Сергей Фарватер. Естество

Естество.
Сергей Фарватер

Пролог.


Деяния всевышнего, зачастую непонятны и непостижимы для человеческого разума. Его поступки и творения нередко идут вразрез с людской логикой. Порой отсутствие рациональности или избыток оной приводит в замешательство самые неординарные умы человечества. Непростительная расточительность или излишняя на наш взгляд сдержанность, наблюдаемая при рассмотрении тех или иных природных явлений, биохимических и физических процессов происходящих в мире, очень часто не может быть оправданна с точки зрения нашей человеческой логики, но безукоризненна и единственно правильна с точки зрения высшего разума. Нередко вереница нелепых случайностей, воздвигает строгий столп закономерности.


Глава 1.

Извечные вопросы о смысле жизни, превратностях судьбы и прочая галиматья вот уже месяц не выходили у Стаса из головы. Сформировавшись в какие-то навязчивые мысли, они трансформировались в бредовые идеи, которым явно невозможно было найти никакого применения.
«По всей видимости, это депрессия », - подумал Стас, пытаясь вспомнить, когда это началось.
А началось это как раз месяц назад, после того как он потерял работу. Всё это время Стас ходил как неприкаянный, обивая пороги различных учреждений, в попытке уцепиться хоть за какую-нибудь возможность стать снова полноценным гражданином общества с постоянной работой, а не перебиваться случайными заработками.
Вот и сейчас он возвращался с очередного собеседования, не в самом хорошем расположении духа.
Путь к дому пролегал через пустырь, на котором раньше располагалась свалка. Не так давно это местечко очистили от разного хлама, и теперь оно представляло гладко выровненную поверхность, пестрившую причудливыми узорами разнородного грунта. По всему периметру пустыря возвышались кучи серого гравия и ярко рыжего песка. В просветах между кучами, то тут, то там прорисовывались застывшие силуэты строительной техники доставленной сюда для каких-то работ.
Нежное майское солнце, запутавшись лучами в кронах окрестных тополей, спешило к закату, размазывая удлинившиеся к вечеру тени на мольберте земли и подготавливая мягкие пастельные тона для ненаписанного ещё холста предстоящих сумерек.
Стас, – вполне сформировавшийся во всех отношениях молодой человек, тридцати лет отроду, ростом выше среднего, русые волосы и загадочно-оптимистическое выражение лица. ( Только теперь, о такой характеристике его лица можно было говорить с некоторой натяжкой).
В своё время он окончил геологический институт и по распределению попал на фирму, которая занималась исследованиями в области торфяных разработок. Просуществовав какое-то время, фирма развалилась, и Стас остался не у дел.
- Смышленый молодой авантюрист, - сказал как-то о нём профессор, во времена студенческой эпопеи. - Его бы талант, да в нужное русло.
Но как раз это самое «нужное русло» он никак не мог отыскать.

В тот вечер, Стас возвращался домой после очередного собеседования. Он шёл через пустырь, потупив голову и думая о чём-то своем, как вдруг, прямо на его пути, возник человек.
- Очнись!
От неожиданности Стас оторопел, но, быстро придя в себя, отреагировал:
- Идиот! Я чуть не обделался!- воскликнул он.- Ты как здесь оказался?
Перед ним стоял Ник, друг детства и сосед по дому, состроив глупую мину и виновато разводя руками, словно извиняясь за бестактность.
- Ну ладно, извини. Хотел подкрасться и слегка испугать тебя, но я не думал, что ты так отреагируешь, - промямлил он, по-дружески похлопывая Стаса по плечу.- Хотя, если бы на моём месте оказался столб, ты наверняка с ним бы не разошёлся.
Коля, или просто Ник, эта кличка закрепилась за ним с самого детства, был высоким парнем, крепкого телосложения, кареглазым брюнетом с «обостренным» чувством юмора. Стас и Ник были одного возраста, имели схожие взгляды на жизнь, а так же кучу общих интересов, в особенности касающихся совместного время провождения. Основным различием в их статусах было то, что Стас женат и имел маленькую прелестную дочку, а Ник не имел ни жены, ни детей. Правда, это различие было относительным. Ник давно встречался с девушкой и их отношения подходили к той черте, после которой серьёзные люди уже начинают задумываться о создании полноценной семьи. Вот только Ник к таковым не относился. Он был верным, любящим, но, как говорят в таких случаях, «ещё не созрел». Его девушка Лиза в прошлом году окончила университет. Многие педагоги, да и просто знакомые пророчили ей будущее великого биолога.
- Ладно, проехали, - сказал Стас, пожимая в ответ, протянутую приятелем руку.
- Ты что-то слегка не в себе,- заметил Ник.- Что-нибудь стряслось?
- Ничего особенного, - эти придурки меня не взяли, - Стас раздражённо сплюнул и продолжил,- да и зарплата грошовая.- Произнёс он, говоря последнюю фразу так, будто пытаясь себя хоть чем-то успокоить.
- Какие придурки? – спросил Ник, не понимая о чём речь.
- Да… в третий раз уже хожу в эту гребную контору по поводу работы. Всё обещали, обещали, а сегодня заявили: «Должность, на которую вас хотели взять, сократили и поэтому извините!» …
- Хреново. - Ник нагнулся, поправить шнурок кроссовки.- Ну и что теперь делать будешь?
- Что, что? Домой пойду. Светка опять расстроится.
Стас ясно представил выражение лица жены, в тот момент, когда он ей скажет: «Не взяли», и от этого ему стало как-то не уютно. Он очень дорожил ей и всячески старался оберегать от разного рода неприятностей. Чаще у него это получалось, но, видно, не сегодня.

