Глубокая сосредоточенность

 
 Глубокая сосредоточенность


 мир героев романа Эмили Бронте «Грозовой Перевал»



Как часто приходится слышать, читать, да и самой писать о героях книги такие эпитеты «мрачный», «тревожный», «зловещий», «жестокий». Это то, что в глаза бросается. Но когда перечитываешь, обращаешь внимание на другое. Это высказано устами постояльца, случайного человека во всей этой истории, которому довелось узнать ее от жительницы этих мест. Для того чтобы сказать читателю именно эти слова, я думаю, этот приезжий гость мистер Локвуд, и был введен писательницей в повествование:

«…Люди здесь живут более сосредоточенно, живут больше своим внутренним миром – не на поверхности, не в переменах, не в легковесном и внешнем. Мне теперь понятно, что жизнь в глуши может стать желанной, а еще недавно я не поверил бы, что можно добровольно прожить целый год на одном месте».

Когда озадаченная миссис Дин (или Нелли, как все ее называют) говорит гостю, что люди здесь такие же, как и везде, он ей возражает: она сама «разительное опровержение» ее слов. В ней самой глубина куда большая, чем он наблюдал у людей ее сословия, она сама – фигура значительнее, чем можно предположить изначально.

Эмили Бронте, любящая уединение, привязанная к дому более, чем другие члены семьи Бронте (эту особенность ее характера называют одной из самых ярко выраженных) и всю жизнь прожившая в такой вот глуши, предпочитая сосредоточение, созерцание, наблюдение за окружающей природой, любящая прогулки по полям, вересковым пустошам, как и герои ее романа, знала, о чем говорила.

Разглядеть и домыслить столько, сколько разглядела и домыслила она в людях самых низших сословий, отнюдь не противопоставляя им мир людей более знатных и образованных как более глубоких, вводя фигуры рафинированного семейства Линтон как пешки в игре главных героев, - вот это и было новым в романе той эпохи.

Причем Эмили Бронте не принижает Линтонов, не показывает их как неблагородных мелочных капризных и склочных людей, просто они даже в самых лучших своих проявлениях для нее – ординарны, не интересны при всей широте своего кругозора и эрудированности. (Образование – это благоприобретенное, наносное, не то, что дано природой.) Она находит больше выразительности и оригинальности в слугах фермерского семейства Эрншо, в спившихся или сошедших с ума членах этой семьи. Они производят более сильное, более живое впечатление, а Линтоны несколько кукольны. Как красивые декорации замка рядом с полуразвалившимся, грязным, но настоящим домом.

У меня сложилось впечатление, что Эмили Бронте ищет в людях и пытается выразить в своих главных и даже отчасти второстепенных персонажах больше того, чем довольствуются многие. Чувства – сильнее, глубже, это уже некие сверхчувства, сверхпривязанность, сверхсвязь между людьми, сверхненависть, сверхместь, сверхпроклятие, сверхпрощение. Не только градус, накал страстей выше, это было бы слишком просто. Чувства еще и глубже, а это самое главное. Они не из тех, что могут остыть, перемениться спустя какое-то время (что было бы реалистично). Они кажутся чем-то извечным, непреходящим, бесконечным, как будто герои – не обыкновенные люди, а заколдованные персонажи древних легенд, сказаний, мифов. Даже кажется, что два главных героя – это два языческих божества. (А не просто язычники, как их называет порой слуга, слишком ревностный христианин, - опять же это «слишком», «сверх».) Отсутствие так называемого чувства меры здесь становится не недостатком, а потребностью в некой сверхглубине, сверхсосредоточенности, именно к этому и стремилась писательница, судя по отзывам современников.

По среднестатистическим критериям эти герои – психически не совсем нормальные, Эмили понимает это и называет состояние Кэтрин душевной болезнью с намеком на наследственность – мол, все Эрншо такие, бешеные, а она больше всех. Но в то же время она устами Хитклифа опровергает это. После слов Нелли Дин о безумии Кэтрин, он восклицает, что не сойти с ума она не могла в ее страшном одиночестве. Линтоны при всей любви и «пошлой заботливости», как он это называет, не способны ее понять, услышать, увидеть так, как он, Хитклиф, ее родственная душа. А на меньшее ни она, ни Хитклиф не согласны, смириться с полупониманием, полувидением, полуслышанием они органически не способны. Компромисс, то, что движет людьми в реальном мире, для них равносилен отказу от своего «я», потере себя, стиранию, разрушению, безумию, смерти. Именно к этому героиня приходит.

