Модильяни

Модильяни

Я выскочил, запыхавшийся и потливый как фавн, на платформу станции метро Кропоткинская. Опаздывал уже на две минуты. Почти полчаса до этого я перебегал на остановках из вагона в вагон поезда, нервничал, бегал по эскалаторам или подземным переходам. Ещё шаг, ещё один, и точно – посредине платформы стояла она, поэтесса, почти точный, но постаревший вариант фотографии с одного из литературных сайтов и смотрела по сторонам. Чтобы не дышать как паровоз, я чуть замедлился и пошёл солиднее. Женщина моего возраста, ну, о возрасте дам говорить неудобно, умолчу тактично о своём, итак, женщина моего несколько изношенного возраста стояла с небольшой дамской сумочкой и озиралась по сторонам. Звали её Нина. Она недавно приехала к дочери в Москву из Сибири и любезно согласилась встретиться с поклонником её творчества. Да, я был удостоен этой великой чести и волновался как первоклашка. Первый раз в жизни я встречался с поэтессой, пусть известной весьма узкому кругу любителей изящной словесности, но всё же поэтессой. Это вам не знакомство в универмаге у лотка с потрошеными цыплятами. В знакомстве у лотка с потрошенными цыплятами или говяжьей печенью есть своё очарование простоты. Испортить душевную обстановку может только женская подозрительность, дескать, мужчина не умеет цыпленка или печенку готовить, короче, реагирует не на женские чары, а на позывы желудка, а дальше, сами понимаете, где жаренная печенка, там и водка, где водка, там телевизор, всё по семейному, всё лишено естественной сексуальности… Короче, если начнете знакомиться в универмаге, ненароком дайте понять, что в состоянии изжарить цыпленка, но не настаивайте…
Что-то я не о том подумал. Настраиваться надо на лад вдохновенный, поэтический. Сам-то я тоже не лыком шит, и обо мне слышал узкий круг никем не признанной писательской общественности. Поправляю потные волосы на лбу и делаю широкую улыбку. Короче, узнали друг друга. Говорим незначащие фразы, а сам плотоядно, со здоровым мужским интересом, разглядываю её. Честно говоря, ничего особенного, кроме длинных волос. У поэтесс, как вы догадываетесь, главное сокровище – тонкая, женская душа, причем, чем тоньше, тем эротичнее. Выходим на улицу. Прямо перед носом храм Христа Спасителя гигантской глыбой предлагает себя к осмотру. У меня в душе возбуждение. Думаете, только петербуржцы комплексом экскурсовода страдают? Петербуржцы – народ особый. У них комплекс экскурсовода прямо пропорционален размерам комплексов кварталов и музейной начинки. Москвичи – попроще. Сам метр с кепкой Москву усердно разрушил и поводу для восторгов поубавил, но комплекс хозяина плюс комплекс образования, комплекс поэзии… Чувствую, завожусь, парю ласточкой, делаю виртуозные развороты сквозь перипетии московской истории и даже предлагаю прогуляться по старым улочкам перед заходом в Художественный музей. Именно туда мы договорились пойти и культурно обогатится.
Музей открыли в 1912 году. Строил его господин Цветаев, отец известной поэтессы. В нем масса копий величайших произведений мировой культуры. Строительство музея считается большой просветительной акцией. Не у всех родителей до революции были возможности покатать детишек по Италии, заехать в Париж или показать детям Грецию. Ещё известен музей коллекцией живописи и рядом работ импрессионистов. По поводу этих работ до сих пор идут с западными специалистами споры. Музейные работники утверждают, что в залах выставлены подлинники, а гнусные спецы с Запада говорят, будто большевики в 30-е годы продали подлинники под видом копий на Запад, и теперь истинные шедевры искусства украшают частные собрания нью-йоркских и чикагских мультимиллионеров. Доказать правду весьма сложно, поскольку вывоз картин шёл тайком, а детишки покупателей не расположены к откровенности.
