Слушатель

У меня есть друг. Она учится в университете, и поэтому постоянно занята. Так что навещает нас она очень редко, но когда это наступает (а обычно это ранняя осень), мы замечательно проводим время.
 Место наших встреч неизменно – это городской парк. Осенью он особенно красив, когда мертвые листья застилают собой все в округе, скрывая от глаз менее приятные разложения природы, а птицы, сбившись в живые черные тучи, покидают эти места до наступления весны. И становится так тихо, что иногда можно даже расслышать о чем, прижавшись друг к другу, шепчутся (словно боятся, что их тепло узрит и отберет приходящая зима) влюбленные на скамейках.
 Их лица. Если мне удается, то я с огромным интересом рассматриваю их лица, такие румяные, что даже не понятно, чьих рук это дело: октябрьского ветра, что несет за собой холод и тоску, или теплых чувств, искорками прожигающих улыбающиеся лица. Иногда мне кажется, что нет на всем свете более подходящего места для изучения человека, чем парк. Здесь можно наблюдать, как будущие мамы, в сопровождении обескураженных последними событиями женихов, обсуждают планы на будущее, здесь ребятня отпускает в воздух бумажных змеев и, воображая себя индейцами устраивает засаду в живой аллеи, поджидая доблестного шерифа Маккоя. А неподалеку от них, в тени осунувшихся вязов, пожилая пара встречает закат. Через парк иногда спешат люди, бросившие своих железных коней в пробке. Они всегда куда-то бегут - в строгих деловых костюмах, с неотьемлемой привычкой поглядывать на часы – они, как неугомонное колесо скоротечного времени. А старый бродяга, для которого кипа газет выполняет роль одеяла и развлечения на день (кроссворды, гороскопы), вполне мог бы сойти за Вселенную или, как минимум, за ее создателя. Я люблю все это, но больше всего я люблю, когда приезжает она – девушка из университета. Мой чернокрылый друг ждет ее тоже, ведь, каждый раз она приносит ему свежий хлеб, а он любит его. Ой, как любит! Радостно благодарит и принимается за пиршество, на что девушка, по обыкновению, отвечает улыбкой. И, после этого, она рассказывает мне. Рассказывает о том, как трудно ей приходится в университете, куда ее отправили перед неожиданной смертью родители, для которых судьба дочери была важней того, что хотела сама дочь. А теперь она говорит, что будто бы заблудилась и не знает, куда идти дальше. Она постоянно твердит мне про скорые перемены в ее жизни, но я всегда думал перемены - хорошая сторона жизни, а по ее глазам и не скажешь. Наверное, поэтому она так их и ждет. Иногда на ее лице пробегает улыбка, и тогда я точно знаю, о чем она начнет говорить – конечно же о нем. О его внешности, привычках, слабостях, мимолетных фразах, о том, как, в очередной раз убирая посуду со столика, она улыбнулась ему и потом целый месяц словно порхала над землей, даже не обратив внимания на новое правило для персонала кафе: «Никаких чаевых». Я всегда пытаюсь задать какой-нибудь вопрос, но она так быстро говорит, как кузнечик, перепрыгивая с одной темы на другую. Рассказывая о больных после работы ногах, она, порой, переключается на пересказ любимого фильма, чтобы затем, по абсолютно темной тропе логики, начать говорить о родном городе, где жила в детстве. Мириады эмоций проносятся на ее лице во время наших встреч: страх и волнение за неясное будущее, усталость и ненависть к настоящему, любовь к далекому (и не очень) прошлому. Ей, как и каждому из людей, нужно делиться с кем-то всем этим, и я не возражаю.
 Сейчас снова осень, и я не припомню, сколько точно времени прошло с нашей последней встречи, но я помню ненависть, вспыхнувшую во мне к миру, когда она сказала, что больше так не может, и, расплакавшись, приложила голову к моей холодной бронзовой груди. Вороненок не кричал как обычно, а сидел на моей бездвижной руке, покручивая головой и внимательно буравя черными глазками девушку. Боже, я бы отдал всё на свете, чтобы обнять, утешить, сказать ей что-то в этот момент, но нет места на этой проклятой земле, где статуя могла бы вести себя подобно человеку. Знает это каждый, в том числе и проходившие тогда мимо нас люди. Я ненавижу их, потому что они могут помочь ей. А я - нет.