Для многих (возможно, большинства) людей проблемы Кэтрин надуманны, у нее было все, чтобы жить счастливо, – знатный богатый красивый умный добрый безумно влюбленный и бесконечно преданный ей муж и золовка, которая ей во всем угождала. И она сама была к ним привязана, какой-то части ее натуры это льстило, какую-то часть согревало их отношение к ней, но была та самая главная часть ее «я», которая была замурована, не востребована, и от нее требовалось раздавить в себе ее… чтобы жить счастливо и благополучно в понимании Линтонов, в понимании общества. Смирение или попытка справиться с собой сделали бы ее кем угодно, героиней какого угодно писателя, но не Эмили Бронте. Для Кэтрин смерть ее «я» приводит к физической смерти. Именно к тому, о чем сказал Хитклиф – посадить дуб в цветочный горшок, и как он там будет расти? Вот этим цветочным горшком стал дом Линтонов для Кэтрин Эрншо, сверхсвободолюбивой дочери Природы.

 На фоне общей угрюмости, неприветливости, резкости, жесткости жителей этого северного края с его (по меркам англичан, русские, возможно, улыбнулись бы) суровым климатом мистическая сага о не нашедшей покоя душе умершей Кэтрин Эрншо (ставшей Кэтрин Линтон) и не менее в некоторой степени сказочной смерти Хитклифа спустя почти два десятилетия и превращению его в призрак рядом с призраком Кэтрин, воспринимается как реальная история. Но звучащая на такой высокой ноте внутреннего напряжения как может звучать греческая трагедия или древняя легенда.

Конец, впрочем, совсем не печальный. Хитклиф рад смерти, он ждет ее, он мечтает о ней как о возможности встречи с Кэтрин не в христианском понимании (в раю или в аду), а здесь, на этой земле, которую оба они так любили и без которой жить не могли, но уже не в человеческом воплощении. Лицо его, по словам Нелли Дин, выражает дикую радость, эти часы, минуты в его жизни – самые напряженные, мучительные и счастливые. Его смерть как рождение – уже в том измерении, где ничто не может ему повредить.

Я вовсе не ставлю себе задачу оправдать Хитклифа. Приемыш без имени и фамилии (Хитклиф для него стало и тем, и другим), который вырос в семье Эрншо рядом с Кэтрин и был унижен дурным обращением и побоями ее брата Хиндли, сделавшим все, чтобы с определенного возраста Хитклиф воспринимался в их доме как слуга (хотя его отец любил приемыша как сына, пока был жив) и был разлучен с Кэтрин, самым естественным образом ожесточился. Выросшая Кэтрин просто не могла соединить свою жизнь с ним – это означало «опуститься до его уровня». Стать женой простого работника, простолюдинкой. Она безо всякого принуждения выбрала Эдгара Линтона, он ей нравился, и она стала первой дамой в округе. И винить ей за ее несчастье некого. Хитклиф понимает это и говорит уже умирающей Кэтрин, что она виновата сама. Но он не может не осознавать, что вина Эрншо, Линтонов, общества в том, что они калечат людей, не понимают их природы, сами рабы условностей хотят такими же рабами сделать и других. Иногда это делается с самыми лучшими намерениями – как у Эдгара Линтона. Он всей душой верил, что сможет сделать Кэтрин счастливой, а Хитклиф должен быть для нее просто грязью под ногами, слугой.

Эдгар Линтон – человек очень добрый по общепринятым меркам, про него трудно сказать хоть одно плохое слово (тогда как про Хитклифа легко их наговорить сколько угодно), но в чувстве Хитклифа к Кэтрин истинной, более глубокой, не мармеладной доброты больше, даже в его безжалостных расспросах, упреках, проклятиях есть жизнь – для ее души, ненасытной в своей жажде глубины понимания и самой себя и окружающих. А в нежности Эдгара Линтона – непонимание, глухота, слепота, некоторая ограниченность, а для Кэтрин это смерть.

Персонажей можно поделить не по принципу «хуже, лучше», а глубина – поверхностность. Вот главное для Эмили Бронте. Глубина понимания и хорошего и дурного, глубина ощущений любви и ненависти дана Хитклифу природой или Богом, в которого он не верит. И это – истинный дар, который не заменяет даже самое лучшее в мире образование.

