Сухая стирка

Условия жизни на Севере для человека не самые подходящие. Нет, там, конечно, нет землянок, чумов, яранг и снежных домиков, даже деревянные бараки и то уже в основном ушли в прошлое. Разве что на самых отдаленных точках они еще сохраняются. А в более крупных базах, где живут семьи подводников, уже давно ощущается дыхание цивилизации. Там строят пяти-, а в последнее время, несмотря на вечную мерзлоту, даже девяти- и двенадцатиэтажные дома с центральным отоплением и природным газом.
Даже туалеты в них тоже все больше неМецкие, правда, отечественного производства, чем неНецкие (говорят – сам не видел, и пользоваться никогда не приходилось, - что неНецкие представляют из себя три кола – два больших и один маленький: большие вбиваются в снег, чтобы на один повесить тулуп, а за второй держаться, дабы не унесло ветром, а третий, поменьше, - предназначен, чтобы от волков отбиваться).
В жилых городках, в зависимости от их народонаселения, существует даже довольно разветвленная сеть магазинов, в которых, особенно в нынешнее время, можно купить практически все, были б только деньги. Но, тем не менее, сам Север накладывает свои отпечатки.
Во-первых, это, как говорится, «двенадцать месяцев зима, а остальное лето». Правда, уж если быть до конца честным, то зима там длится не двенадцать месяцев, а только восемь – с конца сентября и до конца мая. Хотя и в июне еще вовсю могут быть снежные заряды, но это уже редко.
Лютые морозы из-за непосредственной близости незамерзающего Баренцева моря, которое каким-то боком цепляет чудом доползающее сюда и не успевшее до конца остыть экваториальное течение Гольфстрим, здесь тоже бывают редко. Зато пронизывающие ветра с мокрым снегом, залезающим в любые щели и неплотности в вашей одежде и облепляющим физиономию прочной ледяной коркой, с ноября по март дуют, не переставая. Причем, как я уже рассказывал,* дуют они всегда, куда бы Вы ни шли и как бы ни поворачивались, исключительно «в морду».
Кроме того, в течение почти двух месяцев – с конца ноября и почти до конца января – полярная ночь, то есть солнце не только не светит (светить ему при такой погоде и так было бы проблематично), а вообще не появляется из-за горизонта, в связи с чем часам к одиннадцати только-только рассветает, а к часу дня уже опять темно.
Летом же, наоборот, в течение двух месяцев солнце, хоть и практически не греет, зато висит над горизонтом постоянно, мешая спать и внося путаницу в биологические ритмы организма.
Однажды у меня даже произошел такой случай. Проводив семью на «большую землю», домой в гарнизон я добрался уже далеко за полночь и быстренько бухнулся спать, поскольку в шесть утра уже нужно было вставать, чтобы идти на службу.
Впопыхах я забыл задернуть шторы и проснулся от того, что солнце светило мне прямо в глаза. Вскочив, как ошпаренный, я посмотрел на часы и пришел в ужас: они показывали три часа!
«Господи! Неужели я столько проспал? – подумал я, и лихорадочно стал собираться, но мысль продолжала работать, все больше и больше накручивая и без того не самое благостное внутреннее состояние. - Что же теперь будет? Чем объяснить свое опоздание на выход в море? Да и потом, какие могут быть объяснения, если лодка ушла в
____________________
* см. рассказ «Не оценили!»

