Карась, прорвавший сеть

Долгие годы я не решался рассказывать о некоторых событиях, произошедших со мной на заре туманной юности. Но теперь мой сын уже почти взрослый и должен всё понять. В Притчах Соломона совершенно справедливо написано, что тайна, удерживаемая в себе, опаляет огнём изнутри, поэтому я чувствую, что должен пролить свет на эту историю, которая подтолкнула меня к нынешним достижениям.
Есть древнекитайская поговорка: «Путь в тысячу ли начинается с первого шага». И я начну с того момента, когда, захлопнув дверь подъезда и машинально проверив содержимое карманов, пошагал к станции метро.
Автобусная остановка значительно ближе, но, сверившись с часами, показывавшими ровно 7, я решил добираться подземкой, свободной от утренних пробок – до отправления поезда оставалось всего 25 минут. Постепенно я ускорял шаг – не столько из-за спешки, сколько для согрева. Днём стояли оттепели, но под утро ощутимо подморозило, и красный восток предвещал ветреный день, который уже начался – мне даже пришлось поднять воротник, чтобы прикрыть подбородок.
Ближе к станции метро вместо высоток пошли пятиэтажки начала века, и я заметил, что узкая полоска рассвета значительно шире, чем мне сперва показалось. Я понял, что надо поспешить, и вошёл в метрополитен уже почти бегом. Мой микрорайон отделяла от вокзала всего одна станция громадной ветки, пересекавшей город с юго-востока на северо-запад, и я даже не успел почувствовать разницу между подземным и наземным воздухом, как оказался у банкомата Центрального банка. Отстояв небольшую очередь, я облегчённо вздохнул: билеты на ближайший рейс есть – так я и думал, зимой этот маршрут не так популярен, как летом.
Напрасно я изображал спринтера у метро – после покупки билета даже осталось время пропустить стаканчик кофе, чтобы стряхнуть с себя остатки утреннего сна. Кофе мне так понравился, что я хотел было повторить заказ, но вовремя одумался – сердце не казённое.
С высоты застеклённого надземного перехода на седьмую платформу уже можно было увидеть солнце. Я смотрел до боли в глазах и почему-то никак не мог налюбоваться на светило, виденное по несколько сот раз ежегодно. Может, это оттого, что настроение в тот день было таким же солнечным, и жизнь казалась таким же золотым рассветом в обрамлении неповторимой лазури, существующей только в дни предвесенья на берегу моря?
Поезд приподнялся над ложбиной, в которой только что стоял и опустил на перрон длинные сходни через покрытые толстым слоем инея сверхпроводящие рельсы и раскалённые до красна радиаторы теплоотвода. Через 5 минут, потраченных механиками на проверку систем охлаждения, я уже пристроился у окна в мягком купе, выложив на откидной столик коробочку с дорожными бутербродами и пристроив на коленях компактный, но мощный ноутбук – даже во время развлекательного путешествия я не мог себе позволить отказаться от учебной работы.
Нельзя сказать, что я тогда был трудоголиком, но научными исследованиями занимался с интересом, интуитивно догадываясь, что это – самый верный способ прославиться. Интуиция меня не обманула, и я действительно стал известным, чему немало поспособствовали события, случившиеся в этом путешествии, но не будем забегать вперёд. Лучше вкратце поведаю предысторию, без которой мой рассказ был бы неполным.

* * *

Я родился 4-го октября 2057-го года. Вся страна была охвачена ликованием по поводу юбилея запуска первого спутника, и моё рождение на этом фоне не запомнил даже врач, принимавший роды. Тот факт, что о моём дне рождения чаще всего забывали, при-вёл к тому, что с самого детства и до тех самых дней всего дороже мне была слава (сейчас мне всего дороже истина). Я стремился во всём выделяться из толпы и к тому моменту кое в чём преуспел, например, единственный из всего класса закончил школу с золотой медалью, что обеспечило мне внеконкурсное поступление в филиал Российского Государственного Медицинского Института, на факультет психиатрии; кстати, только я один из всего класса выбрал именно этот институт. Специальность я избрал под стать тогдашней безбашенной натуре: психопатология наркомании. Позавчера я толкнул на отлично госэкзамены и решил съездить к тётке в Киев немного развеяться. Но в последний момент передумал… нет, не ехать, а оставлять дипломную работу. И в мой багаж добавился ноутбук – ничего, он лёгкий, сильно плечо не оттянет.
Дожевав последний кусок хлеба, я ещё раз бегло пробежал оглавление уже готовой теоретической части, скомпонованной из десятков статей, добытых в разных закоулках общедоступной инфосети. Потом решил подредактировать весь текст, чтобы придать завершённость истории распространения опаснейшего синтетического наркотика, взятого мной в качестве темы дипломной работы.
Длинное название этого вещества, принятое в официальной химии вряд ли что-то скажет подавляющему большинству читателей, поэтому я упомяну только сленговые: «эликсир Венеры» или, ещё круче, «приворотное зелье».

