Главы 5-9 Дня первого романа Умирать не так уж страшно главы

5.
Когда Симеонов, сославшись на необходимость отдать последние распоряжения перед банкетом, удалился, фон Штубе сказал Мюрцелю с брезгливой гримасой:
- Хорош гусь! О таких говорят, что у них подлость на лице написана…
На банкете фон Штубе первому вручил железный крест без мечей и дубовых листьев бравому зондерфюреру СС Зубавину, высокому представительному мужчине, которого портило лишь узкое крысиное лицо. Вторым к столу подошел одутловатый приземистый мужчина с взмокшим мучнистым лицом и оловянными, бессмысленно выпученными глазами - бургомистр Еланска Моргунов. После его липкого рукопожатия фон Штубе долго вытирал руку носовым платком... После того, как церемония награждения была закончена, фольксдойче жадно потянулись к бутылкам со шнапсом, загремели ложками и вилками.
- Похоже, что все они пришли лишь для того, чтобы вдоволь выпить и пожрать, - сказал Мюрцель штандартенфюреру, отпив глоток шампанского из высокого бокала. - Посмотрите, с какой жадностью, целыми ложками, бургомистр ест икру! А зондерфюрер Зубавин даже мундир расстегнул и давится сельтесоном, который он пожирает огромными кусками. Одна фрау Симеонова ест чинно, отрезая шницель маленькими кусочками: сразу видно, что бывший педагог. А вот ее супругу, как всегда, не повезло: судя по всему он подавился рыбьей костью и теперь фрау Симеонова изо всей силы бьет его по спине…
- У меня такое впечатление, что я очутился в самом настоящем зверинце. - Фон Штубе небрежно отодвинул тарелку с недоеденным ростбифом. -Но в целом я доволен сегодняшним вечером и особенно откровенным разговором с вами.
- Мне кажется, что-то произошло, - шепнул Мюрцель штандартенфюреру. - Фрау Симеонова сидит как на иголках, а у ее мужа трясутся мешки под глазами - явный признак того, что он сильно расстроен. Да вот и он сам к нам идет... Симеонов, подойдя к Фон Штубе, неуклюже щелкнул каблукми:
- Господин полковник, только что бандиты бросили гранату в кафе моей супруги Нины Георгиевны. Убито шесть офицеров германской армии, много раненых. Не исключено, что бандиты попытаются напасть и на здание управы, поэтому предлагаю перейти в более надежное место.

6.
 Быстро одевшись в вестибюле, фон Штубе и Мюрцель в сопровождении бургомистра Моргунова, Симеонова и Зубавина проследовали к "опелю" комендатуры. Не успели они проехать и три квартала, как взрывной волной их сначала вдавило в сиденья, а потом резко швырнуло вперед. Потирая ушибленный лоб, фон Штубе рывком открыл дверцу затормозившего "опеля" и мешком вывалился на тротуар. Встав на четвереньки и близоруко щурясь, он взглянул в сторону здания управы, но особняка уже не было: среди хаоса кирпича, сломанных стропил и искореженных балок бушевало нежно-малиновое пламя, заливая полнеба. До фон Штубе не могли долететь истошные крики корчившихся в пламени фольксдойче и полицаев, но ему показалось, что он ощущает на губах сладковатую горечь горящего человеческого мяса.
В комендатуре, несмотря на поздний час, светились все окна, по коридорам, гремя оружием, слонялись эсэсовцы. Мюрцель привел фон Штубе в свой кабинет и усадил в мягкое кресло, пообещав в самом скором времени сообщить подробности диверсии. Вскоре после его ухода в дверь постучали и вошел Симеонов в сильно помятой, кое-где прожженной форме.
- Пока найдено сорок два трупа, - доложил он, когда фон Штубе жестом разрешил ему сесть.
- Меня сейчас интересует другое, - досадливо махнул рукой фон Штубе. - Кого из фольксдойче не было сегодня на банкете?
