Форма оплаты

Михаил Окунь

ФОРМА ОПЛАТЫ

Он стоял на Невском подле станции метро, уставившись в одну точку. Мысли его были сумбурны и отрывочны. «“Маяковская“ – думал он о названии станции. – Имени жены „самого лучшего и талантливого“? Если бы таковая у него официально имелась…»
Время от времени, однако, он приглядывался к людскому потоку, текшему мимо: лица, казалось, плыли, как воздушные шары, покачиваясь на весу, - и столь же одинаковые. Через пару минут его начинало подташнивать от этого зрелища, и тогда он вновь ловил свою определенную точку, свой, по выражению классика, «светящийся пункт», и впивался в него взглядом. Время, в отличие от потока сограждан, для него сегодня не текло.
Из оцепенения его вывел начавшийся ежедневный августовский дождь. Он решил переждать его в кино и зашел в небольшой кинотеатрик, где шли в основном документальные фильмы. Взяв билет, он, не глядя, плюхнулся на первое попавшееся место в полупустом зальчике.
Названия фильма он не запомнил – что-то типа «Сколько стоит…» (что именно?), да и приглядываться особенно не собирался. Погас свет, на экране замелькало.
Открывали «закрытую» тему – фильм был из жизни валютных проституток. Шли разгульные ресторанные сцены. При этом убийственно серьезный человек за кадром задавал девушкам иностранных дел «сокровенные вопросы» и получал нетрезвые исповеди: о трудном детстве, невозможности прилично заработать стандартным трудом и финских женихах. Так всё и текло, довольно занудно, он смотрел вполглаза, как вдруг насторожился – вместо цветных кадров пошли черно-белые, похожие на любительские, и на них появилось лицо, показавшееся ему знакомым.
Диктор сообщил, что это одна из самых известных ленинградских проституток. Сняли ее случайно и мимоходом, портативной камерой, когда она побывала в съемочной группе и согласилась поведать кое-что сенсационно-разоблачительное, приподнять, так сказать, некую завесу. Основные съёмки должны были состояться после возвращения группы из командировки на юг. Но приехав, киношники узнали, что их предполагаемая героиня была убита при темных обстоятельствах.
Он слушал ровный металлический голос, почему-то как должное воспринял известие о смерти и только сомневался последним сомнением: «Она или не она?»
На экране, между тем, продемонстрировали глянцевый скандинавский путеводитель по злачным местам Ленинграда с ее фотографией. Она стояла на четвереньках задом к фотографу, в приглашающей позе, и, обернувшись, бросала прищуренный вызывающий взгляд. Кроме меховой горжетки, замотанной вокруг шеи, на ней ничего не было.
После журнальчика показали застольные фото: она – и розовые немцы, она – и шкафообразный австралиец… Потом ее детские и подростковые снимки. Он узнал их. Она!..

Был на пляже в Репино особый участок, облюбованный питерской «фарцой» и прочими «центровыми людьми» - рядом со старым деревянным рестораном «Волна». Именно туда направлялась девушка, запримеченная им еще в вагоне электрички. Темноволосая, с черными, чуть раскосыми глазами, в обтягивающих голубых джинсах. Ее фигура показалась ему уникальной – узкие мальчишечьи бедра, тонкая талия и большая упругая грудь, вольно прыгавшая при ходьбе под тканью футболки.
Придя на пляж, девушка обменялась сдержанными кивками и легкими улыбками, намекавшими на принадлежность к некоему клану, кое с кем из завсегдатаев здешних песков, и устроилась загорать на цветастой подстилке.
Он был довольно наивен в то время. Сейчас-то кристально ясно, что привлечь подобную девушку ему было абсолютно нечем. Но умный, видя непреодолимое препятствие, поворачивает, а дурак бросается очертя голову на штурм… и добивается успеха!
Покружив вокруг раскинувшегося в самой вольной позе стройного загорелого тела, прикрытого лишь двумя неимоверно узкими полосками серебристой материи, обозначающими купальник, он сконструировал первоначальную фигуру речи, и, положившись на фортуну, заговорил…
Имя ее было венгерским, фамилия – эстонской, сама она – русской, родом из Таллина, где жить ей стало скучно.
- А в Ленинграде весело?
- Весело. Здесь больше возможностей…
- Каких же?..
Так фраза цеплялась за фразу, намеки становились всё прозрачнее, завсегдатаи поглядывали на него с обычной для людей этого сорта высокомерной угрюмостью, Финский залив сверкал, время текло песочком из горсти, настроение было прекрасным… Само собой получилось так, что с пляжа они ушли вместе.