* * *

Начиналось всё в тихом пригороде Базеля, где в 38-м году местный фармацевт Альбрехт Копперман пытался создать препарат, ускоряющий восстановление потенции у выздоравливающих морфинистов, соединив гормональные стимуляторы и наркотики. В итоге получилась чертовски занятная штука. Выражаясь поэтически, его лестница в небо оказалась лестницей в ад. Как истинный врач, испытывающий новые лекарства, прежде всего на себе, доктор Копперман с лаборанткой Элен Ригби первыми приняли дозу. Утром охранник, совершавший обход, нашёл их трупы. Расшифровав путаные записи в журнале, сотрудники установили приблизительную картину воздействия препарата на организм.
Принятый в количестве примерно 100 грамм однопроцентного водного раствора на среднего взрослого человека, эликсир Венеры вызывает у пары такое непреодолимое влечение друг к другу, такое слепое обожание, что шекспировские страсти по сравнению с этим – не более чем лёгкая влюблённость. Но после кайфа, как ни крути, наступает абстинентный синдром. Очнувшись после приёма «приворотного зелья», те, кто накануне так самозабвенно друг друга любили, начинают испытывать бесконечно лютую ненависть. Полицейских, осматривавших тела Альбрехта и Элен, всенародно стошнило: почтенный доктор исполосовал скальпелем всё тело лаборантки, а затем, отойдя от наркотика окончательно и ужаснувшись собственного злодеяния, вколол себе сверхдозу сердечного стимулятора и загнулся в конвульсиях.
Несмотря на смертельную опасность, в 40-х годах находились фанатики науки, повторявшие опыты с эликсиром Венеры и нашедшие, всё же, кое-какой положительный результат: если в течение часа, пока длится ломка, партнёры, повязанные «приворотным зельем» друг друга не видят, то отходняк проходит без последствий, и чувства полностью нормализуются. Проблема в том, что у влюблённых возникает естественное желание остаться вместе до утра – а это уже труба.
В мире полно старых и богатых пар, готовых заплатить любые деньги, чтобы заново пережить медовый месяц, и очень быстро нашлись коррумпированные врачи, выпустившие джинна из бутылки. А потом грянула Последняя война, как она называется в официальной истории. Я искренне надеюсь, что она последняя, хотя и не разделяю восторженного оптимизма политиков. Но речь не об этом.
Во время войны миллионы подростков лишились твёрдой отцовской руки над собой. Беспорядочные связи в их компаниях были нормой. А, пресытившись сексом, они от скуки начинали искать «чего-то нового», и дорогостоящий эликсир Венеры как нельзя лучше подходил им в качестве суррогата хрустальной мечты, которая бывает в жизни у каждого человека. Как всегда было среди наркоманов, гибель товарищей нисколько не остужала горячие головы, а скорей наоборот, подстёгивала нездоровое любопытство.
Так как из-за сложности производства новый наркотик встречался достаточно редко, международные инстанции первое время смотрели на экзотическое увлечение сквозь пальцы. В настроениях чиновников преобладало шапкозакидательское словечко «перебесятся». И только когда пролилась кровь знаменитостей, неповоротливые бюрократы забили тревогу.
14-го сентября 2055-го года прикончили друг друга бабушка электронного панка Элис Армстронг-Ягода и её драм-клавишник, пытавшиеся «вспомнить молодость».
Через две недели верховный комиссар Международного Красного Креста утвердил постановление, запрещающее производство и распространение эликсира Венеры во всех странах-членах Союза Народов Мира.
Но запретный плод кажется ещё более сладким. В середине 60-х ярким болидом промелькнуло на политической сцене Международное Движение за Свободу и Любовь, прославившееся бегством своих членов из городов в специально созданные ими посёлки, где его адепты, провозгласившие возвращение в «золотую эпоху первобытности», обобществляли всё своё имущество и раз в неделю устраивали торжественные групповые оргии. Эти принявшие неоязычество полурадикалы-полусектанты воспринимали название «эликсир Венеры» буквально и считали погибших от ломки жертвами богине. К 69-му году движение распалось на гораздо менее влиятельные Экологическую Партию «Лесные Эльфы», проповедующую полный отказ от всех достижений цивилизации, и Интернациональную Партию Истинных Анархистов, крайне агрессивно настроенную по отношению к любым формам государственности. Но за 6 лет своего существования движение сделало своё чёрное дело: эликсиром Венеры заинтересовались многие нестандартно мыслящие студенты по всему миру.

* * *

В общем, когда я решил исследовать эликсир Венеры, этот наркотик, несмотря на смертную казнь с последующим использованием тела для трансплантации за его распространение, можно было достать в любом крупном городе Российской Империи. Не знаю, как насчёт моего родного Царегорска, но в столице Украинской Автономии – Киеве, наверняка.
Превратив мешанину разрозненных фактов в чёткую последовательность событий, я с чувством исполненного долга захлопнул ноутбук. И вовремя – только я вернулся из курительного тамбура, поезд резко затормозил, лязгнули сходни на платформе, и по полу часто застучали тяжёлые форменные ботинки пограничников.
Первый шёл налегке, держа в правой руке аппарат для сканирования личных штрих-кодов, второй катил за собой «волшебный чемоданчик», совмещавший ЯКР-детектор и компьютер, соединённый с сетями Центробанка, МВД и Министерства Обороны. Статьи в моём ноутбуке так их заинтересовали, что старший лейтенант даже счёл нужным послать запрос в 8-й отдел Генштаба, который, естественно, ничего секретно не обнаружил – информация сливалась с общедоступных сайтов, с указанием источников. Затем чемоданчик прошерстил память моего коммуникатора, не обнаружив ничего интересного для спецслужб, зато всколыхнув во мне приятное воспоминание, когда выудили видеоролик, снятый на летних каникулах, где я прощаюсь со случайной попутчицей.
В общем, когда поезд пропустили на территорию Речи Посполитой, сосредоточиться на теме диплома я уже не мог – только представлял себе Киев, где кроме добрых и милых родственников есть ещё она. Конечно, мы переписывались и переговаривались, слали друг другу стереоголограммы – статические и динамические, но после Нового года меня с головой захлестнула подготовка к госам, и давняя любовь с первого взгляда позабылась. Но стоило только её увидеть, как чувство, совсем уже было погасшее, вспыхнуло с новой силой. Я честно пытался себя перебороть и приняться за новую главу дипломной работы, но ближе к Вильнюсу понял, что не могу думать ни о чём, кроме Юли, к которой приближаюсь с каждым миганием часового циферблата в купе.

