Пушка

Утро было хмурое, настроение тоже. Отчасти наверное из-за результатов ночного бурения, прошли всего четыре метра, а может из-за ожидания морозов, водопровод-то плохо утеплен, да мало- ли причин для плохого настроения.
На буровой поговорил по делу с ребятами, осмотрел керн, дал “ценные”, но никому ненужные указания, пошел обратно в штабной вагончик, подошло время радиосвязи.
Иду себе, иду, а внутри что-то свербит, что-то я упустил, где-то что-то не так. Анализирую. Не доходит. Мыслю дальше. Напряженно. Есть! Глаза! Глаза Венечки светились. Беда.… Опять что-то задумал, неугомонный.
К обеду выяснилось, я не ошибся. Вениамин Сорока задумал сделать пушку и настрелять из нее куропаток! Желание свое он аргументировал почти убедительно. В ту осень мы стояли бригадой в долине горной речки. Долинка меж пологих хребтов была сплошь утыкана моренными буграми, озами, друмлинами. Бугры в свою очередь заросли колками закрученных в узлы березок, так называемым криволесьем. И водилось там куропаток видимо-невидимо, лесных, жирных и осторожных. В геологии все охотники. Все бегают в свободное время, все стреляют. Иногда даже добычу приносят. В основном мелких с голубя тундрянок-горняшек. Эти куропаточки глупые и доверчивые, бей кто хочет. Не то с лесными, взять не так просто. Стаи в сорок-пятьдесят особей рассядутся окрест, выставят сторожей по периметру, жируют безнаказанно, да еще и орут, как оглашенные.
- Нормально там у вас?
- Нормально, - на своем курином языке
- Двуногих дурачков не видно?
- Появился один в масхалате, через пять минут снимаемся.
Охотник старается, ползет на пузе по мокрому ягоднику, по снегу, вот-вот достигнет дистанции выстрела. Вот-вот. Но закудахтали бестии, снялись с шумом и издевательскими воплями, сделали кружок под маты “справедливые” и опять за трапезу в метрах в двухстах-трехстах.
Толи горечь поражений, толи аппетит крепнущего организма, а может забота о “газонах” подвигли нашего героя нанести артиллерийский залп. Когда тебе тридцать с небольшим, и руки растут правильно - слово с делом не расходятся. Да еще этот ящик с буровой дробью, что я нашел дня три назад, делая вездеходную разведку. Будь не ладен. Лежал он лет сорок ни кому не мешал, так как лет сорок уже дробью не бурят. Лежал бы еще вечность, но вот попался мне. Как рачительный хозяин я его подобрал, в поле то всякое барахло может пригодиться. Хотя где можно использовать ржавую, чугунную, некалиброванную дробь – трудно представить. А вот Веня представил. А тут еще куропатки горластые да трепетная душа охотника, так и сложились, казалось далекие друг от друга фрагменты в грандиозную идею-мозаику.
Скрепя сердце, отдал я местному “Левше” старую семидесятимиллиметровую трубу, метра три длинной. Как не дать. Человек творческий – он же одержимый, все равно выпросит или стащит. Все свободное от работы время творец творил, ваял вдохновенно, клепал свое сверхоружие. Заварил с одной стороны трубу, прожег в ней дырку для запала, сварил треногу-опору, отмерил в сумку дроби. Все это отнес в кусты, где с тем же упорством принялся за устройство площадки. На язвительные под…ки:
-Пяти мешков-то хватит под перья.
Или:
-Угол атаки и направление удара задавай с учетом ветра.
Не отвечал, работал сосредоточенно, просто упиваясь воплощением мечты.
До нас стало доходить, коллега не шутит. Принялись отговаривать, куда там.
Утро куропачьей казни наступило в конце первой недели. Палач, охотник, изобретатель в одном лице с таинственным видом покрутился на пересмене и исчез.
 Мы следом. Его артиллерийская позиция была рассекречена с самого начала проекта. Тем паче зависела от мест птичьих кормежек, а те отличались завидным странным постоянством. Спрятались за бугорком метрах в двадцати, наблюдаем, кто с сарказмом, а кто и с надеждой на знатный ужин.
«Черт, хотя бы дождик пошел,- вертелось у меня в голове- хотя бы куропатки не прилетели»
Небо серое, но сухое. Беда-а. Послышались хлопанье, шелест крыльев, характерные коканье и «мэть-мэть-мэть». Все!
Веня тем временем забил в трубу две пачки дымного пороха, забил полиэтиленовую баночку из-под коронки вместо пыжа. Посуетился, потоптался, ухнул в дуло дроби. Отошел, пошевелил усами, покачал головой, еще сыпанул горсть. Крякнул одобрительно. Выпрямился, осмотрел строгим взором без суеты сектор поражения, потер ладони друг об друга, засеменил в тепляк. Оттуда вышел с раскаленной до розового цвета кочергой в вытянутой руке и решительным твердым шагом направился к пушке.
-Веня, каску,- посоветовал я запоздало, но с надеждой. От каски толку-то, конечно, мало, когда под ногами взрывается минный погреб, но шестое чувство взывало оттянуть роковой миг хоть на чуть. А там, глядишь, и карта по-другому ляжет.
 К удивлению, канонир молча, почти строевым приемом развернулся на сто восемьдесят градусов и вернулся на буровую. Ждем. Идет. На голове каска, ремешок под острым подбородком затянут максимально. В вытянутой вперед руке как знамя вновь раскаленная кочерга. Только военной песни не хватает. Про крейсер «Варяг», например, или про Вещего Олега.
Через несколько секунд на наших глазах светящийся конец железного прута неотвратимо полез в запальную дыру.
И одновременно в уши очень больно вонзился дикий вопль:
-Ложись!
Кто кричал, не знаю, может и я. Поди, разберись в этом безумии коллективном. Грохот выстрела совпал с контактом моего лица и заросшего ягелем грунта. Даже не выстрела, а правильней сказать взрыва с последующим жужжанием и воем летящего металла. Доли секунды пожужжало, потом горы ответили раскатистым эхом, и навалилась ватная вязкая вакуумная тишина, страшная тишина.
Мы подняли головы. Позиция накрыта облаком синего густого дыма. Ничего не видно, точнее, никого.
-Господи…
Сердце защемило.… Бросились разом бегом, спотыкаясь, матерясь.
-Господи! Господи! Только бы не это,- причитал я про себя, прыгая через камни, даже не смотря под ноги. Такой рывок достоин олимпийских чемпионов.
Порыв ветра и мы одновременно достигли места. Клубы перед нами потянулись в сторону. Зрим.
Как Архангел, сквозь облака проявился куропачий истребитель. Он стоял - уже хорошо. Крови не видно – тоже хорошо. Смотри-ка, он еще и улыбается, и глазками так хлоп-хлоп. Вот это уже плохо. Огляделись, ясно. Труба не стрельнула, а разорвалась, теперь уже кто бы сомневался, разворотила треногу и отлетела в сторону ладно не в Сорокину, рассыпая дробь вокруг.
Да-а. Дичь с той поры облетала нас стороной, а Венечка до конца вахты улыбался, загадочно так, молчал и хлопал глазками.