Курт, Франц, Карл и Вальтер

В эту пятницу над осаждённым городом впервые за последнюю неделю выглянуло Солнце. Три молодых солдата в пропотевших гимнастёрках, увидев красноватый отблеск на потолке, тут же побросали засаленные карты и жадно припали к зарешёченному полу-подвальному окошку.
Лишь четвёртый продолжал одиноко перебирать в углу чётки, доставшиеся ему от отца – священника Кафедрального Собора, разрушенного прошлым летом. Самого отца Карла Бекеннинста забрали в фольксштурм в январе, и в первом же бою он погиб на ули-цах Инстербурга. Теперь от него осталось только имя, бывшее у сына таким же, как у от-ца. Но вот, в дверь настойчиво забарабанили и приказали одеваться. Значит, скоро и это имя превратится в деревянную табличку на кресте.
- Ну вот, а я только начал выигрывать, - вздохнул Франц.
- Не везёт в картах – повезёт в любви, - напомнил Курт, и горькая ухмылка скольз-нула по тому, что до побоев на допросах было его лицом.
Один Вальтер быстрее всех нацепил лохмотья, оставшиеся от формы, не проронив ни звука.
Идти от задней двери тюрьмы до Адольф Гитлер Платц было менее двух сотен метров, но из-за врождённой немецкой педантичности их всё равно заставили пройти эту финишную прямую строем.
Русские военнопленные заканчивали возводить помост.
- Эти скоро отоспятся, - подмигнул один пленник другому.
- Мы тоже, - заметил второй, не в пример мрачнее первого.
Несмотря на ранний час, на площади начали собираться фольксштурмовцы, со-гнанные на «ритуал» для острастки. Немало было и праздных зевак. В прошлое воскресе-нье в честь Пасхи каждому жителю Кёнигсберга роздали в дополнение к обычному про-довольственному пайку по банке кофе и по плитке шоколада. Но всё это уже давно было съедено и выпито. И если не было хлеба, то народ хотел получить хотя бы зрелища и охотно выползал на подобные «представления» из неотапливаемых квартир блокирован-ного города.
Перед казнью всем осуждённым традиционно полагалось дать покурить. Некуря-щий Карл отказался, остальные закашлялись от эрзац-табака.
Франц, с детства отличавшийся обострённым эстетическим чувством, поправлял ремень и пилотку.
- Какое небо голубое, - разнёс ветер по полуразрушенным улицам его последние слова.
- Самое время для авианалётов, - цинично добавил Курт.
 Карл шептал молитвы и, сам не заметил как, повысил голос.
- Ну ты, поповское отродье, заткнись, дай спокойно докурить - проворчал Курт и смачно сплюнул на мостовую.
И тут впервые нарушил молчание Вальтер:
- Как ты можешь не бояться Бога, когда сам скоро предстанешь на Суд, который невозможно обмануть? Помолись за меня, Карл, когда будешь в Раю. Уж меня-то туда точно не пропустят мимо чистилища из-за Мари и той русской девчонки, которая так на неё похожа.
С хорошенькой медсестрой Мари у Вальтера был бурный роман в апреле 44-го, да, ровно год назад они познакомились. А 20-го числа случился самый страшный кошмар в его жизни. В честь дня рождения фюрера их взводу поручили провести карательную ак-цию в предместье Гродно. И каков же был его ужас, когда среди заложников, заталкивае-мых в газенваген, он увидел лицо молоденькой белоруски, как две капли воды похожей на его возлюбленную. Но в следующую секунду внутренний голос напомнил Вальтеру, что он – солдат фюрера, и он с удвоенной злобой стал запихивать в фургон непокорную сла-вянку, умудрившуюся его при этом покусать.
В тот вечер Вальтер не пришёл на свидание, а через два дня его перевели в другую дивизию, и больше он Мари никогда не видел. Но часто задумывался, как же всё-таки в гестапо отличают славян от арийцев. И к этому моменту у него не осталось ни грамма предвоенной гитлерюгендовской убеждённости в правоте национал-социализма.
- Рая не обещаю, я же всё-таки не Господь Бог, - вздохнул Карл, - но очень наде-юсь, что мы ещё увидимся там.
- Я тоже, мне ведь надо отыграться, - продолжил Курт в своём репертуаре.
А любопытный Франц по инерции продолжал думать о том, что же было в ящиках, которые они этой ночью закапывали в рощице на окраине, и не знал, что эти ящики будут искать и через 60 лет. Ночь на земляных работах дала о себе знать, и пока начальник рай-онного отделения гестапо оглашал приговор, Курт отчаянно зевал. А зрители замечали, что у охраняющих здание СД младших офицеров СС на поясе висят короткостволые шмайсеры на случай нападения – примета времени, ведь войска Василевского уже начали штурм города.
Осуждённых затолкали по короткой лестнице на помост и накинули петли, спле-тённые по количеству шей. Дюжий рядовой эсэсовец замахнулся кувалдой, но на несколь-ко мгновений остановился, чтобы дать Карлу дочитать молитву. Аминь. Удар. Тела солдат синхронно, как в строю дёрнулись и закрутились против часовой стрелки, но душ в них уже не было.
Зрелище кончилось. Толпа рассеялась.
Это была последняя казнь в Кёнигсберге за предательство Рейха и фюрера.
Через 24 часа, в результате прямого попадания миномётного снаряда в здание им-перского радио прекратилась трансляция речей рейхсминистра Геббельса на город. Через 72 часа погибли, отстреливаясь в вестибюле здания СД, начальник районного отделения гестапо вместе с младшими офицерами СС, привлекшими внимание толпы и рядовым, приведшим приговор в исполнение. Через 90 часов советские войска заняли весь город.
Уже на следующий день развернули советскую комендатуру, выставили посты ох-раны порядка, и жизнь в Кёнигсберге постепенно начала возвращаться в мирное русло.
Только Курт, Франц, Карл и Вальтер продолжали висеть на помосте в центре Адольф Гитлер Платц, потому что в пылу победной эйфории их забыли снять. А на груди у каждого чернели таблички с надписью «Разложившийся пораженец».

05.01.2007