Входим мы в музей, идем к билетной кассе и узнаем о выставке Модильяни и «Европа эпохи Меровингов». Естественно, берем билеты на все выставки. Надеюсь, большинство читателей видели Модильяни хотя бы на репродукциях. Довольно забавный итальяшка, дружок Пикассо, разумеется, до уровня Матисса не дотягивает, зато какие у него эротичные картины женщин с искажением пропорций, подчеркивающих ширину бедер и формы груди! И некоторые другие вещи недурны, особенно, портрет Пикассо. Веду к Модильяни, и чувствую, как-то быстро смотрит Нина работы классика живописи, бочком проскакивает мимо зрителей и норовит экспозицию за три минуты обойти. Спрашиваю. Оказывается, нарушения пропорции лица ей не нравятся, ненормален Модильяни и точка. Чувствую, вдохновение начинает во мне подниматься. Знаете, есть особое мужское вдохновение – вдохновение трепа с женщинами. Мозги шевелятся, экспромты сами с языка сыплются, любой вопрос понятен, грудь колесом, а рожа… Впрочем, рожа в такой момент у каждого индивидуальна. Смотрю я на Модильяни и прозреваю до уровня искусствоведа непонятной категории. Нарушения пропорций, говорю, естественны, представим себе лицо, способное меняться в соответствии с личными чертами. Обычно нас плоть сдерживает, а здесь мимика, отражающая характер, приобретает характер гиперболы. Если присмотреться и не сравнивать с фотографией, то ощущение личности становится более выпуклым. Короче, подавил я бедную сибирячку, поэтесса, всё-таки, а у меня штурм и натиск. Прошла она мимо Модильяни чуть притихшая, бледненькая и спокойная, правда, на выставке золотых колец и бронзовых ваз эпохи Меровингов оживилась. Зато я заскучал. Идея выставки – показать некое единообразие европейского искусства того времени. Короче, собрали преимущественно артифакты кельтского искусства из разных стран Европы. Кельты тогда вплоть до Западной Украины жили, недаром она Галицией звалась. С таким же успехом можно продукцию итальянских модельеров, произведенную в Китае и Турции выдавать за свидетельство единство Евразии наших дней.
Дальнейший осмотр музея проходил под диктовку поэтессы. Ей очень понравилась спокойная голландская живопись. Честно говоря, не совсем понимаю суть восторгов. Голландцы хороши, но легко воспроизводимы. Искусство всё-таки требует уникальности. Пикассо, например, подделать сложно, а сюрреалисты подделываются куда легче. Уже поэтому, на мой взгляд, Сальвадор Дали до Пикассо не дотягивает, а голландцев любой хороший художник подделает в два счета. Сбила моё эротическое настроение поэтесса своими голландцами. Я уже не то, чтобы показать на забавную особенность богинь плодородия с Кикладских островов не могу (явные приспособления для дефлорации и мастурбации древний гречанок), даже по поводу римских статуй молчу и не высовываюсь. Оживился только при виде скульптур эпохи Возрождения и Древней Греции. Если взять динамику скульптур, то всё искусство соцреализма от революционных статуй до садово-парковых пионеров, девушек с веслами и метателей молота прямо упирается в эпоху Возрождения. Сплошной плагиат, хоть переверни историю и воображай, будто пролетарий с булыжником породил Микеланджело (всё-таки Микеланджело совершенней), а не наоборот. Нина от такой шутки над копиями классики совсем посерьезнела, и я заткнулся, а затем позорно сбежал досматривать Модильяни.
Встретились мы у выхода. Нина заторопилась домой. Больше мы не виделись. На мои звонки она не ответила. Телефон у поэтессы был с определителем. Сгубила меня эротика Модильяни. Душа-то у поэтессы была тонкой и уравновешенной. Всё, теперь я с поэтессами не знакомлюсь и в музеи не вожу. Думаю над разницей мужской и женской психик. У мужчин, по себе сужу, искусство на потенцию и настрой подавляюще не действуют. Женщины же натуры тонкие, ранимые, поэтические, одним словом.