Wie komme ich...

Наступающие сумерки. Низкое небо, лежащее, кажется, сразу над окнами верхних этажей. Небо нахмурилось, потемнело, вот-вот готово разразиться снеговой и дождевой слякотью.
Грибоедов канал. Темная мутная вода, мрачные камни, гулкое вековое одиночество мостовой.
Мы стоим, опершись о холодную чугунную решетку. Направо в зыбких сумерках вырастает куда-то в неизвестность Спас-на-Крови, налево – далеко за мелькающим огнями Невским – темно-коричневая громада Казанского собора.
Мы стоим и смотрим на воду. Она словно живая, волнуется в своем потемневшем от сырости каменном футляре, она переливается, пенится, качая на маленьких волнах случайный хлам. Я невольно отвожу глаза: кажется, что под черной матовой поверхностью воды только бесконечный холод, я чувствую, как стынет сердце, мне становится страшно…
Музыка… В пустынном и гулком каменном пространстве неуместными кажутся испанские гитарные переливы. Мелодия вьется, струится прихотливо, но, увы, сиротливо замерзает под тяжелым ноябрьским небом. Наташа смотрит вправо, на уличного музыканта, непонятно, зачем появившегося сегодня на старом мосту. Наплыв туристов спал, до Нового года еще далеко. Промозглая слякоть и ноябрь. Что он надеется здесь заработать?
Я смотрю влево. Там появляются и исчезают в тумане огоньки автомобильных фар, там потихоньку, словно споря с сумеречной мглой, все ярче и ярче разгораются фонари, оттуда доносится гул. Там Невский, там – жизнь…
Я вижу их внезапно. Они возникают вдруг из тумана, две небольшие темные фигурки. Они приближаются неторопливо, в ногу. Обе невысокого роста, коренастые, крепкие, короткие темные волосы, круглые лица, ровные черты. Обе в джинсах, черных полупальто, тяжелых ботинках. Ничего особенного. Только две детали – вы идете, взявшись за руки, и… темно-бордовые розы.
Я невольно улыбаюсь: три огромные розы, длинные мощные стебли, редкие широкие листья, крупные темные нераскрывшиеся цветки. Несколько лет назад такие почему-то называли голландскими…
Она несет их осторожно. Они кажутся больше ее, они делают ее и ее спутницу хрупкими и маленькими…
Гитара бросает свои испанские напевы, и начинается что-то плачущее, надрывное… Тоска летит над каналом… Я смотрю на ваши бордовые розы, на ваши одинаковые фигурки, на сжатые руки… Почему я не могу так?!
Такие простые и приятные вещи: вечером, в сырые холодные сумерки, встретиться у того же Казанского, прижаться к тебе, заглянуть в глаза, уколоть палец о подаренные тобой цветы, смотреть, как набухает бордовая капелька, и смущаться и замирать, когда ты нежно, тепло прикоснешься губами, слижешь, поцелуешь… А потом идти за руку вдоль канала, небо над головой, ветер, любовь, свобода…
Визг тормозов. Черная блестящая дверь распахивается, внутри – климат-контроль, тонкий парфюм, кожа кофе с молоком…
Хрупкая ножка в изящном сапожке, тонкая шпилька брезгливо – в позднеосеннюю грязь.
- Евгения, немедленно в машину! – капризный тон, не допускающий возражений.
- Но, мама…
- Немедленно! Игорь, надо немедленно посадить ее в машину!
Он уже и так выходит, без напоминания. Высокий, статный, несколько, пожалуй, полноватый, холеный красавец средних лет. Твой отец. Дорогой костюм в гармонию со строгими величественными фасадами. Взгляд направлен в никуда. Неспешно подходит, аккуратно и сильно берет тебя под локоть, уверенно ведет тебя в машину. Сопротивление бесполезно.
Твой последний пронзительный взгляд, резкие хлопки дверей. И бордовые розы набухают на жалком первом снеге мостовой: ты уронила. Пустота…
Странный звук. Просыпаюсь.
- Что это?
- Струна у него лопнула, - говорит Наташа и зевает.
- А…
Я снова вижу их, они уже перешли мост и удаляются по другой стороне канала туда, откуда появились – к Невскому, к Казанскому собору. Зачем они тут проходили?... Не видно лиц, не видно роз – лишь две маленькие исчезающие в сумерках фигурки.
Музыка смолкла. Гитарист, ворча, убирал гитару, самодельный стульчик.
Наташа нехотя отвернулась от воды.
- Хорошее здесь место… Пойдем. Пора.
Я стою спиной к каналу, опершись на решетку. Я смотрю на окончательно потемневшее небо, на бледно-желтые окна на темных стенах, на черную мостовую… Оказывается, первый снег еще не выпал. Показалось…
Пора, и мы с Наташей бредем куда-то по сумеречному городу к постепенно распускающемуся фонарями вечно живому Невскому…