Их встреча произошла случайно. В то время Стас учился на третьем курсе института, а Света заканчивала десятый класс.
Начало лета. Волнующая пора выпускных экзаменов. Чародеи тополя, мелодично пощёлкивая липкими коробочками созревающих семян, щедро осыпали мир белоснежным пухом, создавая иллюзию внезапно наступившей зимы.
Пух был везде: он серебрящимся инеем сверкал в лучах полуденного солнца; он позёмкой струился между деревьев подгоняемый озорным июньским ветерком; он ложился замысловатыми узорами на петляющую дорожку городского парка; он преданным псом расположился возле её ног.
Да, это была она - очаровательное создание, уютно устроившееся на одной из скамеек в глубине тенистого парка с книгой в руках.
Конечно же, Стас не мог пройти мимо. Он заговорил. Она тоже. Вечером они уже сидели на последнем ряду в кинотеатре, а через полгода три слегка припорошённые первым снегом иномарки, обвешанные шарами и пёстрыми лентами, важно отъезжали от ЗАГСа, оставляя позади их беззаботное холостяцкое прошлое.

Солнце уже скрылось из виду. Стас и Ник не торопясь, шли дворами по направлению к своему дому, вспоминая разные истории, смеясь и по-ребячески размахивая руками
- Может по пиву? - предложил Ник.
- Да уже поздно, - задумчиво произнёс Стас, внутренне борясь с искушением.
- Представляешь, - не унимался приятель,- такое холодненькое, горло пощипывает. А?
- Ну, если только по одной кружечке,- наконец-то сдался Стас.
Друзья свернули за угол пятиэтажки, пересекли детскую площадку и вышли к бульвару, на котором располагался пивной бар «Весёлый лангуст».
Бар представлял собой демократичное заведение, расположенное в цокольном этаже пятиэтажки. Хотя помещение было старым, но отделано со вкусом в стиле средневековой баварской харчевни. На время, сбросив груз забот, ребята разместились в дальнем углу зала. Угрюмый, как само освещение бара официант, принял у друзей заказ и не торопливо, поплёлся его выполнять.
- Тормоз, - тихо произнёс Ник, провожая официанта взглядом.
- Точно, - согласился Стас, разглядывая помещение.
Не смотря на медлительность официанта, уже через пять минут тарелка с оранжевыми креветками и запотевший графин с пивом, прелестным натюрмортом украшали середину дубового стола, за которым расположились ребята. Из скрытых динамиков, вытекала лёгкая невесомая музыка, плавно разливаясь и нежно обволакивая мажорным настроением каждый уголок помещения.
Разговоры, пересуды, воспоминания, затаённые обиды, невысказанные претензии всё как это обычно бывает в мужских беседах за кружкой пива. Ник жаловался на свою работу, зарплату, недостаток романтики и туманность перспективы. Стас на отсутствие всего этого.
- Чем ты всё не доволен?- возмущался Стас. - Работаешь сутки, трое дома, кормят, одевают, чего ещё не хватает? А что зарплата не очень большая, так бери подработку.
- Да? Что же ты себе никак работу не найдёшь, я уж не говорю о подработке? - парировал, Ник.
- С таким образованием как у меня, я, в конце концов, выберусь из этой передряги, а ты в своей охране так и будешь киснуть всю жизнь, - съязвил Стас.
Ник, уже несколько лет работал в охране на одной торговой базе. В своё время он увлёкся восточными единоборствами, затем служил в спецназе и после травмы ноги, во время последнего задания, был комиссован на гражданку. Нога со временем зажила, но возобновлять свою военную карьеру он не захотел.
- Что ты сказал? - Ник привстал, лицо его побагровело, желваки на скулах заплясали ирландскую джигу.
- Ладно, Ник, остынь.- Стас хорошо знал вспыльчивый характер друга и поэтому решил дальше не накалять атмосферу и плавно сменил тему. - Сейчас бы, куда-нибудь загород на природу, или в деревню. Да?
Ник медленно опустился на стул и стал молча допивать оставшееся в кружке пиво.
Несмотря на то, что его последние слова не вызвали у друга никакой реакции, Стас продолжил.
- Послушай, дружище, я давно хотел рассказать тебе одну историю, которая приключилась со мной два года назад. В то время, если ты помнишь фирма, в которой я тогда работал, направила меня в командировку. Такая своего рода экспедиция в один из отдалённых уголков московской области. В моей группе присутствовали ещё трое сотрудников. Каждому были поставлены определённые задачи, но цель была общая: это поиск и необходимый анализ новых залежей торфа, годного для последующей переработки и использования его в качестве энергоносителя.