- Не было только друзей господина Мюрцеля, с которым вы весь вечер любезничали. - Симеонов вытер грязным клетчатым платком потное бугристое лицо.
- Кого вы относите к его друзьям? - поинтересовался фон Штубе.
- Да весь Еланск знает, с кем господин Мюрцель дружбу водит! - осклабился Симеонов. - Это господин Крыленко, редактор "Русского голоса", шофер комендатуры Отто Шульц и повар Рихард Кербель. Я их голубчиков, давно раскусил. Я мог бы еще кое-что добавить, да боюсь схлопотать пулю в спину.
- Это.. от кого же?
- От господина Мюрцеля и его гоп-компании! - Симеонов снова осклабился широкой гнилозубой улыбкой. - Вы к Мюрцелю, господин полковник, получше присмотритесь: не больно похож он на фашиста.
- Нельзя ли ближе к делу? - с легким раздражением перебил Симеонова фон Штубе. - Мне понятна ваша неприязнь к господину Крыленко, но зачем вы на Мюрцеля грязь льете? Он-то чем успел вам досадить?
- Лично мне – ничем, - пожал плечами Симеонов. - Дело ваше, можете мне не верить. Но вот самый свежий фактик: возле комендатуры постоянно вертится какой-то оборванец лет семнадцати. Он то и дело получает от шофера Отто Щульца подачки: то кусок колбасы, то сигареты. Выслушал я донесение и вдруг меня осенило: батюшки-светы! Оборванец - это связной, а трое друзей Мюрцеля - это и есть руководители Еланского подполья! - Симеонов даже хрюкнул от удовольствия. - Брать их надо, голубчиков, этой же ночью брать, пока они из города не смылись!
- Не будем спешить, Симеонов. - Фон Штубе встал и прошелся по кабинету. - Вам нельзя отказать в проницательности, но нужны еще и доказательства. А их у вас пока нет. Хайль Гитлер, Симеонов!

7.
Едва за Симеоновым закрылась дверь, в кабинет вошел Мюрцель. Усевшись в кресло напротив штандартенфюрера, он сказал:
- По последним данным, погибло сорок семь человек, семнадцать ранено. Кроме нас, уцелел лишь офицер СД Курт Рихтгофен. У бедняги схватило живот и в момент взрыва он оказался в туалете в цокольном этаже.
- Вы забыли назвать своих друзей, уклонившихся от участия в этом банкете. - Фон Штубе пристально посмотрел Мюрцелю в глаза. - Кстати, вы могли бы за них поручиться?
- Я - офицер СС, а в СС никто никому не верит и ручаться за кого-либо у нас просто не принято, - холодно отчеканил Мюрцель.
- Вы не могли не знать о странной дружбе Отто Шульца с оборванцем, который постоянно вертится возле комендатуры. - Взгляд фон Штубе стал недобрым и тяжелым. - Не исключено, что Шульц передает оборванцу секретные сведения, добытые им в комендатуре.
- Ну, это, положим, вилами на воде писано, - передернул плечами Мюрцель. - Не могу же я арестовать Отто за то, что он подкармливал какого-то оборванца...
Постучав и услышав "Войдите!" в кабинет вошел приземистый рыжий немец с широким красным лицом - военный комендант Еланска Руди Штиглер. После взаимных приветствий он сказал штандартенфюреру:
- Я только что из лазарета. Едва уговорил врачей отпустить - они нашли у меня язву желудка... - Повернувшись к Мюрцелю, он добавил с усмешкой: - Кстати, Эвальд, по дороге встретил Симеонова, который лил грязь на тебя и твоих ребят. С его слов выходит, что ты чуть ли не секретарь подпольного обкома и продаешь нас партизанам оптом и в розницу. Удивляюсь, Эвальд, как ты умудряешься ладить с этим мерзавцем. Я бы на твоем месте давно его тихо пристукнул...