* * *

Мы познакомились 21-го августа прошлого года. Я возвращался из поездки на каникулы в Луганскую область и взял билеты на единственный рейс Луганск-Киев, где оставались свободные места. Попался старый, тихоходный поезд, на колёсах, а не на магнитной подвеске, к тому же объезжавший вкругаля города Южной Украины, и вместо 3,5 часов пришлось тащиться 16. Вдобавок, в поезде сломался кондиционер, и в вагоне было ещё жарче, чем +38 на улице. Конечно, проводники сразу вызвали службу ремонта, но в тот день все русские и украинцы отмечали День Освобождения, и, несмотря на пятый час дня, техник по ремонту был пьян до изумления (её слова), и вместо починки кондиционера отправил его в нокаут – добравшись до конечного пункта во Львове поезд отправился на капитальный ремонт в депо.
А в начале пути, все пассажиры, обливаясь потом, устремились в вагон-ресторан за охлаждёнными напитками, и я – не исключение. Когда я вернулся на место, напротив си-дела фигуристая девица, расчёсывая перед маленьким зеркальцем на столике свою огненно-рыжую шевелюру (как выяснилось позже, волосы не крашеные). Блёстки на её ново-модной оранжевой рубашке так фокусировали свет из окон, что можно было ослепнуть. Я отвернулся и стал открывать бутылку минералки, надеясь успеть выпить её, пока не нагрелась. Внезапно газ под высоким давлением попёр из бутылки наружу, и всех соседей обдал освежающий душ. Девушка почесала забрызганный нос и звонко рассмеялась. Услышав заливистый хохот я обернулся, чтоб получше разглядеть обладательницу такого звонкого голоса. Оказывается, можно ослепнуть не только от блёсток на рубашке, но и от красоты её хозяйки. Между оранжевым подолом, стянутым в узел чуть выше талии, и короткими серебристыми шортами проглядывала, контрастируя со светлым фоном, полоска заметно потемневшей на солнце кожи. Мы встретились глазами и, наконец-то, представились.
Узнав, что меня зовут Роман, она затеяла игру слов, пожелав выяснить жанр рома-на. Я попытался ответить максимально неожиданно:
- Симфо-готик-метал-рок!
Но поразить собеседницу не получилось – оказалось, что это её любимый стиль искусства. Я искренне порадовался тому, что встретил родственную душу. На верхних полках высказали желание познакомиться с нами ещё один парень и ещё одна девушка нашего с Юлей возраста - Димон и Алёна, так, кажется, их зовут, но с ними я после поездки  контакт не поддерживал.
Ещё рядом ехал старик, доказавший мне, как тесен мир, тем, что 45 лет тому назад работал на одном заводе с моим дедом. В общем, компания подобралась что надо.
Четыре студента травили институтские байки – этой, поистине неисчерпаемой, темы хватило, чтобы проболтать время ужина (даже с набитым ртом её голос – просто чудо), а после еды старик предложил нам сыграть в карты. У меня была с собой колода, но она подходила скорее для чисто мужской компании – глядя под разным углом, можно было увидеть дам либо в роскошных платьях,  либо в полностью обнажённом виде, и я по-стеснялся её доставать. К счастью, дед достал свои, и игра пошла. Но старики, как правило, рано ложатся спать, и к 10 вечера мы вчетвером оказались, фактически, предоставлены самим себе.
Юля, стеснявшаяся старика, теперь, не в силах терпеть марева в разогревшемся за день вагоне, сняла рубашку. Мы с Димоном уже давно сидели с голым торсом. Алёна по-следовала примеру Юли.
- Где так загорела? – поинтересовался я, глядя на смуглое тело Юли.
- В Испании, -- ответила она, как ни в чём не бывало.
- Отдыхала или работала? – продолжил я «допрос».
- На гастролях, с театром год назад туда ездила, да и сегодня только на денёк заскочу домой с родичами повидаться, и на экспресс до Барселоны.
Я задел за самую тонкую струну её души, и Юля начала рассказывать о театре так, что дух захватывает. Я уже забыл, что хотел позавидовать тому, что она была в Испании, и теперь только удивлялся, с какой творческой личностью свела меня судьба. Я успел проявить себя как актёр только в студенческих театрах, но всей душой стремился доказать, что тоже не лыком шит, и продемонстрировал трём попутчикам лучшие из своих по-этических произведений, а затем кратко пересказал свою повесть о пленных последней войны.
И тогда случилось то, что врезалось в мою память на всю оставшуюся жизнь – я впервые услышал её пение. Она не подыгрывала себе ни на каком музыкальном инструменте, это было бы даже излишним. Сладкий, сильный голос выводил песню её собственного сочинения о погибших на последней войне со всё нарастающей громкостью, рискуя разбудить соседей, но её было не остановить. Никто и не подумал её останавливать – все слушали, замерев от восторга.
Во время пятнадцатиминутной стоянки в Пятихатках мы вышли на платформу подышать воздухом; из динамиков, искусно вмонтированных внутрь вокзальных стен (претензии провинциальных полустанков на изысканность), круглосуточно лилась музыка, причём по ночам, как правило, передавали лирические баллады, и когда в наши лица пахнул свежий северо-восточный ветер, мы разбились на пары – я и Юля, Димон и Алёна – и, не сговариваясь, одновременно начали танцевать – так увлеклись, что чуть не проморгали время отправления состава. Теперь вас заинтересует, переспал ли я с ней? Разочарую вас, любители клубнички, до этого дело не дошло. Но если сравнивать силу чувств, то эта ночь вагонного общения стоила всех случайных связей, которые мне пришлось пережить до этого, вместе взятых.
Ближе к рассвету, мы всё-таки вздремнули часа по 2-3, потом, разбуженные проводниками, впопыхах сдали постели, похватали багаж и успели выбежать, пока поезд не тронулся дальше в сторону Львова. Но обменяться координатами не забыли.

