Лес это мой образ жизни

ЛЕСНИК... Для кого-то это слово ассоциируется с седобородым старцем с палкой, живущим в покосившейся избушке лесной чащобы, знающего язык зверей и птиц, и чуть ли не занимающегося чернокнижничеством, а для кого-то – с фольклорным Кузьмичом из кинокомедии «Особенности национальной охоты». Ни тот, ни другой, конечно же, не имеют ничего общего с реальностью конца века. Научно-техническая революция внесла свои коррективы и в эту исконную профессию. Но в силу ее специфики, удаленности от цивилизации лесные обходчики, или, как их официально называют, инспектора, попадают на страницы газет и журналов куда реже поп-звезд и телеведущих. Мне давно хотелось восполнить этот пробел, рассказать, кто он. лесник конца XX века. И вот наконец случай представился. Во время моей поездки в Урупский район Карачаево-Черкесии журналистские тропы завели меня на кордон Карапырь, что в полусотне километров от райцентра Курджиново. Там я познакомился с государственным инспектором Кавказского государственного биосферного заповедника (КГБЗ) Владимиром Чубенко, работающим в Юго-восточном лесничестве в урочище реки Большой Лабы, и его женой Марией. Мои новые знакомые охотно согласились рассказать о себе и своей работе. Правда, Мария Алексеевна все больше занималась по хозяйству, вступая в нашу беседу лишь изредка. Поэтому основной труд общения со мной пришлось взять на себя хозяину. Для начала я решил уточнить, что же входит в те владения, которые дозором обходит мой собеседник.
 - ГРАНИЦЫ нашего заповедника, - рассказывает Владимир Алексеевич, - проходят по реке Дамхурц до Абхазии, затем по реке Мзымте до Красной Поляны, оттуда через Хосту и Гузырипль по горам до Псебая. В него входят пять лесничеств и Майкопский научный отдел. Эта территория разбита на 13 кордонов. Управление заповедником находится в Адлере. В Юго-восточном отделе, к которому относится и кордон Карапырь, 55 тысяч гектаров леса. На каждого из восьми обходчиков, следовательно, приходится примерно по 7 тыс. га.
 - Сколько длится ваш обход?
 - По-разному. Обычно от недели до 10 дней. Седлаем лошадей и выходим группой в два-три человека. Это летом, а зимой бывают непролазные места, порой и пешком идти приходится. Ночуем когда в сторожках, а чаще в спальниках под тентом в лесу. Зимой, конечно же, в палатках.
 - Как часто приходится вам выходить?
 - По инструкции в обходе всегда должна находиться одна из групп. Приходят одни, выходят другие. В месяц получается один, а иногда и два раза.
 - Каковы же задачи инспектора КГБЗ?
 - В первую очередь это охрана и наблюдение за вверенной нам территорией. Зона у нас пограничная, случаются заходы со стороны Абхазии. Последние годы они дважды заканчивались смертельными исходами. Но это чрезвычайные происшествия. Если мы обнаруживаем нарушителей, то немедленно связываемся с пограничной частью, стоящей в поселке Загедан, или с милицией. Они дают людей в помощь. Мы наблюдаем, чтобы туристы, проходящие через заповедник, не оставляли после себя ни кострищ, ни мусора. А то это же настоящие дикари - из города вырвались. как с цепи сорвались. Браконьеров у нас тут практически не бывает - далеко. а туристы и рыбаки - вот самая большая наша головная боль.
 - А много сейчас тургрупп ходит через границу?
 - Несколько лет назад их почти не было, а в последние годы становится все больше и больше, особенно летом. Да и с разрешением стало проще - в Загедане у пограничников получают. Плати за взрослого 20 рублей в сутки, за ребенка 8-10 рублей, подписывай документ, что обязуешься соблюдать правила поведения в заповеднике, и иди.
 На этом наша беседа ненадолго прервалась - Владимира Алексеевича позвала по каким-то домашним делам его супруга, Мария Алексеевна. Воспользовавшись паузой, осматриваюсь в летней кухоньке, где мы расположились. Ничего необычного - старенький стол, газовая плита, пара потертых диванов, видавшие виды ковры на стенах, посуда. И если бы не снежные вершины кавказских хребтов, виднеющиеся из открытой двери помещения, то была бы полная уверенность, что я сейчас сижу где-нибудь в Горячеводске или Суворовке.
