Пройти рядом

 Пройти рядом.



 Роттердамский дневник.

 Наконец все закончилось, смолкло. Перестал мигать и без того тусклый свет, стих детский плач, а взрослые, сделали первый выдох после четырех дней испуганных вдохов и разжали сцепленные от страха пальцы.
 Я забежал в убежище последним, за несколько секунд до того, как первая бомба превратила в пыль газетный киоск и автобусную остановку. Я забежал последним и теперь, как в математически точной формуле, выхожу из него первым.
 Был город, и не стало. Погибло все, аптеки, парки, скверы, дома, фонтаны, школы. Все в огне. Один лишь дождь, ошеломленный увиденным, пытался рыданиями, потушить разбушевавшееся адское пламя. Немного прейдя в себя после охватившего меня оцепенения, я раскрыл зонт, поднял воротник пальто и стараясь не смотреть по сторонам, пошел к ближайшему горизонту дыма, огня и руин. Я брел спотыкаясь о трупы людей, о дымящиеся останки зданий и нее мог поверить, что все это сделал человек. Проходя мимо стоявшей здесь некогда французской булочной я увидел маленькую девочку, которая держала в руках ножку разорванной взрывом куклы и глядя в сумеречное, свинцовое небо, горько и тихо плакала. Не в силах вынести увиденное я отвернулся. Дойдя до той улицы на которой еще четыре дня назад жил, я оглянулся, и увидел город. Город которого теперь нет, потому что мир сошел с ума. Я чувствовал как во мне поднимается дикая, необузданная ярость, но Роттердам, это тихий, мирный город и месть здесь не священна. Теперь я знаю что прощать, умеют только города.

 ****************************




 Роттердамский дневник.

Дождь в Роттердаме. Сумерки. Среда.
Раскрывши зонт, я поднимаю ворот.
Четыре дня они бомбили город,
и города не стало. Города -
не люди и не прячутся в подъезде
во время ливня. Улицы, дома
не сходят в этих случаях с ума
и, падая, не призывают к мести.





 Полярный исследователь.

 Метель, какая страшная, бесконечная метель и вокруг никого. Мне тридцать восемь, или что- то около этого. Я здесь так давно, что не знаю какое сегодня число, день недели. Мои часы остановились и теперь показывают только вечную, полярную полночь. Два года назад я начал вести дневник, это отвлекало от дурных мыслей, хотя если честно, то это был просто еще один способ не сойти с ума и не напиться. Сначала я записывал все очень подробно, а потом пришлось начать экономить бумагу. И вот дневник закончился, но злая тоска и холод не позволили мне разжать озябшие пальцы, тогда я продолжил писать на фотографиях. Вот они, лежат на столе. Лицо супруги приветливо улыбается мне из совсем другого, недостижимого мира. Теперь, по ее лицу и по голубому воротнику ее платья, растеклись буквы собранные в слова моего лихорадочного бреда. Мне осталось не долго, с того самого дня как медведь съел последнюю собаку, я совсем перестал выходить наружу. Вглядываясь в каждую черточку лица жены, я стараюсь как можно дольше сберечь в памяти ее черты, но горячий пот заливает мне глаза и все сильнее и сильнее кровоточит смертельная рана.

 ***************************************

 Полярный исследователь.

Все собаки съедены. В дневнике
не осталось чистой страницы. И бисер слов
покрывает фото супруги, к ее щеке
мушку даты сомнительной приколов.
Дальше – снимок сестры. Он не щадит сестру:
Речь идет о достигнутой широте!
И гангрена, чернея, взбирается по бедру,
Как чулок девицы из варьете.