Хитклиф получает необходимые знания, он уже не дикарь, он в рамках закона, его манеры становятся более полированными, он вооружается методами цивилизованного мира, чтобы воевать с этим миром. Он теперь носит маску пусть мрачноватого и нелюдимого, но джентльмена. В рамках закона все, что он сделал семьям Эрншо и Линтон. Он хладнокровно спланировал и осуществил свой план мести – женился на Изабелле Линтон, разбив ей сердце своим откровенным пренебрежением и грубостью, выкупил у спившегося Хиндли Эрншо «Грозовой Перевал», лишив его сына наследства, спустя восемнадцать лет после смерти Кэтрин он путем хитрых уловок долго привечал, а в один прекрасный день заманил ее дочь Кэти Линтон в «Грозовой перевал» и выдал ее замуж за своего умирающего отпрыска, Линтона Хитклифа. После смерти Линтона Хитклиф стал наследником и его имущества. Так причудливо переплелись судьбы семей Эрншо, Линтонов и Хитклифа. И Хитклиф, который когда-то был презираемым всеми слугой, в конечном счете получил все.

Не думаю, что стоит пояснять: ему никогда не были нужны эти деньги, дома и земли (он как дитя Природы в идеале так бы и жил в полях), разве только как средство еще в молодости соединить свою жизнь с Кэтрин Эрншо. Но после ее смерти для него это стало трофеем, орудием мести, и только. Злоба Хитклифа временами возмущает, отталкивает настолько, что думаешь: избавить бы от него читателей и других персонажей. Сама атмосфера романа настолько пронизана этой злостью и ожиданием новых бед, что создается физическое ощущение удушья. Но в те минуты, когда Хитклиф становится откровенным и говорит о том, что у него на душе, осознаешь всю глубину Зла, которое отняло у Кэтрин и у него самого возможность жить в согласии с собой, изуродовало их, искалечило и будет калечить других, и зло это – не один человек, не одна семья, а вся система так называемых «человеческих ценностей» (или «цивилизованных», или «христианских»)… Хитклиф видит в ней пустоту, подмену понятий, великий обман и насилие над душами. Человека оценивают не по его достоинствам, а по происхождению, состоянию.

Увидев в молодом Гэртоне Эрншо свои черты (в более обыденном смысле, в этом герое нет ничего «сверх»), Хитклиф понимает, что круг замкнулся. Теперь он стал одним из тех, кто когда-то сломали ему жизнь. Он испытывает не христианское раскаяние (он на него не способен и просто не верит в него), а ощущение более близкое его природе – вот часть меня, не пойду же я против самого себя? Это уже будет война со своим собственным призраком Молодости и Надежд. И он отступает. Не мешая Гэртону получить образование и завоевать расположение юной Кэти, которая тоже похожа на мать лишь частично, но это уже не сверхгероиня, она – обычная девушка.

Среди людей ему уже делать нечего, план мести исполнен, враги его умерли. И злоба уже ничем не питается. И умирает он не так, как это происходит с людьми, его смерть своеобразна – это некий процесс внутренней концентрации на своем ощущении близости призрака Кэтрин, который постепенно, шаг за шагом и добровольно увлекает его за собой, уводя из этого мира.

«Уж не оборотень ли он, или вампир?» - размышляла я. Мне случалось читать об этих мерзостных, бесовских воплощениях. Затем я стала раздумывать о том, как я его нянчила в детстве, как он мужал на моих глазах, как шла я бок о бок с ним почти всю его жизнь. «Но откуда оно явилось, маленькое черное созданье, которое добрый человек приютил на свою погибель?» - шептало суеверие, когда сознание ослабевало в дремоте. И я принялась в полусне самой себе докучать, изобретая для него подходящее родство; и, повторяя трезвые свои рассуждения, я снова прослеживала всю его жизнь, придумывая разные мрачные добавления, и под конец рисовала себе его смерть и похороны, причем, я помню, чрезвычайно мучительной оказалась для меня задача продиктовать надпись для его надгробья и договориться на этот счет с могильщиками; и так как у него не было фамилии и мы не могли указать его возраст, нам пришлось ограничиться одним только словом: «Хитклиф». Так оно и вышло. Если зайдете на погост, вы прочтете на могильной плите только это и дату его смерти», - говорит Нелли Дин.

