Двенадцатая серия - Порка розгами

Вбежали девки.

- Стойте, погодите развязывать, - передумал вдруг Аполлон Сергеевич, - ай, Маша, ай, ослушница, обратился он теперь уже к жене, - что ж тебя уговаривать так долго пришлось? Плохая ты жена, Маша, надо бы вернуть тебя с позором к тётке, да по всей губернии ославить-осрамить!

- Нет! Воскликнула юная женщина, - забыв свой сегодняшний интимный стыд перед грозящим общественным позором, - умоляю, только не это!

- Ну, тогда я сам накажу тебя, непослушная жена, - сурово проговорил барин, вставая с супружеского ложа, - подставляйте-ка свою жопку, Марья Свиридовна... Глашка, розги неси! Лукерья, Агашка, переверните-тка княгинюшку на живот, да поласковей!

- Умоляю, не надо, - хрипло, севшим от ужаса голосом пролепетала мученица, - не-е-е-ет! Сорвалась она на крик, пока Агашка с Лукерьей отвязывали шнуры и переворачивали её ослабевшее тело, чтобы привязать, теперь уже - кверху спиной.

Вошла Глашка с ведром и розгами.

Маша лежала ничком, снова привязанная шнурами к изголовью и изножью. Её раскинутые в стороны руки и ноги покрылись от ужаса перед розгами «гусиной кожей». Хорошенькая белая попка, измазанная снизу подсыхающей кровью, вздрагивала и сжималась в ожидании наказания.

- Прошу Вас… - сквозь непроизвольные рыдания шептала новобрачная, - Умоляю! Простите меня… я… я буду послушна!

- Бу-у-удешь… будешь, матушка, послушна! Ты у меня, как шёлковая будешь, - похохатывал князь, пока девки омывали губками его половой орган и смывали кровь с Машиного тела.

- А ты, Лукерья, смажь-ка мазью барыне ляжки и задницу, чтоб следов не было, - приказал он горничной.

Лукерья сбегала за мазью и втёрла Машеньке в ягодицы и бёдра специальное средство, усиливающее боль от розог, но не позволяющее оставаться на нежном женском теле следам и шрамам. Дуняша и Агашка старательно подпихнули под её живот небольшую цилиндрическую подушку. Задок юной княгини оттопырился кверху.

- Аполлон Сергеич, миленький, - взывала Маша сквозь слёзы, - не надо розог, делайте со мной, что хотите, только не розги… только не при всех…

- Сделаю, матушка! Что захочу, то и сделаю, на то я и господин тут, а тебе – супруг и глава семьи, - строго вещал Аполлон Сергеич, мучая молодую жену ожиданием позорной экзекуции, которое хоть и не болезненно физически, но не менее томительно и стыдно, чем само наказание, - но сперва - выпорю! Маша зарыдала.

Дуняша облачила князя в халат, и Глашка подала ему первую розгу. Раздался свист, шлепок и крик Маши.

Князь бил несильно. Прутья оставляли на ягодицах жены только небольшие розовые полоски, но боль была настоящей, пороть князь умел.

- Вот тебе, жена, за ослушание, - приговаривал Аполлон Сергеевич после каждого удара, - вот тебе, за гордость! А вот – за своеволие! А это – впрок, чтоб страх перед мужем имела!

Маша погрузилась в пучину новых мучений. Пытка болью и стыдом продолжалась. То, что Машу пороли при дворовых девках, было особенно унизительно! Помимо своей воли, Маша корчилась под ударами, поддавая вверх задницей, чем доставляла своему мужу немалое удовольствие, ведь в такие моменты были видны её половые губы с волосиками на них, а стенанья, вызванные болью, были похожи на стоны наслаждения.

Бедняжка дёргала руками и ногами, её порозовевший задок вилял из стороны в сторону, пытаясь увернуться от мокрых прутьев, приводя Аполлона Сергеевича во всё больший азарт. Временами бедняжка так сильно выгибалась, что исхлёстанные ягодицы приоткрывались, показывая всем не только женский половой орган, но и малюсенький розовый анус.

Ягодицы Маши горели, как в огне! Она уже не просто плакала и вскрикивала, она пронзительно визжала и униженно умоляла прекратить порку…

Незаметно для себя, «молодой» супруг пришёл в сильное возбуждение. Халат его оттопырился спереди, и князь, задумчиво глядя на припухший, вздрагивающий задок юной супруги, велел принести маслица.

(Продолжение следует)