* * *

И вот, сейчас перед моими глазами в очередной раз прокручивается сцена прощания на вокзале Киев Главный, как будто всё было вчера. Я посмотрел на часы и посчитал в уме, что за время, пока я вспоминал историю нашего знакомства, она стала на 80 километров ближе. После второй таможни на станции Молодечно мы въехали в зону более дешёвого роуминга, и я взял в руки коммуникатор с твёрдым намерением связаться с её киевской квартирой по видеоканалу. Следующие несколько секунд ушли на борьбу с сомнениями: а вдруг её послания были обманом, и на самом деле она уже давно выскочила замуж, но не хотела расстраивать меня этой новостью? Но пальцы уже сами выстукивали заветный номер.
Я не удержался и настроил через канал «Violet tooth» передачу изображения с маленького дисплея коммуникатора на более крупный экран ноутбука. Её лицо, несмотря на следы от подушки, всё равно выглядело прелестно.
- Привет, извини, что разбудил, - сходу попросил я прощения, заметив, насколько заспанные у неё глаза.
- Всё ништяк, я уже давно не сплю, - примирительно ответила Юля, хотя, по её взгляду было понятно, что она собиралась спать ещё минимум часа полтора.
- А ты где? – спросила Юля, смутно сообразив, что обстановка купе совсем не похожа на мою квартиру.
Я глянул в окно, за которым пролетали ближние пригороды центра Белорусской автономии, и дал исчерпывающий ответ:
- Сейчас подъезжаю к северо-западной окраине Минска.
- Чего это ты забыл в Минске? – всё-таки, мозги у Юли просыпались медленнее тела.
- Промежуточную станцию по пути в Киев, - решил я сразу во всём признаться.
- Ты решил дёрнуть на каникулы специально ко мне? – давно я не видел на её лице такой милой улыбки.
- Вообще-то, к тёте Вите, но к тебе тоже заеду, - я взял небрежный тон, но её лучезарное настроение уже ничто не могло омрачить:
- А давай я к тебе заеду?
- Поезд причалит в полдень. Накраситься успеешь?
Юля прыснула со смеха и окончательно проснулась.
- Подъедешь на водороде или на газолине? – решил я уточнить, к какой из двух отдалённых друг от друга стоянок направляться с вокзала.
- А вот я тебя и перехитрила, я на метро, - игриво усмехнулась Юля.
- 1:0, - развёл я руками, - буду ждать тебя в крытом ходе от Киева Главного к метро Вокзальная – оно и правильно, всё-таки, стоять на улице – не май месяц.
- А вот и не угадал, не на Вокзальной, а на Антоновке у Лавры.
- Где-где? – вспоминал я лихорадочно названия улиц.
- На Проспекте Святых Антония и Феодосия Печерских, напротив Киево-Печерской Лавры, - медленно отчеканила она, почти что по буквам.
- Да, это проще переименовать, чем выговорить, но, по-моему, называть улицу святого Антония как сорт яблок малость кощунственно, почему бы не сказать просто «У Лавры»?
- Оки. Пусть будет напротив Лавры.
- Пусть, - вздохнул я, мысленно соглашаясь ради неё сделать крюк по пути от вокзала к тётке хоть через Симферополь. А как же иначе, ну не может она без выкрутасов. С предсказуемыми не так интересно. И, послав друг другу воздушный поцелуй, мы синхронно отключили коммуникаторы.
Купив в вагоне-ресторане пачку редких в нашей области литовских сигарет «Тракай», я вглядывался в окно тамбура, в котором только что включили свет, и пытался разобрать хоть что-то в окружающей белой пелене. Мы стояли в Жлобине, и до самого Гомеля протянулась полоса снежной бури. Системы автоматической терморегуляции путей срабатывали инертно, и движение поминутно приходилось прерывать. Машинист изо всех сил старался нагнать отставание, но у современных поездов крейсерская скорость близка к максимальной, и вместо того, чтобы прибыть ровно в полдень, мы прибыли с опозданием на 18,5 минут.
В Киеве, в отличие от Белоруссии, было ясно, но заметно морознее. Конечно, первым делом я подумал, как же озябла ожидающая меня девушка, и со скоростью классного спринтера кинулся в метро. Но, прибыв в назначенное место, я обнаружил, что она ещё даже и не думала там появляться. Я смотрел на арку, через которую проходили в Лавру паломники, и пытался узнавать святых на фресках. Романа и Юлии там не оказалось, и я начал молиться об успехе нашей встречи всем, кого мог вспомнить. И тут кто-то окликнул меня по имени тихим голосом, почти шёпотом. Она делала приглашающий жест рукой из соседнего переулка.
- Ну и к чему такая конспирация? – начал я, повышая голос.
Она тут же приложила палец к губам:
- Это из-за Толика. Я ещё в декабре объяснила ему на русском и украинском языках, что между нами всё кончено – не верит, следить за мной пытается – честное слово, доста-ал! – и палец от губ переместился перпендикулярно шее.
- Он занимается дзюдо? – прикидывал я свои возможности на случай открытого выяснения отношений.
- Он нет, а те ребята – да, - указала она на милицейский патруль с другой стороны улицы.
Я вспомнил, что в крупных городах 2-3 года назад действительно всерьёз взялись за искоренение уличных драк, хватая, без разбора, и правых, и виноватых, поэтому её предложение поскорее убраться хоть куда-нибудь было встречено мной с пониманием.
Куда-нибудь оказалось квартирой тёти Виты в Броварском районе.