 ОДНАКО слишком долго моим наблюдениям не суждено было длиться. Хозяин вернулся быстро, и я решил повернуть наш прерванный разговор немного в другое русло - к истокам его профессии.
 - Владимир Алексеевич, а как вы пришли в егеря?
Мой собеседник улыбается:
 - Я-то сам местный, уроженец Марухи - это в Зеленчукском районе. С детства тут все перевалы облазил, от Кабарды до Адлера, Работал водителем первого класса, ездил в экспедиции, да так понравилось тут, что решил остаться. Жена моя Маша вначале не хотела переезжать, мать тоже, а теперь вниз не затянешь. Шестнадцать лет уже на Карапыре, привыкли, да и хозяйством обросли. Когда сюда ехали, все в одну машину влезло, а сейчас, пожалуй, и «КамАЗа» не хватит. Да и куда ехать - внизу ведь работы нет. А здесь, по крайней мере, все при деле. Мария от Краснодарского гидрометцентра за погодой наблюдает, ну и хозяйство все на ней. Дочка у бабушки внизу в школу ходит, сейчас вот домой на каникулы приехала.
 Симпатичная длиннокосая белокурая девчушка-подросток во время нашего общения то и дело вертится неподалеку.
 - Сложно было попасть в инспекторы?
 - Раньше не очень. Я, например, когда оформлялся, месяц ждал, и все. Теперь же из-за сложностей с разрешением на оружие ждут и полгода, и по восемь месяцев. А без ружья что ты за лесник? И это несмотря на то, что штат и так неполный. Был у нас раньше радист, его сократили. Теперь нам самим попеременно на связи приходится дежурить. Но люди все равно идут. Вот соседи наши по кордону совсем недавно сюда переехали.
 - Скажите, а человек меняется, попав в такую обстановку?
 - Меняется, - не задумываясь, отвечает мой собеседник, - и сильно. Проще становится. Тут человека встретил - все ясно, открыто, сразу видишь, что он из себя представляет. Не так, как в городе. Там и климат другой. Я, к примеру, с 1959 года ни разу в больницу не обращался. Лет восемь мне тогда было, и все. Конечно, вниз мы ездим, к родственникам, на море отдыхать, но редко. Не люблю я город. Могу там пива попить, лимонада, мороженое съесть, а так делать больше нечего. Работы нету, одни бичи водку квасят, никаких интересов. Здесь люди совсем другие. У нас в ущелье для милиции работы практически нет. Приезжают сюда как на отдых. Редко-редко кто на турбазе напьется, буянить начнет, осадить его придется - вот и вся служба. Воровства здесь нет никакого. Скот мой по горам бродит, раз в месяц его вижу, и если корова какая со скалы не сорвется, все как одна на месте будут. Машину оставляю на улице, ключи в замке, и уверен, что никто не тронет. Район у нас русский. казачий, карачаевцы скот по горам гоняют, но никогда никаких конфликтов с ними не бывало.
- И всё же условия жизни здесь далеко не городские. Не воспринимаете ли вы эту оторванность от цивилизации как неудобство?
 -Да нет, привыкли. В городе отключи воду газ и свет -хана будет. А у нас это никак не ощущается. Телевизор здесь не ловится, без него обходимся, и не нужен он. Хотя на Пхие (это центр поссовета, в 30 километрах от Карапыря вверх по ущелью) не так давно спутниковую антенну поставили, если бы был усилитель, то принимали бы. Да нам это как-то без надобности. Хлеб тоже сами печем, молоко, масло, овощи, яйца, мясо -все свое. Продукты если закупаем, то не как у вас, по килограмму а сразу мешками: мешок соли, два мешка сахара... Мы так привыкли и другой жизни не представляем.
РЕШАЮСЬ задать вопрос, который давно уже вертится на языке:
 - Владимир, а вообще, работа лесника опасна?
 В глазах Чубенко проскакивают веселые искорки - наивен городской корреспондент.