Но если бы Хитклиф и Кэти не были разлучены, если бы все у них было благополучно, писать было бы попросту не о чем. И их образы были бы лишены своеобразия. Не будь сословных препятствий между героями, нужно было бы придумывать другие, но они нужны были обязательно. И мотив мести за что бы то ни было должен был фигурировать. Хитклиф интересен для наблюдения не только в моменты признаний в любви Кэтрин, а во всей своей полноте, в том, как он использует окружающих, в его жестоких нападках на них проявляется натура незаурядная, куда глубже и прозорливее, чем у всех остальных вместе взятых. Его настоящая злость – даже не на конкретных людей, не на ту или иную ситуацию, а на то, что мир людей с их менее сильными и менее глубокими чувствами для него пуст, ему нет в нем места, они для него как куклы, как пешки, как марионетки, только одно существо для него было живым в его понимании полноты жизни души человеческой (или сверхчеловеческой, то есть подобной ему).

У него и Кэтрин это соединялось и с незаурядной физической силой, а можно ли было бы так сказать о самой Эмили Бронте, которая была серьезно больна? Так что ее герои – это плоды ее воображения, они ей глубоко родственны, но, конечно же, не совсем она.

Персонажи второго плана, слуги, здесь весьма выразительны каждый по-своему, и отнюдь не ничтожны. Интересно, что Джозеф как верующий, размахивающий Библией и читающий всем мораль, здесь представлен агрессивным злобным отталкивающим, но забавным человеком, над которым можно смеяться и на которого Кэтрин Эрншо рисует карикатуру. Олицетворение ханжества, слепоты и упрямства. Он кажется причудливым героем сказки, злобным троллем при всей своей реалистичности. Нелли Дин, самое светлое человеческое в обыкновенном понимании, не может не осуждать Кэтрин и Хитклифа и даже ненавидеть последнего всей душой, но при этом именно ее фантазии, домыслы окрашивают его личность в особые романтические тона, ее слова помогают ему раскрыться, ей он признается в самых сокровенных своих ощущениях. Она советует еще подростку Хитклифу не обращать внимания на нападки Хиндли и высокомерие Линтонов, придумать себе происхождение как будто он отпрыск знатного рода, чуть ли не принц из другой страны, и не опускаться до того, чтобы так болезненно реагировать на придирки какого-то английского фермера. Ее слова выдают женщину незаурядную с богатым воображением. Именно эти ее черты бросились в глаза гостю, которому она рассказывала историю жизни Хитклифа.

Я предполагаю, что Эмили Бронте могли вдохновить на написание романа люди низших сословий, в которых она разглядела или домыслила то, что отразилось на страницах романа. И это могло и быть ее тайной. Никто не знает, испытывала ли она чувство к реально встреченному человеку, тогда как увлечения ее сестер тайной для биографов не остались, это были люди их круга. Роман пронизывает ощущение того, что в том мире, в котором живут герои, настоящему чувству во всей его глубине нет места, и оно будет не только нереализованным, но и просто непонятым.

Но Нелли Дин осталась довольной – ее любимцы Гэртон Эрншо и юная Кэти решили пожениться. И это сделало ее по ее собственному признанию самой счастливой женщиной в Англии. Так она была вознаграждена за свое понимание и терпение. В них обоих есть что-то от Кэтрин, но даже они вместе взятые – не она, а Хитклиф не из тех, кто довольствуется частичным сходством или тенью той, кто ему нужен. Полюбить их или хотя бы привязаться к ним он не смог, хотя они унаследовали все лучшее, что было у Эрншо и Линтонов. Кэти – ближе к обычным людям, чем мать, она мягче, покладистее, Гэртон – сильнее и умнее своего отца Хиндли. (В то время как Линтон Хитклиф, сын Хитклифа и Изабеллы, как насмешка, стал просто пародией на худшие черты Линтонов и самого Хитклифа – он изнеженный до предела эгоистичный трусливый домашний тиран.)

Кэтрин Линтон Хитклиф, выйдя замуж за Гэртона, должна стать Кэтрин Эрншо. Как когда-то в девичестве звали ее мать. А Гэртон после смерти Хитклифа – владельцем «Грозового Перевала». Так древний род Эрншо восстановится в своих правах, а фамилия Хитклиф после смерти его сына и его самого будет стерта с лица земли, только могильный камень останется.

После всех душераздирающих жутких нечеловеческих сцен жестокости, насилия, угроз, бесконечной домашней ругани обитателей «Грозового Перевала» финал – это выход из заколдованного круга. Начало новой эры.

И вечной жизни двух призраков, наконец-то обретших то, что только для них – мир и покой.