Вначале августа, вся наша группа собралась на одной из платформ N-ского вокзала Москвы.
День выдался пасмурным. Мрачное серое небо, казалось всей своей массой, навалилось на шпили и крыши близлежащих высотных зданий. Мерзкий, моросящий дождь тонкой дымчатой вуалью надёжно окутал и без того закопченную московскую даль. А ещё вчера, раскалённое светило жарило с такой силой, что казалось, будто раскалённый асфальт густым шоколадным потоком медленно растекается по городским проспектам, заполняя и сглаживая все трещины и неровности московских многострадальных дорог.
Столичный вокзал напоминал большой муравейник, где каждый муравей чётко выполнял свои обязанности. Пассажирские поезда и электрички, были похожи на больших зелёных гусениц, которых то подтаскивали к муравейнику, то уносили по проторенным путям неведомо куда. При объявлении на посадку, часть муравейника как по команде начинала проявлять повышенную активность. Вереницы муравьёв кривыми струйками вытекали из основной массы собратьев, мелкими кучками собирались около очередной гусеницы и с жадностью вгрызались в обречённое тело поверженного насекомого.
Дверь подошедшей электрички, распахнулась прямо возле меня. В нос ударил резкий запах мочи, настоянный на спиртном и разбавленный «ароматом» технического мазута, щедро сдобренного амбре полуразложившихся окурков.
«Да, судя по состоянию, этот тамбур не убирался недели две, или же всю ночь здесь пьянствовали бомжи», - подумал я, протискиваясь с рюкзаком через перекошенные двери вагона и усердно сдерживая дыхание.
Салон по сравнению с тамбуром выглядел более пристойно. Наш квартет расположился в центре вагона с южной стороны. Точно по расписанию электричка плавно как бы нехотя сдвинулась с места и быстро ускоряясь, оставила позади серый вокзал, унылый перрон, дождливую Москву.