Ей надо было в Оболонь, репетировать роль в вечернем спектакле, но ради визита к моей тётке она согласилась подзадержаться – я как студент её отлично понял – ну какой же уважающий себя пятикурсник откажется от свидания ради экзамена? А, учитывая, что спектакль – далеко не премьера, это даже пустяки по сравнению со сдачей научной работы. Но вслух я такое мнение не высказал, боясь её оскорбить. Когда микроавтобус на газолине, наконец, привилял по гололёду в Броварской район (дорогостоящая система автоматического оттаивания существовала только в Старом Киеве до метро Лисова), мы были даже рады пахнувшему в лицо морозному дуновению: транспорта в новые районы не хватало, и его заполняли до отказа. Изрядно помятые в толкучке, мы отдышались по пути и к моменту моего звонка в видеодомофон успели принять нормальный вид.
Тётка подивилась, как тесен Земной Шарик, а Российская Империя – вообще большая деревня – был-то я в Киеве всего пятый раз, а уже успел найти здесь друзей, если не больше. А мой троюродный брательник Санёк, когда Юля пошла с тётей Витой на кухню греться горячим чаем после мороза, отвёл меня в сторону и прошептал: Ну ты, Ромыч, метеор: приехал час назад, а уже успел герлу закадрить!
Я только мечтательно улыбнулся и подумал:
- Как же много ты, братишка, не знаешь.
И мы присоединились к чаепитию. После него оказалось, что Юле нравится мыть посуду – оригинальное хобби, но, опять же повторюсь, что если бы у каждого человека не обитали свои тараканы в голове, жить на этом свете было бы неинтересно.
Дальше, учитывая планы Юли на вечер, я снова вышел на мороз её провожать.
Было около двух часов дня – самое тёплое время суток, и мороз слегка ослаб, да и порывы ветра присмирели, так что, доехав до Троенщины, мы позволили себе пешую прогулку до станции «Фестивальная».
- Юль, - осенило меня вдруг, - мы видимся всего второй раз, плюс несколько электронных посланий, а треплемся так, будто общаемся года, этак, с 70-го.
- По теореме Пуанкаре, - начала она неожиданно серьёзно, подтверждая своими познаниями в физике, что талантливые люди талантливы во всём, - любое событие, не запрещённое фундаментальными законами, имеет ненулевую вероятность и через какое-либо конечное время, пусть через 100 миллиардов лет, обязательно случится. Мне сейчас непрерывно кажется, что это уже было.  У тебя хорошая память – включи её на полную мощность и тоже вспомнишь.
- Ты ещё о реинкарнации расскажи, - усмехнулся я, приняв её философскую фразу за очередную шутку, которые она умела маскировать таким серьёзным выражением лица, что сразу и не догадаешься, действительно ли она такое подумала или просто прикалывается.
- Сказала бы, только я в реинкарнацию не верю.
- Я тоже, -- ответил я чистую правду, так как с 13-ти лет был убеждённым христианином, и с тех пор мои убеждения только окрепли.
Тут она звонко рассмеялась, в очередной раз поразив меня внезапным переходом от глубокомысленной сосредоточенности к бесшабашной весёлости:
- Наверно, другие пассажиры слушают нас и думают: Где это они траву берут?
- Лучше выпьем, - ответил я шуткой на шутку.
- Можно, но только после спектакля, - она приняла мои слова за чистую монету и после небольшой паузы добавила:
- В театре Университета на Крещатике, куда ты придёшь к 20-00 – я удивился, откуда в таком нежном голосе могут быть стальные нотки, не терпящие возражений.
- А в какой бар пойдём после спектакля? – вопрос был риторическим, за ней я был готов тащиться хоть в Боярку, на другой конец Киева от Броваров.
- На фиг бары,- она презрительно поморщилась, -- где играет из стереовидео непонятно что, за одним столиком поют фальшиво, за другим громко матом ругаются, бр-р-р, и вообще, я не люблю места большого скопления народа, лучше уединение, то есть удвоение, - поправилась она, подмигивая мне.
- На природу ехать не май месяц, а подогреваемые «лягушатники» Гидропарка так набиты, что кирпичу упасть негде (поговорка про яблоко уже тогда вышла из моды), - я терялся в догадках, какую ещё идею её светлая голова изобретёт.
Всё оказалось просто как веник.
- У меня мамка в командировке до послезавтра…
Я не спросил, а как же отец, вовремя вспомнив, что её родители разведены.
- Ну, это меняет дело, - воскликнул я, стараясь не выдавать излишне своей радости: девушкам не нравится, когда парни слишком прямолинейно нацеливаются на постель, и это правильно, но что поделать, когда тебе 21 год и что ни день, то приступ спермотоксикоза. Сейчас я бы ответил на этот вопрос целой лекцией по психологии, но тогда я ещё не защитился на врача, и на многие животрепещущие вопросы ответа не знал.
  А эскалатор поднимал нас вверх к выходу со станции «Оболонь», напротив которой она и жила в доме 20-го года на 20-м этаже.
У подъезда мы долго целовались, меньше всего думая о том, что губы потрескаются от мороза.
И в ту минуту, когда я спускался по эскалатору обратно в подземку, меня и посетила безумная идея совместить амурное приключение и научную работу. И на станции пересадки я направился не на восток к Лисовой и в Бровары, а на запад, в сторону Проспекта Памяти последней войны, где стоял смену в Интернет-кафе младший брат Саньки Лёха. В семидесятые годы ходили обоснованные слухи, что в этом заведении п о д т о р г о в ы в а ю т – и, зная авантюрную натуру Лёхи, не трудно было догадаться, кто.