- Это сделать нетрудно, - усмехнулся Мюрцель. - Но где я потом найду такого ретивого служаку? К тому же, он непьющий, а это среди фольксдойче большая редкость. Пусть уж живет пока, я человек незлопамятный...
- Но какая-то доля истины в догадках Симеонова есть, - задумчиво произнес фон Штубе. - О банкете Отто Шульц мог узнать примерно за неделю. Об этом через оборванца он сообщил партизанам, те достали бомбу, а повар Рихард Кербель установил ее в банкетном зале. Господин Крыленко из этой цепочки выпадает. Не будем его пока трогать, но попросим СД взять его под наблюдение.
- Я не уверен, что все обстоит именно так, но не стану брать этих ребят под защиту. - Мюрцель тяжело вздохнул. - Задержать их нужно без лишнего шума. Лучше Курта Зиндермана никто это не сделает: он находится с ними в приятельских отношениях. Пусть он сначала вызовет Отто и скажет, что я его жду в своем кабинете. Это не встревожит Отто: я часто выезжал с ним на "опеле" в утренние часы. Как только Отто войдет в мой кабинет, двое моих ребят скрутят его. Потом Зиндерман снова зайдет на кухню и скажет, что его срочно хочет видеть Отто. Рихард, ни о чем не подозревая, выйдет в коридор и тут же будет схвачен. Впрочем, мы их немедленно освободим, если подозрения Симеонова не подтвердятся.
- Действуйте! - Фон Штубе сделал одобрительный жест.

8.
... Лишь через шесть часов, когда пришел в себя на несколько минут, смертельно раненный Курт Зиндерман, штандартенфюрер узнал, что произошло в шесть-пятнадцать утра на кухне Еланской комендатуры. Зиндерман, считая, что Отто попался на какой-то махинации, придя на кухню, шепнул ему доверительно: "Похоже, ты крепко залетел на партии фрацузских сигарет, которые спер с военного склада. Я же говорил, что надо было поделиться со Штиглером! Ты меня не послушал, и теперь дело приняло плохой оборот. Мюрцель хочет позвать тебя в свой кабинет, но как только ты войдешь, тебя схватят - это я понял по его лицу. На меня ты можешь положиться, я не выдам, если нужно что-то перепрятать, доверься мне..."
Курт Зиндерман запомнил меловую бледность, мгновенно залившую загорелое лицо Отто Шульца, его руку, которую он медленно опускал в карман брюк. Потом его ослепил сноп пламени, ударивший прямо в лицо. Падая, он, словно через вату, услышал еще два выстрела. Вбежавший в кухню Мюрцель увидел на полу два распростертых тела. Курт Зиндерман хрипло дышал, выталкивая изо рта длинные струйки крови, и Мюрцель распорядился отправить его в лазарет. У самой плиты, неловко подогнув руку с судорожно зажатой в ней поварешкой, лежал в белом поварском колпаке Рихард Кербель, его голубые глаза были удивленно открыты. Чуть поодаль, привалившись спиной к белой кафельной стене, лежал Отто Шульц. Из его полуоткрытого рта медленно стекала кровь на кожаную шоферскую куртку. У ног Отто валялся остро пахнущий порохом парабеллум - личный подарок Мюрцеля. У повара Рихарда Кербеля никакого оружия обнаружено не было...

9.
 Когда Вадим перестал читать, несколько минут все молчали. Первым заговорил Николай Петрович:
- Все, что ты написал, очень похоже на правду. И написано неплохо. Вот только непонятно, почему Отто Шульц застрелил повара.
- Что ж тут непонятного? - возразил генерал Королев. - У подпольщиков, вероятно, была договоренность: живыми врагу не даваться. К тому же, повар не мог иметь при себе оружие, это сразу навлекло бы на него подозрение. Так что в книге все вполне логично.
- И все же застрелиться сразу, даже не пытаясь найти выход - малодушие! - Людмила сердито стукнула смуглым кулачком по подлокотнику кресла. - Прямых улик против них не было...
