Моня Лиза

Родителей своих Моня не знал и теперь никогда не узнает. Нашли Моню на какой-то небольшой станции, год был
сорок третий - тяжелый. Отвели ребенка добрые люди в приют. Накормили, переодели...
Спрашивали много раз: - Ну, как зовут, откуда ты? А он только:  Мама, ма-ма и пальчиком куда-то показывал.

Решили дать ему имя. Старшая нянечка сказала: "Глаза у него черные, грустные, как у нашего сапожника Мони-еврея,
которого увели навсегда эти... Наверное, пацаненок хоть и маленький, но похоже уже на еврейчика.    Вошла старшая сестра:
- Ну, и назовем, и запишем ребенка Моней, чего спорить.
- А отчество какое дадим?
- А здесь нет проблем: отец у нас у всех один - Сталин!  И получился Эммануил Иосифович.
А фамилию дадим по станции, где нашли -Гутино, значит, Гутинский. Так в один день мальчик получил и имя, и фамилию,
и даже национальность.
Прошли, пролетели года...
Закончил Моня ремесленное, стал токарем и со своим закадычным детдомовским дружком Костей начал работать на заводе
в инструментальном цеху. Моня делал свою работу хорошо и быстро, был всегда весел. И прозвали его цыганок - за черные
огромные глаза, да за песни народные и разухабистые. Слух у Моньки был абсолютный - услышит один раз песню по радио
или во дворе и тут же повторит да еще свое чего добавит, симпровизирует. Все любили его. Правда, был один случай.
Мастером участка была женщина, Галина Ивановна, худющая да злая. Всегда с беломоринкой, в синеньком мастеровом
халатике, ходила между станками, часто придиралась, особенно к Моне - брала тепленькую детальку, надевала на тонкий
нос очки, штангель из верхнего халатного кармана и замеряла, замеряла... и бросала детальку, не сказав ни слова, в бак для
брака. Монька:
- Почему? Все по норме, по допуску. - По-еврейски работаешь, - процедила и выпустила в лицо Моньки беломорканал.
Костя все слышал, подошел вплотную к Галине Ивановне, побледнел и поднял свой кулак под тонкий нос мастерицы.
- Еще раз скажете - пожалеете... Ушли друзья в другой цех - модельный, там вкусно пахло металлом, искры, жар,
и разливали там металл горячий в опоки. Крановщица Лиза очень понравилась Моне. Задерет голову Моня и смотрит
и смотрит, любуется... Стали встречаться, и в кино, и на каток, и в деревню к ее родным-все время вместе.
А на проходной в общежитии вахтерша, видно из интеллигентных, прозвала их - " Моня- Лиза" вон идут, и всякие им
поблажки устраивала... От влюбленных свет какой-то исходит, известно это науке и литературе, и от этого света у
некоторых людей искорки в глазах и душе зажигаются, добреют , и чего-то хорошее хотят сделать.