 Венецианские строфы. 1. 2 . (вариация)



 Когда в Венеции наступают сумерки и город погружается в огни своего отражения на водной глади, вам может даже показаться, что стоящие на пристани гондолы тихо покачиваются в такт вашим медленным шагам. Вас вдруг неудержимо потянет пройтись по ночному театру шекспировских персонажей и нежных серенад. Среди застывших в черном камне сцен ревности мавра, вы снова чувствуете как ваше сердце горько сжимается, - ах, из-за простого платка, и вы уходите вниз по набережной в поисках кафе, где вам подадут горячий шоколад и булочку с корицей. Где так необыкновенно приятно и вкусно, можно выкурить обыкновенную помятую сигарету. Выйдя из кафе и пройдя через мост соединяющий запах корицы и дымку старой пристани, вы попадете на узенькую улочку с потертыми фасадами зданий, но сохранившими всю красоту и чувственность архитектуры сказочного города. В тусклом свете лампочки ближайшего подъезда, вы внезапно встречаетесь с обнаженной Венерой вышедшей из вод, и от ощущения столь близкого величия, вы чувствуете трепет и легкое головокружение. Но вы проходите дальше, ночь коротка, а вам теперь, так хочется ею надышаться.
 В такое время, на улицах Венеции в будний день почти никого нет. Оформленные в уютном восточном стиле кафе, днем такие шумные от студентов и туристов, сейчас пустуют. Скучающий официант с белоснежным полотенцем на плече, курит и смотрит повтор футбольного матча местной команды. Для вас в эту минуту, его скука покажется такой непрочной, что вы не рискнете войти и пройдете дальше, ведомые толи луной, толи ее отражением в канале. Петляя по лабиринту старых улочек и веселых разговорчивых сторожей, так не трудно утратить чувство реальности и незаметно прейти из города, в его слегка размытое отражение. По следам качающихся на ветру фонарей, вы без труда найдете свою маленькую уютную квартирку с мансардой, и следуя по старой лестнице за остатками уличной сырости, вы наконец вернетесь к ней. К той, которая зябко поведя лопатками, продолжает безмятежно спать слегка улыбаясь во сне. И раздевшись, вы осторожно подойдете к ней на цыпочках и забравшись под теплое одеяло уснете. Уснете, вдыхая запах ее волос в обнимку с ее нежностью. Уснете для того, что бы утром, вместе с ароматом крепкого кофе, осторожно рассказать ей сказку, которую этой ночью, подарила вам утопающая в огнях Венеция.
 





 Венецианские строфы 1. 2. (вариация)



Мокрая коновязь пристани. Понурая ездовая
Машет в сумерках гривой, сопротивляясь сну.
Скрипичные грифы гондол покачиваются, издавая
вразнобой тишину.
Чем доверчивей мавр, тем чернее от слов бумага,
и рука, дотянуться до горлышка коротка,
прижимает к лицу кружева смятого в пальцах Яго
каменного платка.



 ****************************



За золотой чешуей всплывших в канале окон –
масло в бронзовых рамах, угол рояля, вещь.
Вот что прячут внутри, штору задернув, окунь!
жаброй хлопая, лещ!
От нечаянной встречи под потолком с богиней,
сбросившей все с себя, кружится голова,
и подъезды, чье нёбо воспалено ангиной
лампочки, произносят « а ».




 ********************************
 
Так выходят из вод, ошеломляя гладью
кожи бугристый берег, с цветком в руке,
забывая про платье, предоставляя платью
всплескивать вдалеке.
Так обдают вас брызгами. Те, кто бессмертен, пахнут
водорослями, отличаясь от вообще людей,
голубей отрывая от сумасшедших шахмат
на торцах площадей.


Площадь пустынна, набережные безлюдны.
Больше лиц на стенах кафе, чем в самом кафе:
дева в шальварах наигрывает на лютне
такому же Мустафе.
О, девятнадцатый век! Тоска по востоку! Поза
изгнанника на скале! И, как лейкоцит в крови,
луна в творениях певцов, сгоравших от туберкулеза,
писавших, что - от любви.

 *****************************



Сырость вползает в спальню, сводя лопатки
спящей красавицы, что ко всему глуха.
Так от хрустнувшей ветки ёжатся куропатки,
и ангелы - от греха.
Чуткую бязь в окне колеблют вдох и выдох.
Пена бледного шелка захлестывает, легка,
стулья и зеркало – местный стеклянный выход
вещи из тупика.

 ***************************

И питомец Лорена, согнув колено,
спихивая как за борт буквы в конец строки,
тщится рассудок предохранить от крена
выпитому вопреки.
Тянет раздеться, скинуть суконный панцирь,
рухнуть в кровать, прижаться к живой кости,
как к горячему зеркалу, с чьей амальгамы пальцем
нежность не соскрести.

 *****************************

Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремление запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.