Лёха, как назло, битых полчаса восстанавливал упавший канал доступа к общедоступной инфосети и поэтому не мог выйти к неожиданно нагрянувшему родственнику (а я не звонил перед приходом, потому что его цель – не телефонный разговор). Но я не скучал: сунув банковскую карточку в отверстие столешницы, я вступил в интерактивную игру по мотивам Руэла Толкиена Младшего и до того увлёкся, что когда Лёха всё-таки появился и стянул с меня обруч, обтягивавший череп на уровне глаз, я долго ими хлопал, пытаясь понять, человек я или хоббит. Придя в себя и поприветствовав брата, я предложил поговорить наедине, и мы засели в серверной с бокалами крымского. Я начал издалека – со скучного и неинтересного для завзятого компьютерщика рассказа о том, как продвигается дипломная работа по методам наркологической психиатрии. И после очередного глотка, как бы в шутку, упомянув, что во всех «уважающих себя заведениях» толкают из-под полы эликсир Венеры, не прекращая посмеиваться, попросил немного якобы для химического анализа.
Лёха моментально побледнел, схватил меня обеими руками за воротник, вскочил и, не заботясь о конспирации, вскричал на всё кафе: «И ты начал употреблять?!!?!»
Потом зашагал из угла в угол, повторяя как заклинание: «Не ожидал, не ожидал….»
Да-а, от него ничего не скроешь.
Потом, затолкав подальше совесть, подсказывающую, что этот поступок – с пятидесятипроцентной вероятностью братоубийство, он стал тем, кем был – наркодилером, которого интересуют только три вещи: как заработать много денег, как избежать ареста и как заработать ещё больше денег. И взвинтил цену выше новостроек Борисполя. Я честно ответил, что из трёхсот запрошенных за дозу евроамериканских таллеров могу сегодня заплатить только сто, и мы по-братски сторговались на том, что остальное я перечислю, когда вернусь в Царегорск. Помня о строгом законе, Лёха запер серверную центральным электронным замком, настроенным на отпечаток его указательного пальца и, открыв сейф в виде муляжа компьютерного стола, вытащил початую литровую бутыль жидкости цвета южно-китайского чая, отмерив мне в мензурке положенную половину флакончика из-под одеколона.
- Вспомни мою доброту, когда вернёшься домой, - улыбнулся он, похлопывая меня по плечу, - и главное, не забудь, сколько должен, он прищурился, улыбаясь ещё шире, а когда я уже подходил к двери с заветным флаконом в кармане, резко помрачнел и прибавил:
- Если уцелеешь.
- Твоими бы устами да на телефонные звонки в морге отвечать, рассмеялся я в голос и снова вышел на мороз.
А Лёха всё сидел за широким пластиковым столом, обхватив голову руками, и думал: «Господи, хоть бы всё обошлось, хоть бы у моего брательника всё было ништяк», - сам не понимая, молитва это или поминовение имени Божьего всуе. Работа у него в этот вечер разладилась окончательно, но окрики начальства отскакивали как об стенку горох.
А я, досадуя на тридцатиминутную задержку в виртуальной реальности, наспех проглотил тёткину стряпню, даже забыв полить её сверхпитательным синтетическим соусом, из-за чего уже через час проголодался, и раскошелился на водород, чтоб успеть в театр к назначенному часу. А в кармане по-прежнему болтался флакон, который, попади он в соответствующий отдел милиции, мог бы оборвать мою молодую жизнь в застенке – если уж перед Лёхой не удалось научным интересом отмазаться, то перед силами право-порядка не удастся и подавно.
У театра место для парковки нашлось с трудом, и во мне смешались два противоречивых чувства: с одной стороны, я радовался, что артистка, которая мне, мягко говоря, не безразлична, достигает всё больших успехов, с другой же подкрадывалось опасение, что чем девушка известнее, тем у неё больше поклонников. И рука тянулась к потайному карману, ощупывая сосуд, содержимое которого должно было заглушить всякую неуверенность и снять все ненужные вопросы. Я сознавал, что совершаю поступок читера, взломавшего коды игры и получившего незаслуженную победу, не изведав в полной мере радости от самого процесса, но ничего не мог с собой поделать – так было спокойнее, так было удобнее, и я предпочёл путь наименьшего сопротивления.
В тот вечер шёл спектакль об одном эпизоде последней войны, когда Царегорск был на грани капитуляции: имперские власти уже эвакуировались, оккупанты не решались наступать, и на ничейном клочке земли посередине наступила полная анархия. И, ожидая после прихода оккупантов волны насилия и жестокости (не без основания), местные жители вели себя так, будто эти дни – последние в их жизни. Юля играла возлюбленную солдата, который из-за неё остался в городе, отказавшись выполнить приказ уйти с отступающими. Я искренне ему сопереживал и вздохнул с облегчением, когда комбат передумал расстреливать его за неповиновение. Завершающее действие изрядно позабавило: наступил хэппи энд, порядок восстановили, а горожане спрашивали друг друга с недоумением, как они могли решиться на такие безумства, какие в изобилии насовершали во время безвластия?
Реально взволновала сцена между Юлей и актёром, изображавшим её любимого, за которой их и застал по сценарию офицер. Но, приглядевшись (а мне было отлично видно в одном из первых рядов), до меня дошло, что они не занимаются любовью, а только ими-тируют страсть. С некоторым усилием моё сердце успокоилось.