Прошло пять лет... Лиза стала женой Мони. И жили легко, и друзей вокруг много, и комнату отдельную получили-
все складывалось. Моня техникум вечерний закончил - стал мастером в цеху. Даже забыл, что в паспорте написано,
но ему напомнили. Однажды,слесарь Митька не вышел на работу,а на следующий день пришёл чуть тёпленький,
серо-зелёный.
Моня высказал ему, что так пить не следует. Митька схватил рашпиль и на Моню: - "Ах ты жидовская морда! Я тебе!
Мать твою"...и т.д. И уже взмахнул рашпилём над седеющей головой Мони, Моня увернулся и хорошо, ребята подоспели,
оттолкнули Митьку, отобрали рашпиль, а Костя сказал: - "Ты у нас больше не работаешь, уходи!"
Наступила перестройка, балаган и другая жизнь. Завод закрыли,коллектив растворился в болотных буднях.
Моня открыл ремонтную мастерскую - доход копеечный, а Лиза стала строчить на зингере-вообщем, не голодали.
Как-то вечером, в мастерскую вошли двое парней. - Ты Моня?
- Да, а что случилось?
- Пока ничего. Мы твоя крыша, будешь платить нам, - и назвали сумму, как будто у Мони был свой заводик, а у Лизы -
швейная фабрика.
- Не буду, - тихо, но твёрдо сказал Моня, и они ушли.
Ночью мастерская сгорела. Моня молчал три дня, Лиза молча плакала.
- Моньчик, ну ничего, что- нибудь придумаем, - успокаивала она.
Думали не очень долго. Пришёл сосед Лёва, он точно знал, что он еврей и сказал, что уезжает к тётке в Израиль.
- Монь, поехали с нами, ведь ты еврей?
- Не знаю.
- А что в паспорте написано?
- В паспорте - еврей.
- Ну, этого достаточно.
- А как же моя Лизавета? Она ведь Лизавета Филипповна Костюкова.
- Ну и что? Она ведь жена твоя, вы семья, по закону можно, я узнавал.
Израиль их встретил солнцем, морем и множеством разноликих шумливых евреев.
Моня и Лиза получили маленькую квартирку под самой крышей, зато вид был чудесный, прямо на Средиземное море.
Тяжело было в хамсины, Моня заворачивал себя в мокрую простыню и ходил так по квартире.
Каждый день они смотрели "Новости" и "Вести", жили прошлым...
Однажды показали Монин завод по телевизору. В толпе чего-то требующих рабочих Моня вдруг разглядел Костю
- Константин, Костя!!! - крикнул он телевизору. - Лиза, Лиза иди скорей!
Но пока Лиза шла из кухни, показывали уже другие мрачные новости.
- Ты знаешь, Костя такой же как и был, только усы седые.
Кто-то надоумил Моню ходить в хамсины в банк. Моня одевал пластмассовый галстук, навечно завязанный, держал
вверх тормашками какие-то рекламки на иврите и дышал, дышал, дышал...
Прохлада и тихая суета банка успокаивали его.
Когда хамсин и солнце уходили за гору Кармэль, Моня снимал галстук, клал его в карман до следующего хамсина
и шагал к дому.
В один из вечеров Лиза вдруг сказала: - Поеду, навещу Наташку.
- Куда? Куда? - не понял Моня. Наташка была хорошей подругой Лизы,но жила в Воронеже.
Странно как-то - подумал он. Лиза подолгу молчала и на Моню смотрела холодно и отчуждённо, а однажды вообще
не узнала и сердито шептала: - "Ходят здесь всякие по квартире..."
Моня пытался успокоить, она резко отталкивала его. Врачи назвали её состояние красивым словом - деменция,
а по простому - старческое слабоумие. То газ не выключит, то покушать забудет, то разговаривает с кем-то тихо.
Моня не оставлял её ни на минуту, даже в хамсиновое хамство перестал ходить в банк.
В конце августа она упала и сломала бедро. Увезли Лизу в больницу.
- Нужна операция, - сказал "русский" врач-ортопед.
- Ну раз нужно - делайте.
Лиза ничего не понимала, а в операционной пела песни "Комсомольцы-беспокойные сердца" и " Дан приказ - ему
на запад", а потом плакала, как совсем нормальная.
Наклеили на её тело электроды для измерения пульса и давления, а она всё срывала их, всё срывала и срывала...
Врач уговаривал - не помогало, тогда врач, опустившись в её деменцию, сказал: "Советское правительство и лично
Леонид Ильич не довольны вашим поведением в операционной."
И Лиза вдруг затихла, перестала срывать электроды, она подчинялась тому времени.
Через два дня Лизу выписали домой, она похудела, когда-то голубые глаза стали серые.
" Выцвели на солнце", -подумал Моня.
Всё хозяйство легло на ещё сильные плечи Мони.
Часто снился Костя, друг заводской.
- Как он там"? - думал Моня и вспомнил - ведь у него есть его телефон.
- Позвоню, - решил Моня. Для этого он пригласил соседа Мишку, мальчик - школьник, он и русский не забыл, и на
иврите чирикал бойко.
-  Дядь Моня, давайте номер.
Из всего разговора Моня понял только одно - "безек шалом," и через минуту Миша сунул трубку Моне - "Говорите."
-  Алё, Костя?
-  Да, а это кто?
-  Моня это, Моня, чего забыл?
-  Моня, как тебя забыть, друг любезный, как вы там в Израиле этом, как Лиза?
- Всё хорошо, а что у вас в заводе?
-  Завод снова начал работать потихоньку, платят плохо. Ну ладно об этом, как Лиза?
-  Лиза хорошо, привет тебе огромный, а сейчас она в магазине...
Лиза безучастно сидела у окна, её внутренний мир не соприкасался с наружным.
-   Жарко у вас, Моня?
-  Ничего, ничего... Часто в банк хожу, - проговорился зачем-то Моня.
-  Ты что, банкир?
-  В какой-то степени. Как дети?
-  Дочь родила внука, живём вместе, тесновато.
-  Поздравляю - голос Мони дрогнул.
-  Ты чего, Монь, мы тебя помним и любим, не сдавайся, борись там за мир.
-  Ну всего, будь, привет всем нашим - И Моня положил трубку.
Невидимая слеза скатилась в горло.
-  Лиз, а Лиз, поела бы чего нибудь - но Лиза не отвечала и не двигалась...
Моня остался один, совсем один...
Зимой он ходил к морю, слушал перекаты волн, любовался его бесконечностью, любил смотреть как солнце тонуло
в нём и рассказывал всё Лизе.
А летом в хамсины, он опять сидел в банке, как всегда в пластмасовом галстуке и его совсем седая голова, снова
уносилась в прошлую жизнь.
- В Израиле жить можно, если бы не хамсины, правда, Лиз?...



Изображение: Автор: Николай Кудин Название: Утро. Завтрак. Старики. - http://www.photosight.ru/photos/3045642/