Глухота

/неоконченное/

В детстве я очень боялся глухих, уже хотя бы за то, как они дерутся, - молча, чуть подвывая, без угроз, ударяя во всю силу, вырывая глаза...

Бабушка жила в доме, где дали квартиры обществу инвалидов. Самым обширным контингентом там были глухонемые. Они за что-то невзлюбили меня и мою сестренку - шпыняли, под ноги бросали скользкое, выключали свет в туалете гигантской коммуналки. Кажется, они были недовольны, что у бабушки более "сильная" группа инвалидности - а, значит и выше пенсия.

Однажды бабушка собрала человек пятнадцать глухих в коридоре и отчетливо артикулируя, сказала:
- Если кто еще тронет моих внуков - тому, для начала, отрежу ухо, когда придете ко мне стричься.
Бабушка знала, чем грозить - она была парикмахером...

Страшно было, когда не разглядевшие её артикуляцию подходили по очереди к ней, а она это им повторяла, каждому. А остальные передавали товарищам.
Последние пять минут в полной тишине стояли парами-тройками несколько групп людей и друг другу показывали одинаковые жесты - "чирк" по уху и изображали хроменькую бабушку.
Больше нас не трогали.

Зато глухонемые дети были очень ласковы и постоянно стремились к контакту с руками, губами, волосами собеседника. Одна девочка-глухонемая даже несколько раз пыталась меня поцеловать, но я постоянно от неё прятался, так как стеснялся неимоверно. Через год, купаясь в карьере, она стала тонуть и уже скрываясь под водой, успела вынырнуть и закричать. Спасли, откачали, тот крик для неё самой не забылся, она потом долго училась разговаривать - оказавшись, когда выучилась, с каким-то, похожим на прибалтийский, акцентом.

Когда встретились уже после школы, она призналась, что тогда, маленькой, влюбилась в меня.
Выросла, стала биологом и поехала на удаленную станцию за Северным Полярным Кругом.
- Зачем? - спрашиваю. - Ты же теперь с людьми можешь всегда контакт установить... А там у вас - какие люди-то, - ты, да медведи...
- Знаешь, - отвечает, - оказалось, что не со всеми из людей можно молчать...

У глухонемых в те годы была очень жесткая иерархия, настоящая мафия. Их клуб находился недалеко от нашего дома, собирались они там по первым субботам месяца. У них был какой-то сложный мануфактурный бизнес по переправке левого трикотажа с нашей фабрики в краевой центр, где для н-ской барахолки шили дефицит.
Все роли были жестко распределены и, несмотря на очевидность такого предприятия, их невозможно было посадить (отцу жаловался знакомый следак, что, мол, "играют в молчанку", про что ни спроси). Чуть что - нанимались дорогущие неместные адвокаты, подмазывались прокуроры - и дела разваливались на ровном месте.

Возле того клуба был пустырь у железной дороги, к нему выводили проштрафившихся. Окаравший покорно шел вместе со всеми, вставал в круг, последний раз как-то пытаясь оправдаться, тряся перед лицом пальцами. Старший строго прекращал бестолковый "базар", подавал знак и провинившегося жестоко били, свернувшегося в клубок и защищающего голову. Потом, как ни в чем не бывало, все возвращались внутрь помещения.

Я думал, что это самое жесткое наказание, высшая мера. Оказалось, что бывает и страшнее - приговоренного просто исключали из общества и запрещали всем глухонемым в округе (и в соседних областях) общаться с таким изгоем. А куда ему было податься, с кем-то ведь надо разговаривать, чтобы не одичать - а с обычными людьми это было не всегда возможно, если не умел вообще издавать звуков и не читал по губам..Вот и сходили такие с ума.

Бабушка прятала в старой своей землянке глухонемую, совсем младую девочку - та отказалась выходить замуж за главу инвалидов краевого центра, пожилого, ооочень солидного дядечку, с золотым набалдажником на трости, дорогими очками, каким-то, ярких расцветок, пиджаком. У него недавно умерла жена и он хотел "взять в дом" присмотренную новую. А девочка пошла против всех..
Мы купались под высоким обрывом у Оби, а её родители стояли молча на самой высокой точке этого обрыва и смотрели вниз часами (какую-то из её вещей нашли где-то рядом, потому все думали, что утопилась). Прибегали порученцы от старшего общины и силком утаскивали обоих от обрыва, возмущенно ругаясь. Наутро всё повторялось..