиться. Я была счастлива, я утопала в мужской любви, которой мне так не хватало за эти года. Все было хорошо, я наконец чувствовала себя с своей тарелке, мне было хорошо. Здесь я не была белой вороной. Но это чувство прошло, когда я пошла в школу. Меня очень долгое время не могли никуда устроить и пошла в школу только в середине сентября. Мы с российскими понятиями не могди понять, что неужели нигде нет мест? Места нашлись, когда нашлись деньги. Тогда я и поняла цену деньгам.
Помню, у меня долгое время не было друзей, меня не принимали с российским акцентом, с российскими понятиями, им было все равно, что я родилась здесь, что я такая же как и они, ничем не хуже и не лучше. И здесь я была изгоеем. Я отворачивалась, про меня говорили, я уходила и чувствовала тяжелый взгляд за спиной и шепот.
Я помню свою подругу, свою теску. Как я подошла к ней в желтых кроссовках на платформе, чтобы помирить ее со своей одноклассницей, с которой они поругались. С тех пор мы вместе уже десять лет. Помню, как мы сбегали с ней с уроков. Целыми днями мотались по улицам, прогуливала школу. Тогда я узнала цену дружбе...
Помню, как мама собрала вещи отца, поставила их в коридор и он ушел. Жил у родителей, приходил иногда починить что-то, повидать меня. Я уже выросла, становилась самостоятельной, у меня был переходный период и я не выходила с ним никуда. Мне уже не нужно было его общение, не нужно было его внимание, его любовь.
Помню, у нас испортилась дверь, он чинил ее, а я ранее постоянно помогающая ему, крутящаяся рядом с ним в надежде наткнутся на его внимание, лежала на кровате и болтала по телефону. На его просьбу помочь, я ответила грубо, чтобы он не мешал мне говорить по телефону и закрыл дверь. Помню, как наполнились глаза его слезами, он опустил взгляд и продолжал молча чинить дверь. На просьбу придти порощаться, я крикнула, не вставая с постели: пока!!! Прорицание моей мамы сбылось...
Помню, как он уезжал в Москву. Ему не нравилось здесь, его устроили на высокоплачиваемую работу, дали машину, отдельную квартиру, а ему как будто обрезали крылья. Он больше не мог летать. И он уехал. Больше Азебрайджан его не видел. Не видел и дедушка, он не приезжал. Бабушка ездила к нему пару раз, а мы с мамой оставались с больным уже дедушкой, ухаживали за ним. Он не приехал на его похороны, оплатил их, но не приехал. Не знаю, приедет ли он на мою свадьбу...
Помню, когда дедушка зоболел и не мог приходить и навещать меня, я ездила к ним на Баилова каждую неделю, но сидела с каждым годом все меньше и меньше, я выжидала несколько часов, а потом убегала гулять. If I can turn back time…
Помню, я читала ему свои стихи, рассказывала, он говорил все меньше и меньше, хотел видеть мою свадьбу, у него отнялось зрение. За несколько месяцев до его смерти я спросила у него, чтобы он захотел увидеть, если бы ему была дана возможность на пару минут увидеть свет? Он без раздумий ответил, что хотел бы увидеть, какой я стала. Я подошла к нему, протянула руки и сказала: почувствуй! Я держала его руку и водила по своей одежде, по своим украшениям, по голове. Он сперва сдерживал слезы, а потом разрыдался. В тот день я кормила его и понимала, что скоро его не будет. Я гнала эти мысли прочь, но суровая реальность не давала мне возможность...
Я помню, мне до последнего не говорили, что он при сметри, я приехала за пару часов до его смерти и была рядом. Держала его за руку, он был невминяем. Но я успела попрощаться. Если бы этого не произошло, я бы себе этого никогда не простила. Теперь я почти каждый месяц езжу к нему на кладбище. Разговариваю с ним, рассказываю, как живу. После его смерти, мне очень захотелось, чтобы существовал потусторонний мир. И я стала верить в него. Мне так легче. И если бы мне предложили возможность вернуть прошлое, я также, как и он в тот день, без раздумий хотела бы вернуть тот момент, когда он был жив.
Я помню, как он мне говорил, чтобы я не меняла свою фамилию. Никогда. Теперь я решила, что назову своего сына в его честь взамен того, чтобы взять фамилию своего будущего мужа. Думаю, ему будет намного приятнее, если мой сын будет носит его имя. Нежели я фамилию. Во всяком случае, для меня это важнее и имеет больший смысл.
Помню, как я упала на колени, когда уносили его гроб, меня подняли, а я лежала и не могла поверить, что его больше нет. Его любила я больше всех, также, как и он меня. Его любовь я ощущала на себе сильнее любой другой. Сейчас меня так же преданно и по-детски любит мой любимый. Думаю, дедушкина любовь нашла себе продолжение в моем женихе...
Я помню многое, помню почти все, хотя хотела бы забыть многое. Воспоминания стираются со временем. Есть и такие, которые стираем мы сами, некоторые стирает время, но есть такие, которые никогда не забудешь. Они в твоем сердце, в твоей душе, в каждой частичке твоего тела....


18 июля 2007 г.