 - Да не опаснее других. Вон в городах только и слышно - здесь убили, тут взорвали, там катастрофа. Конечно, и у нас всякое бывает. И перестрелки случаются, и звери дикие, волки, медведи. Стихия тоже иногда бушует: лавины, ветровалы, сели. Мосты смывает - это в порядке вещей. А все наша русская безалаберность: каждый год их сносит, и каждый год ставят на той же высоте. Ну построй ты на метр выше - так нет же, ума не хватает.
 - В этом году в начале июня на Большой Лабе наводнение было, - вступает в разговор подошедшая Мария Алексеевна. - За пятнадцать минут вода на шесть метров поднялась. Вниз по течению, в поселках Азиатском, Грушевом, в Курджиново дома смывало, огороды, унесло памятник солдатам Великой Отечественной. Одна семья только сюда с севера переехала, дом купила, отстроила - тут же смыло. Даже по центральному телевидению нас показывали - стихия разыгралась нешуточно. Президент республики Владимир Хубиев сюда приезжал, разбирался - материальный ущерб был огромным.
 - Но это стихия, - продолжает Владимир, - а от случайностей не застрахуешься. Если же соблюдать технику безопасности, то риск будет минимальным. А погибнуть проще всего по своей же дурости.
 - У вас бывали какие-то экстраординарные случаи?
 - За шестнадцать лет работы всего досталось. Однажды стадо зубров меня чуть не затоптало. Спускались втроем на кордон Умпырь. Мои спутники отстали, а я чуть вперед ушел. Вдруг спереди слышится топот, и прямо на меня вылетает табун голов в сорок, и каждый такой бычок весом килограммов 600. Думал, все, затопчут, мокрого места не останется. Но в последний момент они как-то разделились на два потока и обежали меня. А товарищи спрятаться успели. Зубров тут еще перед войной завезли, отстрел их запрещен, вот они и развелись. Стреляют разве что на чучела, 2-3 головы, а так не трогают.
 Владимир Алексеевич задумывается.
 - Бывали и другие встречи. В девяносто втором через Дамхурцкий перевал в Абхазию шел чеченский полк добровольцев. Так генерал ихний, Шамиль Басаев, здесь у меня в гостях сидел, вот прямо где вы сидите. Пообщались с ним нормально. Потом он уже в Буденновске «прославился». Позже, когда война в Чечне началась, упал у нас в заповеднике самолет с деньгами для чеченцев. Было это уже по снегу, а он глубокий тогда выпал. Всю зиму искали, не смогли найти, глубоко зарылся. Только когда покров сошёл, весной, нашли его аж на Псухе. Палоты, четверо парней русских, разбились, а груз в целости остался. Дудаевцы приехали, забрали. Всякие случаи были.
 Наступает пауза. Прерываю ее вопросом:
 - За последние годы е связи со всеми нашими переменами хуже или лучше стало вам жить и работать?
 Ответ следует незамедлительно:
 - Хуже. И намного. Мы все сейчас находимся практически на самовыживании. Помощи от руководства нет практически никакой. Для лошадей седла, сбруи, подковы, корма вынуждены за свой счет закупать. Электростанция есть, солярки нет. Даже холодильник не можем поставить, включаем генератор только по большой необходимости. Раньше у лесничества был свой вертолет. Случались перебои с продуктами - вызывали его. Сейчас отказаться пришлось: нет денег. Зарплату дают пока что вовремя, но последние месяцы стали платить то 80 процентов, а то и 60. Вот и приходится рассчитывать на хозяйство. Выручает огород, скотина, куры, гуси, кролики. Когда есть на турбазах отдыхающие, туристы летом стоят, продаем им овощи, молочные продукты, яйца. Тем и живем.
 - А другим здешним жителям, в Пхие, Рожкао, как сейчас живется?
 - Да как? Не живут, а выживают. Процентов двадцать уже уехало, в основном молодёжь. Всё упирается в деньги, работу, а их нет. Остаются одни старики, пенсионеры. которым ехать некуда. Опять же хозяйство свое держит. Здесь же работа в основном с лесом связана. Стала лесопилка, и поселок остался без работы. Сейчас денег ни у кого нет. Закупает какой-нибудь «новый русский» делянку, нарубят там его работяги сколько-то кубов леса, а продать не получается. Вот и приходится везти и в Зеленчук, и в Черкесск, и еще дальше. Когда колхозы закупают, рассчитываются в основном натуроплатой - овощами, картошкой, зерном. А подчас вообще не продашь и прогоришь. К тому же этим частным хозяевам на лес, по большому счету, вообще наплевать.