Расположившись друг против друга, каждый занялся своим делом: двое играли в карты, периодически обмениваясь репликами по поводу нечестной игры, один дремал, прислонившись головой к треснувшему стеклу, я же, устроившись у окна, просматривал распечатки технической документации и в уме составлял план предстоящей работы.
Пейзаж за окном, пестривший в начале пути железнодорожными станциями, городками, посёлками спустя два часа незаметно сменился перелесками, лесами, болотами. Через открытые окна, вагон постепенно заполнился терпким, запахом тлеющего торфа. В этом году как никогда горели леса и торфяники. Справиться с пожаром было непросто. Редкие осадки, выпавшие за это лето, не могли исправить положения.
Дождь почти закончился и лишь редкие капли раздавались волнистыми кругами в мутных зеркалах дорожных луж.
Все мои компаньоны уснули. Ритмичный стук колёс сделал своё дело, и ярый азарт картёжников, уступил место сладким объятиям морфея.
«Так. Три часа дня. Ещё минут двадцать-тридцать и должны быть на месте». - Прикинул я, наблюдая, как секундная стрелка моих стареньких часов, словно неутомимый скакун завершала очередной заезд.
Покончив с документацией и сделав некоторые заметки, я откинулся на спинку сиденья и принялся рассматривать своих компаньонов.
Сидящий прямо напротив меня молодой человек (с виду лет двадцати пяти), являлся младшим научным сотрудником института и был прикомандирован к нам для профильных научных изысканий. Он был худощав, невысок, носил нелепые круглые очки, звали его Герман, а между нами Гера.
Те два картёжника - старые волки. Обоим давно за сорок. Они работали вместе, в одном из отделов нашей фирмы и считались рабочими лошадками в плане геологоразведки. Того, что сидел рядом со мной, звали Виктор Анатольевич. Его красноватое, окутанное тоненькой сеточкой синих прожилок лицо, говорило о пристрастии к алкоголю и давно прогрессирующей гипертонии.
Напротив его, запрокинув лицо в потолок и тихо похрапывая, расположился Михаил Александрович. Настоящий гигант, под два метра ростом, атлетического телосложения, что никак не вязалось с его умным лицом, проницательным взглядом и высоким лбом, за которым явно скрывался неисчерпаемый кладезь немереного интеллекта.
Ход моих мыслей прервал внезапный лёгкий толчок, после чего электричка быстро стала терять скорость и через минуту- другую остановилась посреди леса. Продержав народ в неведении минут пятнадцать, машинист электрички через вагонные динамики наконец-то объявил, что произошёл сбой в работе электрооборудования на одной из подстанций. В связи с этим, подача электричества будет возобновлена только через час-полтора. Желающие покурить или подышать свежим воздухом могут выйти из электрички. И ещё попросил не отходить далеко от своих вагонов, так как если подачу электричества возобновят раньше обещанного, ждать никого не будут.
Основная масса пассажиров оставила насиженные места. Покинув застывшие вагоны, люди, сгруппировались на серых островках мокрого гравия и принялись бурно обсуждать неожиданное происшествие.
Окончательно придя в себя после внезапно прерванного сна, мои коллеги также принялись обсуждать сложившуюся ситуацию, решая как быть дальше. Вариантов было два. Первый- это ждать неизвестно сколько, пока устранят поломку. Второй - идти пешком через лес, по пути проводя исследования. После недолгого обсуждения все склонились ко второму варианту - идти пешком. Благо, расстояние до поселка, в который мы направлялись, если идти напрямую, минуя петляющую железную дорогу, было не большим - километра три, к тому же Михаил Александрович уже не раз бывал в этих грибных краях, и риск заблудиться практически сводился к нулю.
Сменив городскую обувь на резиновые сапоги, и допив остатки ещё теплого кофе, которым Гера так предусмотрительно заправил свой термос, мы двинулись в путь.
Вся дорога с учётом пересечённой местности и коротких остановок для обследования характера грунта, заняла часа два и прошла практически без «происшествий».
Практически - если не считать происшествием то, что Гера провалился в одну из скрытых ям, которые образуются после пожаров, в местах выгорания торфяника. Он провалился быстро, не успев ойкнуть. Зато через секунду, уже орал, будто поезд выходящий из тоннеля, мощным гудком предупреждающий о своём приближении. Да, орать было от чего. Подбежав на крик, мы обнаружили его висящим на краю глубокой ямы, намертво вцепившимся в толстый отвод коряги по счастью оказавшейся рядом. Глаза Геры на тот момент, были ничуть не меньше размеров чашек, стоявших на столе во время чаепития у мартовского зайца, из сказки об Алисе. Уже после того, как мы не без труда извлекли его из этой «чёрной пасти дьявола», Гера, рассказал, что с ним произошло. Проходя по краю высохшего болота, он заметил под ногами небольшую тонкую трещину в земле. С последующим шагом, почва под ним разверзлась со страшным треском, твердь провалилась увлекая его за собой в бездонную утробу и не оставляя никаких шансов на спасение. Слава богу, что рядом оказалась эта милая, прочная коряга.
Внезапно возникшая яма напоминала ужасный оскал какого-то свирепого монстра, собиравшегося всосать в себя нас, окружающий лес, уже просветлевшее от недавних туч небо, да и весь окружающий мир. В поперечнике она составляла около десяти метров и почти столько же в глубину. Подойдя к краю ямы, у самого дна, можно было различить разбегающиеся в разные стороны норы или лазы, напоминающие результаты работы гигантского крота. Только по размерам тот «крот», превзошёл бы габариты взрослого медведя. На внутренних стенках каждого лаза белели, скопления каких то шаров или большие грибов, с виду напоминавших огромные шампиньоны. Величиной некоторые из них достигали размеров волейбольного мяча, и как казалось, на фоне окутывающей их темноты, излучали слабый неоновый свет.
Эту картину, можно было наблюдать какие то секунды. Через мгновение яма будто ожила. Земля по всему её периметру зашевелилась, и крутые края обрыва стали медленно сползать, вниз увлекая за собой всё больше и больше земли, надёжно скрывая свои секреты от любопытных глаз под многометровой толщей осыпавшегося грунта. Я едва успел отскочить в сторону и теперь стоял будто остолбенев, предоставив некоторое время своим мозгам, переварить всё произошедшее.
Оставшийся отрезок пути мы делились друг с другом впечатлениями по поводу случившегося. Не давали покоя вопросы: Что это были за норы? Что это за грибы такие, которые к тому же и светятся?
Самое логичное и наиболее подходящее объяснение высказал Михаил Александрович. Он предположил, что дыры в земле, это результат взаимодействия подземных пожаров и грунтовых вод. Как известно подземные пласты торфа могут залегать не сплошным массивом, а чередуясь и разделяясь пластами различного грунта, это песок, глина и всё что угодно. Такая внушительная, как мы увидели, толщина торфяного слоя, говорит о том, что возраст здешних болот исчисляется тысячелетиями. Большинство из них давно уже высохли. Глубинные слои торфа под высоким давлением грунта со временем превращаются в пласты каменного угля. Огонь на протяжении долгого времени безжалостно выжигал торфяные, а затем и угольные прослойки. Вода смывала образовавшиеся продукты горения и будто по канализационным трубам уносила всё это далеко, в какой ни будь естественный природный отстойник. Таким образом, там, в низу могли возникнуть не только норы, но и целые подземные галереи или даже большие пещеры. Состав глубинной почвы как мы успели заметить во время обрушения этой чёртовой ямы, изобиловал глиной, как красной, которая используется для производства кирпича, так и белой. Все примерно представляют, как обжигается кирпич или глиняная посуда. Вследствие чего нетрудно сделать вывод что под землёй могут существовать целые лабиринты беспорядочно переплетённых тоннелей, с обожженными как в гончарной печи стенами и прочность таких стеночек не может вызывать никаких сомнений.
Что же касается светящихся грибов то они, скорее всего, относятся к роду «рlenrotus», с ярко выраженным эффектом биолюминесценции. Практическая роль свечения таких грибов не ясна, предполагается, что оно у них - побочный продукт окислительного обмена. Их грибницы порой достигают возраста восьмисот лет. Наши предки воспринимали большие скопления грибов, как места обитания лесных духов.
После чего Михаил Александрович, хитро улыбнулся, глядя на нас, и назвал свою короткую лекцию не более чем красивой фантастической гипотезой. И действительно, что можно было рассмотреть за столь короткий промежуток времени. Тем более, находясь в такой стрессовой ситуации, могло привидеться всё что угодно. Настораживало лишь одно - видение это было всеобщим.
В последствии, если кто-то из нас приставал с вопросами, касательно этого случая, Михаил Александрович отнекиваясь, устранялся от темы. Он говорил, что это ему не интересно и что важнее для него - эффективная работа, да деньги, которые он получает благодаря своему профессионализму, а забивать голову околонаучными гипотезами он не намерен.