Выбрав самые красивые цветы для своей копии бронзовой вазы княгини Ольги, а остальные побросав в мусорную корзину, Юля поспешно просеменила через полукруглый коридор к чёрному ходу. Шофёр водорода уже стоял там, выпуская пар. Она облегчённо плюхнулась на сиденье и, делая вид, что вытирает пот со лба, вздохнула:
- Издержки производства…
Я не растерялся:
- Мастер своего дела умеет сводить издержки к минимуму…
- В следующий раз попрошу фанатов пьес Кирильчика объединить свои письменные доски в локальную сеть, чтобы одним росчерком стилуса сразу всем автографы жахнуть, -- залилась она смехом, резко в своей манере запрокинув голову.
На набережной Днепра нас застигли крупные хлопья снега. Благодаря системе автоматического оттаивания дороги они примерно за 2 метра от поверхности превращались в стену дождя, снижая настроение пеших прохожих, так как абсолютная герметизация одежды, несмотря на громкие рекламные заявления производителей, не достигнута до сих пор. Я тут же высказал ей мысль, вызванную этим пейзажем: вот, повалил снег крупными хлопьями, как бывает только в декабре и стремительно превращается в ливень, характерный для начала осени. Может быть, за этим поворотом нас ожидает подарок судьбы - возможность снова пережить 21-е августа?
- Не цепляйся за прошлое, - услышал я в ответ, - потому что его уже нет. Не строй грандиозных планов на будущее, потому что его ещё нет. Живи сегодняшним днём.
- Так и Господь Иисус Христос учит, - согласился я.
- А кто мы такие, чтобы спорить с Богом?
К этим словам добавить было нечего, оставалось только промолчать. Тогда Юля снова заговорила сама:
-- Ты хотел выпить? Вот тебе и первый тост: за сегодняшний день.
Пробок на дорогах не было, поэтому едва она успела это произнести, как шофёр с лихим разворотом причалил к дому на улице Минской.
Лифт испортился, и нам пришлось тащиться пешком на двадцатый этаж. У неё был трудный день, и она так выдохлась, что последние пять этажей мне пришлось нести её на руках.
В квартире моё непомерно развитое эстетическое чувство приятно удивила аудио и видеотехника последней модели, которая была задействована после краткой экскурсии по стереоголограммам, висящим на стенах. Как это ни странно, попадался и такой анахронизм как фотографии, усиливая ощущение богемности обстановки.
Аудиосистема была включена на максимальную возможность квантового компьютера: 32768 голосов и 32768 инструментов. Мы растворялись в музыке без остатка, и оптические эффекты так сыграли, что, когда она несла коньяк и бокалы, свет в гранях посуды так рассеивался, что если бы я не знал, что Юля – человек, принял бы её за сияющего ангела. Когда она отвернулась, чтобы сменить симфонию, я незаметно разлил по бокалам свою чекушку вместо фирменного «Князя Владимира». Первый тост по традиции осушили до дна. Поставив бокал на стол, она тут же протянула освободившуюся руку, чтобы меня обнять и дрожащим голосом назвала четырёхкрылым серафимом.
- Торкнуло, -- только и успел я подумать, и тут мой разум тоже отключился.
Последовавшие за тем часы я помню смутно, даже после того как несколько лет спустя подверг себя многочисленным сеансам глубочайшего самогипноза. Осталось только ощущение моряка, опустившего парус и носящегося вверх-вниз, отдавшись воле штормовых волн. Я не страдаю морской болезнью, и мне это кажется приятным. Конечно, я забыл все предостережения, заботливо мной самим собранные в теоретической части дипломной работы, и остался там ночевать.
А потом наступило утро – такое хмурое, какого я ни разу не видел в своей жизни ни до, ни после. Свинцовый свод так давил на голову, что хотелось кричать от боли в как будто бы раздробленном черепе.
- Это ты во всём виновата, - подумал я с таким ожесточением про мирно посапывающую слабую и беззащитную фигурку на диване. Какой-то зловещий голос навязчиво убеждал меня в том, что именно эта ведьма своим колдовством вызвала землетрясение в Чили, из-за чего погиб лучший гитарист Латинской Америки, не успев приехать на гастроли в Минск. Я одновременно плакал сквозь стиснутые зубы и пламенел всепоглощающей яростью. Как марионетка на лонжах, я протянул руки к аптечке, вырвал с мясом запертую дверцу, разбил две ампулы, из третьей наконец-то удалось набрать в шприц порцию смертоносного яда. Диван был так расположен, что бить было удобнее левой рукой. Я прицелился точнёхонько в её сердце и поднял руку как можно выше, чтоб по полуокружности нанести разящий удар такой силы, который должен был проткнуть её тщедушное тело насквозь и, если хватит длины иглы, навсегда пригвоздить к матрасу.
Вдруг с правой стороны из противоположного угла комнаты повеял едва заметный ветерок, почему-то пахнущий ладаном. Я из любопытства обернулся и, увидев в углу иконы, инстинктивно перекрестился со словами: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня грешного». Следующие мысли неслись со скоростью космоплана:
… Это всего лишь человек… А ведь так недавно я её любил… Но была ли это любовь, и если да, то кто заставил мою ногу сделать этот пресловутый один шаг до ненависти… Нет, это не любовь, это идолопоклонство, а идолопоклонство и ненависть из одного источника – от лукавого…
Всё встало на свои места – ну, почти всё – злоба осталась, только перенаправилась в другую сторону. Я разбил шприц о стену из пенобетона и надел на голову обруч, лежавший на компьютерном столе.