Она снимала небольшую комнатку в обшарпанной коммуналке в районе Владимирской площади. Направляясь к ней, они купили пару бутылок шампанского, и сейчас потихоньку пили его, рассматривая фотографии (некоторые из них он и увидел во второй раз на экране).
Проституции в те времена в стране вообще не было (так, во всяком случае, постановили). По фотографиям же, по ее обмолвкам он почувствовал, что в ее лице соприкоснулся с параллельным невзрачной повседневности миром, угрожающе-манящим и опасным. И то ли он действительно был чересчур наивен, то ли шампанское попалось слишком крепкое, то ли сказался перегрев на солнцепёке, но в ту ночь он твердо решил, что непременно вырвет ее из этого мира (для себя, разумеется). При этом ее желание как бы и не имело значения. Хотя она уже тогда ощущала себя в той среде, как рыба в воде.
Сумерки зафиксировались и превратились в белую ночь. Часа в три, наговорившись, они легли.
Как ни вспоминал он впоследствии подробности той ночи – ничего не осталось. Просто шел непрекращающийся горячий прилив – от сознания того, что это великолепное тело, колышущееся в смутном свете, в каждую данную минуту принадлежит – ему, работает – на него, любит – его! Это были те самые минуты, которых за всю жизнь не наберется и сотни.
Уходя утром, он обернулся в дверях:
- Давай, увидимся сегодня вечером… или завтра…
- Не знаю, ничего не знаю. Я тебе позвоню.
- А здесь есть телефон?
- Есть… но он отключен. Да и вообще, я тут почти никогда не бываю.
Он вышел на улицу. На повороте с Лиговки визжали и всем телом содрогались трамваи. Денек был под стать вчерашнему – такой же безоблачный и яркий, хотя для него уже несколько померкший.
 Он стал упорно ждать ее звонка. Старался побольше сидеть дома, не занимать телефон подолгу. Поспешно хватал трубку, когда раздавались звонки, нервничал при срывах связи: «Чертовы автоматы!» Это стало навязчивой идеей, пыткой. И когда он уже отчаялся дождаться ее звонка, сентябрьским поздним вечером она позвонила и раздраженным голосом коротко сказала, что приедет через час.
До трех часов ночи он дергался к дверному глазку на каждый толчок лифта. А потом лег в постель и заплакал отчаянными слезами.
Он постарался ее забыть. Прошло четыре года. И вот – этот скрипучий кинозал…
В кадре на секунду появилась прямоугольная небольшая стела серого гранита – надгробие на ее могиле. Он запомнил даты – 1963 – 1987, и недоуменно и даже с некоторой робкой надеждой увидел, что фамилия стоит другая, хотя имя – ее. Впрочем, он сразу понял, что фамилия, которую она ему называла, это эстонская «калька» той русской, что была выбита на плите.
Зажегся свет. Он направился к выходу, отрешенно глядя в спину шедшего впереди. А выбравшись на улицу, не заметил, что дождь идет по-прежнему.

Иллюстрация Д.Акимова к рассказу "Форма оплаты".

 1993

Опубликован: журнал "Питерbook плюс" 12 - 1998, сборник "Одна в постели. Петербургская эротическая проза" (СПб, 2001), сб. "УРАГАН ФОМИЧ" (Гельзенкирхен, 2008).