Типичный, для большинства пристанционных посёлков, дом, выкрашенный темно-коричневой краской, поджидал усталых путников в самом конце селения. Приветливо подмигивая белыми ресницами занавесок, развевающихся на ветру в распахнутых окнах, он как бы звал под свою крышу, расписанную изумрудной акварелью шелковистого мха, надежно обосновавшегося на волнистых откосах шиферной кровли.
Дом располагался в середине земельного надела и почти по крышу утопал в густой листве плодовых деревьев.
Площадь самого участка составляла, около сорока соток. По всему периметру он был обнесён слегка покосившимся забором из подгнившего горбыля и органично вписывался в ряд таких же участков с похожими строениями, из которых и состояла улица.
Мы шли не наугад. Дом и название улицы нам были известны точно- «Садовая, 74».
Как обычно в таких случаях поиском временного жилья для своих сотрудников занимается менеджер, который выезжает заранее и улаживает все необходимые формальности. Так что, мы приехали на «готовенькое».
Встретила нас старенькая, но довольно шустрая женщина. Проводив всех в большую комнату, где стояли: старинный гардероб, допотопный комод, две железные кровати да широкий диван, она велела располагаться, уведомив, что сама будет спать на лежанке.
Баба Фекла, – так звали хозяйку, - была приземистой старушкой неопределённого возраста. Добрая по натуре, она стала ухаживать за нами как за детьми. Сердобольная баба Фёкла, беспокоилась о каждом из нас. Когда мы уходили работать, она всегда провожала до калитки и стояла, наблюдая пока последний из нас не скроется за углом забора самого крайнего и загадочного дома, на этой улице. После него начинался лес.
Частенько, усадив нас за стол, заставленный различными деревенскими яствами, она ненадолго удалялась в свою кладовку, где что-то двигала, переставляла, после чего возвращалась своей утиной походкой, держа в руках небольшую бутыль до половины наполненную мутным самогоном. Наливая всем по стопочке, бабка никогда не забывала и про себя. Выпьет, раскраснеется и начнет рассказывать разные сплетни, истории и небылицы. Одна из таких историй запомнилась мне больше других.
Однажды во время ужина разговор зашёл о старом доме, том загадочном строении, что находилось в конце улицы, за забором которого начинался лес. В нём давно никто не жил и поэтому от бесхозности дом слегка покосился на прогнившем фундаменте и как бы немного отвернулся от посёлка в сторону вековых сосен. Унылый и жуткий приют полуночных призраков. Он вызывал недоброе чувство, особенно когда с неба спускалась темнота, а с окрестных болот доносились таинственные вопли не дремлющей выпи. Дом, возвышался почерневшим идолом на фоне мрачного леса. Отрешённо уставив свои бездонные глазницы заколоченных окон, в гнетущую темноту соснового бора, он как бы высматривал своего хозяина, который сгинул много лет назад, в одной из топей здешних болот.
Тщетно пытаясь уколоть шляпку маринованного масленка, который ускользал от малейшего прикосновения вилки, баба Фёкла вспоминала все эпизоды той истории, которую собиралась нам поведать. Наконец маслёнок сдался в неравной схватке. Немного покрасовавшись на острие столового прибора, он поспешил в открывшийся рот своей мучительницы, вслед за очередной порцией горячительного. Удачно проскочив редкие зубы жующей женщины, он сразу направился в пищевод, пренебрегая некоторыми формальностями пищеварительного процесса. Наконец покончив с материальной пищей, баба Фекла спонтанно перешла к духовной.