море без замполита?! Теперь головы не сносить! А как перед людьми стыдно! Как теперь в глаза личному составу смотреть?!»
На ходу застегивая китель и скребя по щекам механической бритвой, я выскочил на улицу, и, пробежав уже полпути до остановки, вдруг обратил внимание, что народу там (на улице) почти нет, - лишь отдельные праздно гуляющие, - да и транспорта практически не было видно.
Я остановился и растерянно стал озираться по сторонам. Что-то было не так, но я никак не мог сообразить, что же именно. И лишь через несколько минут, когда мне все-таки удалось хоть чуть-чуть сосредоточиться, несмотря на продолжающие терзать неприятные мысли, до меня дошло, что солнце-то светит с другой стороны!
Было три часа ночи!!!
Плюнув и в сердцах помянув всех святых и проклятую судьбину, я вернулся домой досыпать. Но уснуть уже больше так и не смог.
Как я уже сказал, все это далеко не лучшим образом сказывается на организме, особенно детском. Именно из-за этого очень многие дети офицеров и мичманов, особенно долгое время прослуживших на Севере, большей частью были ослабленными, часто болели, имели проблемы со зрением, зубами и так далее. Даже встречая их в средней полосе или на юге, их сразу можно было отличить от местных жителей по бледной, с каким-то голубоватым отливом, кажущейся прозрачной коже.
Поэтому многие офицеры и мичманы старались в летний период, уж если не на все лето, то хотя бы на месячишко отправить своих жен и детей на «большую землю», - к родителям или просто на Юг, чтобы напитались живыми витаминами и настоящим солнышком.
Нужно, правда, отдать должное, - фрукты (в основном, разумеется, яблоки, причем вездесущий «Джонатан») в наших гарнизонных магазинах и в ту пору были почти круглый год. Но разве можно сравнить их с настоящими южными, вызревшими под солнцем в открытом грунте, и только-только сорванными с дерева или куста, а не выращенными в теплице и снятыми в полузеленом состоянии за несколько месяцев до того, как они попали к Вам на стол, а быть может, еще и напичканными разными гербицидами и прочей дрянью?!
Поэтому в летний период наши северные гарнизоны представляли собой в основном один большой мальчишник.
Нет, были, конечно, и декабристки, которые неотлучно находились при своих мужьях, жертвуя даже здоровьем детей. Но на то были разные причины.
Одним просто некуда было ехать, поскольку родственников южнее Полярного круга у них не имелось, а денег на «дикий» отдых не хватало по причине не таких уж и высоких, как казалось бы, заработков.
У других, при изначально схожих условиях, денег на отдых не хватало, поскольку были поставлены иные, вполне определенные цели по приобретению машины и квартиры в более южных широтах, и вся жизнь была подчинена достижению именно этих целей.
Третьи, не слишком доверяя своим мужьям, просто боялись оставить их в одиночестве, дабы не спровоцировать на супружескую измену.
Была и такая категория, правда очень и очень немногочисленная, которая под различными, порой благовидными, если это нужно было кому-нибудь объяснять, предлогами (такими, как выше перечисленные), или будучи разведенными, но продолжающими жить в военном городке, или просто пользуясь тем, что мужья были в море или еще где-нибудь (и в связи с этим не требовалось никому ничего объяснять) оставалась на Севере, чтобы как раз и воспользоваться этим «кобелиным сезоном».
Оставшаяся же в основной своей массе без женского глаза и внимания мужская братия постепенно приходила в запустение.
Мужики вообще, за редким исключением, в быту животные очень ленивые, беспечные, невнимательные, бестолковые, неприспособленные, нетребовательные и неаккуратные.
Чего там греха таить, по себе могу сказать, что мне, например, попадая в такие условия, гораздо проще было купить батон, полкило колбасы, килограмм помидор да литр молока и на этом прожить выходной день, чем что-нибудь себе готовить.
А уж о внешнем виде и говорить не приходится. Стирка, даже при наличии у большинства стиральных машин, считалась высшим пилотажем и осуществлялась только один раз – накануне возвращения жен.
В период же их отсутствия многие переходили на кителя – глухой однобортный френч со стоячим жестким застегивающимся на крючки воротничком. Они были чрезвычайно удобны, поскольку под них можно было поддевать все, что угодно, и носить до бесконечности, если того, конечно, позволял запах. До этого, разумеется, не допускали, но, в общем, выход из положения был неплохой.
Правда, и здесь было свое неудобство. Дело в том, что на стоячие воротнички этих кителей с внутренней стороны положено было пришивать белые подворотнички. Причем так, чтобы краешек этого подворотничка немного торчал. А по нему сразу же было видно, свежий он или нет.
Но, поскольку на каждое действие есть свое противодействие, изобретательным флотским народом был-таки придуман выход из положения.
Жены пришивали с внутренней стороны воротничка пуговички, кнопочки или крючочки, а уезжая, заготавливали несколько десятков «полосочек» из белой материи, проделывая в них или пришивая к ним, соответственно, петельки (если на воротничок они нашили пуговицы или крючочки) или пришивая к ним вторые половинки портняжных кнопок. Мужьям оставалось только периодически их менять, вспоминая добрыми словами своих ненаглядных и таких заботливых и предусмотрительных жен.
Были же и такие, кто либо в силу своей специальности, либо в силу просто неопытности и недальновидности продолжали упорно ходить в тужурках, которые представляли из себя открытый двубортный пиджак с погонами, под который было положено одевать кремовую или белую рубашку с галстуком.
В самом худшем положении в таком случае оказывались лейтенанты и молодые мичманы.
У них запас рубашек был еще очень невелик, а стиральных машин, как правило, в силу того, что они не так давно начали службу и создали свои семьи, а следовательно, не успели еще обзавестись всем необходимым, не было. Поэтому каждую рубашку они носили, что называется, до последнего, а когда запас истощался, принимались лихорадочно на руках застирывать, тщетно пытаясь оттереть въевшуюся грязь.
Через месяц-полтора их рубашки потихоньку из кремовых и белых начинали превращаться в серые (кремовые – с желтоватым отливом).
Некоторые, пытаясь привести их в порядок, начинали их даже кипятить, насмотревшись, как такую операцию проделывают их жены. Но опыта в этом вопросе у них не было, поэтому они включали газ на полную мощность, считая, что, чем сильнее будет кипеть, тем лучше откипит. Но дело в том, что в этих рубашках было столько синтетики, что после такого кипячения они съеживались, как моченое яблоко, и на утюг уже никак не реагировали.
Если же кто-то пытался, по наивности, сделать утюг погорячее, то они вообще либо заваривались и сжимались, как шагреневая кожа, либо пригорали к этому утюгу намертво.
Более старшие и опытные офицеры, во-первых, имели куда больший запас рубашек, поэтому изначально могли их менять значительно чаще, не занашивая до такой степени, как молодые. В дальнейшем же они прибегали к методу «сухой стирки».
Использованные рубашки они аккуратно складывали в угол в стопку по соседству с чистыми. Когда заканчивалась стопка чистых, они выбирали из стопки использованных ту рубашку, которая была почище, и надевали ее.
Так продолжалось, пока не заканчивалась стопка единожды использованных. К тому времени подрастала стопка дважды одетых рубашек, и начиналось ее использование.
Если офицер послужил уже достаточно долго, и у него накопилось с десяток-полтора рубашек, то на весь период отсутствия жены ему этого вполне хватало. Причем выглядел он еще и куда аккуратнее, чем лейтенанты и молодые мичманы.
Вспоминая флотскую изобретательность, невольно хочется изменить одну расхожую рекламу: «Может ли черное стать белым или кремовым, если стирать методом сухой стирки? Вы все еще боитесь грязи? – Тогда мы идем к Вам!»




01.02.06.