О Верхнем Пространстве

Шатёр тихого и тёмного-голубого спокойствия, опустился на жёлтую траву. Серебрянные звёзды в беспорядке летали в его верху. Луна взошла, и её блестящие бока медленно кружили под небесную мелодию звуков верхнего пространства. Все шорохи и неуловимые колебания воздуха соединились в единую струю местного благозвучия со всеми его оттенками и пятнами пустыных далей, горных ручьёв, запахом почвенной растительности и всякой живности. Всё совершенство природы поднимало края шатра, и разливало до горизонта свой изысканейший вкус. Голубая-голубая прозрачность задерживалась на небе исчезающего дня. Принадлежность Луны к этому времени не вызывало сомнений. Серп поворачивал на Восток, и летел по воздушному океану. Его жёлтоватое наполнение посылало приветик моим глазам глядящим с грустной поверхности Земли... В мае, июне хорошо было в деревне. На пригорке стоит лес, вокруг поля с белёсым, жёлтым оттенком, и переливается волной от края до края. Облака, обломы нематериальной природы, переползающие с лежака на лежак верхнего местопребывания. Всякие, всякие цветы, травы... Яркое горение цветного обилия. Части целостной картины. Лес приглашающий и манящий поворотом своей дороги с изгибом увлекающий в свой мирок. Отдохновение присутствует в этих местах. Насекомые, лезут во все щели, гудят шмели, кафтаны бабочек с рисунком колористического направления и дающей ей завидное превосходство относительно других многоножек и многокрылок. Черёмуха в белой пелене из лепестков, ещё не встряхивала своё украшение и не знакомилась с бегущим ветерком. Телеграфные столбы вдоль дороги, опускаются вниз и поднимаются в ритме маршевого шага, оголовки их высовываются уж на другой стороне поля, обросшего чем-то зелёным, а где-то очень и очень далеко жёлтый цвет пустыни колебался в воздушных потоках, поднимающихся вверх, делая наплывы на голубое марево бездонного неба. Барханы ползли стадами, подчиняясь своему вечному погонщику ветру. Струи песка стекались с их боков и невидимым перемещением вносили сумятицу в кажущуюся вечной и постоянной картину местного бытия. Кусты саксаула вытягивали исковерканные и высохшие ручища-сухожилия навстречу этим безумным и безвольным преобразованиям. Этому состоянию находил соответствие протяжный и высокий звук, в котором отсутствовал всякий переход тональностей. Он нёсся ниоткуда и в никуда, придавая моему созерцанию раскинувшегося пейзажа, вполне житейскую картину. Сухая трава, виляла хвостами, какие-то куски высохшей тины, катились в неизвестность. Тепло поднималось от песчаного тигля и пронизывая мои внутренности уносилось вверх, освобождая место для новых готовых порций. Пустыня жила своей жизнью, незаметной и неизвестной для пришлых. Века из прошлого протянулись в настоящее, и слились в единый ком, так называемого временного постоянства, оставив неизменным разлёгший пред собой пейзаж, а где-то река виляла своими водяными хвостами, и не знаю, когда мне ещё придётся наслаждаться картиной живущей за рекой, и может хоть каплю понимающей, как она хороша в этот вечерний миг, перед заходящим солнцем. Она спокойная, мягкая, в тысячах своих чёрточек, квадратах, кружков, запятых, цветных пятен, под стать этой раскинувшейся полосе узорной рапсодии вечернего неба. Зелень с серебристым оттенком фосеточных кружал, и опять же вся гамма звуков рождённых за время минутного впечатления от сего пространства этого края земли, раскинувшей своих детей по своему желанию и доброте... А под утро туман, откуда-то взявшись, воспарил над рекой и лесом, его кудрявые волоса завивались о верхушки елей и сосен, ниспадали о луговые поляны, запутывались там и отрывались белыми кусками-космами. Его метаморфоза включала в себя водяное игрище воли, разницу температур дня и ночи. Ему раздольно в своём лоне, стремление его к высоте созвучно моей мечте о полёте, свободном и лёгком, в самом начале утра, когда всё на свете отдохнуло в тёмном уединении ночного спокойства, окрашеннгоо голубоватой зеленью теней и волшебно-розовым отблеском уставшего за день солнца... И вот его прозрачно-молочный, бурлящий мотив разносится звуком флейты, неслышным никому, только скольжение о воздушные струи, что-то шепчет в глубине моих глаз:“... Лети, лети, далеко, далеко!..”