* * *

Амфитеатр Флавиев ещё во время строительства прозвали Колоссеум – в нём помещалось до 50 000 зрителей. Довольно гудел успевший изрядно наклюкаться плебс на дальних трибунах, обсуждали ставки аристократы под навесами, временами непечатными выкриками регулировавшие скорость рабов, махавших опахалами. Проходя мимо Тита Флавия Веспасиана младшего, я вскинул руку в приветственном жесте: Ave, Cesar, Impe-rator, morituri te salutant!
Тот с коварной ухмылкой глядел сквозь берилл: через минуту должно было начаться его излюбленное зрелище – бои между мужчинами и женщинами, выходившими ровным строем из расположенных друг против друга ворот. Будучи наслышан о коварных финтах этих дочерей Марса, я с тревогой глядел на длинные ноги в бронзовых наколенниках, вышагивавшие из противоположных ворот – император поставил на меня 12 тысяч сестерциев и в случае, если я свалюсь на арену, непременно опустит палец вниз. Через 2 места от Августа брезгливо отвернулся поэт и философ Люций Катар, к тому времени уже почти христианин, разрывавшийся между стремлением сохранить придворный статус и отвращением к кровавым зрелищам и развратным оргиям, ежедневно устраиваемым Титом.
- И это дамы?! – прокричал он так громко, что даже за рёвом толпы его услышали все присутствовавшие патриции.
- Это ходячие нечистоты из канализаций всех городов империи. Мы чистим общество и одновременно доставляем удовольствие его здоровой части.
Приближённые немедленно восславили государственный ум Августа. Люций не стал спорить, можно ли считать такое общество здоровым, вспомнив слова Спасителя о жемчуге перед свиньями.
И тут толпа снова взревела – полуобнажённые амазонки с длинными мечами, возглавляемые Юлией Венедой ринулись в яростную атаку. С каким наслаждением я снёс ей голову…

* * *

А потом обновил сайт клуба «Воители» и надел обруч на голову спящей Юли. Бледная как полотно, она вышла к завтраку и рассказала, что ей приснился кошмар, будто бы она самолично меня четвертовала.
Я усмехнулся и сказал, что если меня будут пытать и казнить, то моим последним желанием будет, чтобы на место палача назначили именно её, так как за удовольствием от созерцания её прелестей я не почувствую боли.

* * *

Так была рождена система виртуальной психотерапии. Она достаточно подробно описана в моей монографии 92-го года, поэтому повторяться и пересказывать её здесь считаю излишним. Да, я и есть тот самый доктор Власов Роман Игоревич, главный врач сети из нескольких десятков реабилитационных центров, где с помощью погружения человека в мир его внутренних проблем с использованием компьютерных иллюзий, которые по мере развития технологии стали практически неотличимыми от реальности, избавляют практически от всех видов психической зависимости. А ведущим технологом виртуальной реальности стал Бирюков Алексей Сергеевич – тот самый Лёха, который чуть не погиб от рук наркомафии, когда бросил торговать эликсиром Венеры и стал сотрудничать со мной.
Я не любитель детективов и поэтому не стану описывать подробности его борьбы со «старыми друзьями», скажу только, что ему пришлось несколько месяцев прятаться в Киево-Печерской Лавре, в келье игумена Серафима, нашего двоюродного дяди, который теперь архиепископ и здорово помог нам добиться церковного признания данного метода лечения.
Через неделю у нас с Юлей двадцатилетний юбилей совместной жизни и одновременно школьный выпускной у нашего старшего сына. У него сейчас опасный возраст, но мы побеждаем пандемию наркомании по всем фронтам, и я надеюсь, что его сыновья и дочери получат в наследство мир без наркотиков. Юля ответила на эти слова: «Твоими бы устами да французский коньяк хлестать», но я год назад своим же методом вылечился от алкоголизма.

07.02.2099-13.06.2099

а на самом деле

09.04.2006-05.11.2006.


а на самом деле

09.04.2006-05.11.2006.