Рассказ начинался с того, что в этом «доме на отшибе» (так его прозвали местные жители), умерла одна древняя старушка и по наследству дом, достался её дальним родственникам. Не смотря на то, что строение уже тогда было очень ветхим, его всё же купил один профессор из Москвы. В начале он жил здесь наездами, а потом и вовсе поселился, отлучаясь лишь изредка на всякого рода симпозиумы, конференции и по другим своим учёным делам.
Профессора звали Анатолий Николаевич Кошон. С виду он был худощав, среднего роста имел глубокие залысины поверх высокого лба и слегка грассировал при разговоре, будто намекая собеседнику о своих французских корнях. Благополучно переступив пенсионный порог, он, ещё полный сил и здоровья ученый, не ушёл на покой. Продолжая заниматься антропологией, фольклористикой учёный часто захаживал в дома селян. Расспрашивая и подробно записывая всё услышанное в блокнот, он словно искал свой философский камень, кем-то спрятанный и забытый, в дальней меже заднего огорода.
К бабе Фёкле, Анатолий Николаевич захаживал чаще, чем к другим, так как она являлась ближайшей соседкой и была не прочь, поведать какую ни будь заковыристую историю, изрядно приправленную народным фольклором.
Однажды, морозным зимним вечером в канун «старого нового года», профессор вернулся из Москвы. По пути от вокзала к дому Анатолий Николаевич наведал бабу Феклу. Из столицы он прихватил с собой красивый торт, разукрашенный шоколадом и ярко-оранжевыми цукатами. Весь вечер они пили чай и разговаривали. Коротая время за приятной беседой, профессор рассказал о рецепте одного колдовства, который ему удалось выудить у старого деда, год назад в одной из глухих деревень. Суть колдовства заключалась в том, что с помощью определённых приготовлений можно было вызывать духов и с их помощью узнать своё будущее. Для этого, нужно было всякий раз, протапливая печь, откладывать из охапки дров по одному полену, раз в месяц в течение года. Должно получиться двенадцать поленьев. Под новый год, по старому стилю, необходимо положить все дрова в печь и ровно в полночь поджечь их все разом. О последствиях дед не сообщил, но дал понять, что у каждого это происходит по-разному и то, что ты узнаешь, будет только твоим и только для тебя.
Профессор хотя и являлся высокообразованным человеком, но иногда любил слегка расслабиться, впасть в детство и поэкспериментировать с каким ни будь явлением, выходящим за рамки научных реалий. Это был как раз тот случай. Уже год у него в сарае пылились одиннадцать отборных поленьев и сегодня к ним добавиться ещё одно.