- Разведчик сразу может безошибочно определить степень провала. - Генерал Королев грузно встал и прошелся по гостиной. - Отто Шульц понял, что дело проиграно окончательно и бесповоротно. Здесь в романе все нормально. Вот только Симеонова надо бы вычеркнуть. Секретарь парткома и вдруг предатель?! Нехорошо! Тут, я думаю, Сережа поможет расставить акценты - он будет твоим литературным редактором.
- Я готов вам помочь, Вадим Николаевич. - Сергей Козликов поправил и без того идеально уложенные волосы. - Как только книга будет принята к печати, вы получите сорок процентов гонорара. А в остальном положитесь на меня.
- Не хотелось бы кромсать готовую книгу, - вздохнул Вадим.
- Ну, у нас еще будет время обсудить этот вопрос, - дипломатично заметил Николай Петрович. - Главное, что книга стоящая, а подчистить текст не так уж трудно. Даже классиков редактировали...
- Хорошо с вами, но меня уже ждут в "Континентале". - Людмила встала из-за стола.
- Я вас провожу. - Вадим тоже встал, взяв со стола ледериновую папку с рукописью. - Только смотри, не задерживайся! - наставительно произнес Николай Петрович. - А то ведь рассержусь...
- Едва ли ты теперь его увидишь до утра! - засмеялся генерал Королев. Людмила покраснела и быстро вышла из комнаты. В "Континентале" они заняли тот же столик, за которым познакомились несколько часов назад.
- Этот столик служебный, - пояснила Людмила. - Вы можете приходить сюда каждый вечер. А пока не скучайте: через десять минут - мое выступление...
Молодой чернявый официант с идеальным пробором быстро накрыл стол, Людмила вышла на эстраду в переливчатом вишневом платье, что-то шепнула музыкантам, сама объявила название песни. Она пела о гордой и чистой девушке, для которой любовь к человеку, которого она, скорее всего, никогда не встретит, стала единственным смыслом жизни, спасением от безысходности. Вадиму и раньше нравилась изящная и прихотливая мелодия этой песни, но сейчас, ему показалось, что он слышит ее впервые.
Голос Людмилы нельзя было назвать безупречным: было в нем что-то надрывно-исступленное, дерзкое. Когда она умолкла, за столиками оглушительно захлопали: чувствовалось, что ее здесь любили. Людмила опять о чем-то пошепталась с музыкантами и запела. Вадим хорошо знал эту песню о любви-празднике. Было в ней не только упоение сиюминутным счастьем, но и отчетливое понимание его хрупкости и ненадежности. В великолепном вокализе, завершавшем песню, было столько печали и светлой грусти, что у Вадима защипало в глазах... Когда Людмила, разгоряченная, возбужденная, подсела к его столику, Вадим сказал ей тихо:
- Я смотрел на вас и думал, как мало нужно человеку для счастья...
- У вас сегодня лирическое настроение. - Вадим разглядел легкую насмешку в зеленовато-карих глазах Людмилы. - И я начинаю бояться, что уже сегодня вы объяснитесь мне в любви.
- Вы любите Артура? - Вадим сделал вид, что не заметил насмешки.
- Мне его просто навязали в мужья. - Глаза Людмилы перестали смеяться. - И пока я вообще не знаю, что такое любовь. В моей жизни ее не было, тем более к Артуру.
- Он чем-то озлоблен.
- Еще бы! - На лице Людмилы появилась брезгливая гримаса. – Артур Симеонов родился в Еланске во время оккупации. Его мать забеременела от какого-то эсэсовца, по-моему, Шмыглера...
- Может быть, Штиглера? - спросил Вадим.
- Откуда вы это знаете?! - В глазах Людмилы Вадим прочел изумление.
- В моем романе упоминается Руди Штиглер. Он был военным комендантом Еланска...