ПОЗВОЛЮ себе небольшое отступление. Последний раз я был в этих местах в 1994 году и в новый приезд был не то что бы неприятно поражен, а прямо-таки потрясен разительными переменами, происшедшими за эти годы в лабинской долине. Уютные полянки. на которых всегда было тесно от боровиков и сыроежек, превращены колесами мощных лесовозов в грязетравяное месиво. Тут и там валяются спиленные деревья, которые никто и не собирается вывозить, срезанные ветви, кора, отходы от варварской «деятельности» порубщиков. И это при том, что куб древесины сегодня стоит от 800 до 1000 рублей, а официальная рубка леса в Кавказском запоаеднике была запрещена еще лет двадцать назад. Воистину одно дерево рубят, а десять губят. Хотя в общем количество срубленного леса сократилось, но качественно это стало делаться куда безобразней. Владимир Алексеевич подтверждает мой вывод:
 - Добыча леса сейчас сократилась очень сильно. После войны тут такие порубки шли... На Марухе все подчистую вырубили, по Учкулану и кустика не осталось. Сейчас же в день могут всего два-три лесовоза пройти. А ведь у нас тут прекрасный деловой лес - бук, ель, пихта. Он на дорогую мебель идет, паркет из него делают, ружзаготовку для армии.
 - В Курджиново мебельная фабрика есть, она комплекты для школ выпускает: столы, стулья, парты, все из нашей древесины, - вставляет реплику Мария Алексе-
 - Работала, сейчас остановилась, - поправляет жену Владимир. - Правда, говорят, что снова запускать будут. Появится у людей работа, стимул будет, никто и уезжать не станет.
БЕСЕДА наша понемногу подходила к концу. На плите мирно посапывал чайник, поставленный хозяйкой к моему приходу. И все же удержаться от еще одного вопроса к новым знакомым я не смог:
 - Володя, Мария, а все-таки вы довольны своей жизнью и работой здесь, на Карапыре?
 - Да, - в один голос говорят супруги Чубенко, и глава семьи продолжает, - если бы не был доволен, не работал бы. Это мой образ жизни, я к нему душой прикипел. В армии два года служил, в Польше, в Казахстане, да так и не привык к равнине. Везде плоскость, глазу не за что зацепиться. То ли дело горы, особенно наши, кавказские! Это моя родина, моя земля. И трудятся здесь, в заповеднике, ведь не из-за денег, а из-за любви ко всей этой красе. Работают, я уже говорил, на самовыживании, на энтузиазме. Все мы - фанатики своего дела. Ведь городской человек приедет сюда, глянет: «О, хорошо!», отдохнет недельку и опять в город. А дай ему тут пожить в наших условиях, так убежит же сразу Ему все равно, что будет с лесом, зверем, птицей. А я работаю, потому что знаю: если бы нас, инспекторов, не было. то и ни зверья, ни рыбы тут давно бы уже не осталось, все бы извели такие «любители» природы. Вот в этом и есть моя награда за труд.
А дальше был вкуснейший горный чай, приготовленный Марией Алексеевной, после которого я попросил семью Чубенко сфотографироваться при полной егерской экипировке на фоне острого пика Закан. Но в самый неподходящий момент (как это обычно и бывает) отказал затвор моего старенького «Киева», и вам придется поверить мне на слово: Владимир Алексеевич Чубенко, жена его Мария Алексеевна и дочка их - очень симпатичные и привлекательные люди. И, покидая гостеприимный Карапырь, в который раз я убедился в простой, но очень русской истине: земля наша всегда держалась и держаться будет на тех миллионах простых и подчас безымянных тружеников которые работают не за барыши, не за награды не за славу и почести, а просто потому что они любят свой край, горы, поля и леса и иначе жить не могут. И пока есть на Руси такие люди. как лесной инспектор Владимир Алексеевич Чубенко, я верю: быть кавказским лесам, полниться горам звериным криком и клекотом птиц. будет серебристо плескаться в чистых горных реках форель... И будет жить земля Русская!
Карачаево-Черкесия, Урупский район, кордон Карапырь
1998