Ева и Адам

Утро выдалось ясное, наполненное солнечным ветром, летящим по акварельно-синему небу. Мир был тих, и молод, и чист.
На востоке, в том саду, который мы, погружаясь в ностальгическое настроение, называем Эдемом, росли и благоухали все цветы, которые мы можем увидеть и сейчас, и те, которые давно исчезли: пышная, как пена, розовая мимоза, угловатые астры, пьянящий дрок, нежная сакура, похотливые магнолии, гиацинты всех мыслимых оттенков, таинственные голубоватые, как предутренняя дымка, розы.
Эти розы Ева любила больше всех других цветов: они пахли сильнее дрока, и их лепестки всегда, вне зависимости от времени суток, мерцали нежным серебристым сиянием. Крайне редко она срезала их и ставила в вазы, жалея.
Весь мир принадлежал Еве и ее мужу, но далеко не все в этом мире они могли понять и объяснить. Оставалось принять.
Они не были нагими – скорее, завернутыми в полупрозрачные хитоны. Их ноги были перехвачены легкими сандалиями.
Ева была не раздавшейся женщиной, а тонкой узкобедрой девушкой, ее кожа пахла ребенком; рыжие, с оттенком солнца, волосы окаймляли ее лицо – не утонченно-безукоризненное, но живое и бесконечно выразительное.
Адам (чтобы представить, как он выглядел, нам легче всего сравнить его с греческой статуей) целыми днями был занят: то чинил перила крыльца, то латал кое-где прохудившуюся крышу, то колол дрова. Иногда он даже готовил что-нибудь вкусное на обед.
По вечерам Ева надевала черное или лиловое платье в воланах и кружевах, и вместе с Адамом они слушали музыку сверчков и гул прибоя. Конечно, платье не было необходимо Еве, но оно окутывало ее шелестящим покровом тайны, который ей так нравился. Она могла позволить себе немного побыть загадочной, прикрыть мягкие очертания своей фигуры и подразнить Адама.

Океанские волны смывали с песка рисунки и символы, выведенные Евой. Замки Адама они не трогали.
– Мы почти боги, – говорила Ева, смеясь, – мы будем жить вечно, всегда-всегда. – И она плеснула в лицо Адаму зеленой водой.
– Нет, мы совсем не похожи на богов, – серьезно заметил Адам, покачав головой. – Мы не умеем... как бы это назвать? Мы не умеем творить.
Еву его слова не смутили:
– Ты этого хочешь? Тогда мы станем богами.
– Невозможно. Нельзя изменить свою природу.
Ева, русалкой уходя под золотисто-зеленую воду, рассмеялась:
– Ерунда!

Наконец, когда с приходом тьмы распахнулись чашечки ночных лилий и белые звезды табака зажглись в траве, Адам сказал Еве:
– Я люблю тебя.
– Дурак, – ответила Ева и скрылась в куще. Побежала разговаривать со змеем.