Огонь вспыхнул сразу. Фиолетовые языки пламени мгновенно охватили облитые спиртом дрова и закружились в страстном танце, причудливо переплетаясь с оранжевыми язычками уже занимающейся бересты. Воздух в помещении наполнился запахом спирта и горящей древесины. Рождённые грозной стихией тени, беспорядочно заметались по оплавленным стенам топливника в закопченном чреве старой русской печи.
Профессор сидел, устроившись в кресле-качалке, с бокалом наполненным шампанским в руке и отрешённо смотрел на огонь. Он находился в лёгком трансе и в его расширенных зрачках, мерцающими бликами отражалось пламя очага. У подножья печи валялась перевёрнутая склянка, в которой недавно находился технический спирт, использованный для розжига дров. В доме находились двое – профессор, облачённый в чёрный атласный халат, да пламя, устремившееся в дымоход и уже успевшее пожрать добрую половину пылающего топлива.
Мерзкий, внезапный скрежет мгновенно вывел учёного из оцепенения. Ему показалось, будто кто-то с переменным усилием ведёт железом по стеклу, при этом мелко барабаня костлявыми пальцами в такт участившимся ударам сердца. Зрачки профессора то сужались до невидимых крупинок, то расширялись до размеров роговицы. Он резко обернулся и с ужасом вперился взглядом в чернильную тьму не зашторенных окон. Огромная летучая мышь то, приближаясь, то, скрываясь в черноте ночного мрака, ломилась с улицы в окно. Мечась и повизгивая, она рвалась внутрь дома, разбрызгивая отвратительные сгустки слюны и размазывая их по стеклу. Вдруг словно осознав тщетность своих попыток, она последний раз сильно ударилась о деревянную створку окна и устремилась прочь, увлекая за собой чавкающие звуки, издаваемые взмахами её перепончатых крыльев. Словно камень из пращи профессор выскочил из кресла. Он рванулся к окну и плотно прижавшись, стал внимательно всматриваться в то, что скрывала зимняя ночь. Мрак распался над поверхностью снега и постепенно привыкающие к темноте глаза, стали различать всё происходящее.
Спавший в сладкой неге лес вдруг закричал, завопил немыслимыми голосами и выпустил из своих недр полчища ужасных тварей и созданий. Стадо разъярённых диких вепрей как опасной бритвой срезало большую часть примыкающего к лесу забора. Они группами разбрелись по всему саду и с дикой яростью принялись рыть и выковыривать замёрзшие корни плодовых деревьев.
Стаи визжащих нетопырей вызволенных неведомой силой из объятий зимней спячки, чёрной тучей нависли над садом. Взмахи тысяч крыльев, будто огромным вентилятором подняли к небу свежевыпавший снег, закручивая его в вихри и заметая всю округу. Сквозь едва проглядную мглу можно было различить, как от чёрной стены леса, медленно отделяются крадущиеся тени. Это волки. Они выстроились по линии лежащего на земле забора, на некотором расстоянии друг от друга и напоминали взвод почетного караула в ожидании важной персоны. И персона не заставила долго ждать.
Вершины сосен содрогнулись, сбросив шапки плотного снега. Деревья словно расступились, предлагая дорогу неведомому путнику, и из леса появилось нечто. Оно шло, уверенно передвигая ноги, и остановилось в метре от заснеженных спин подвывающей охраны. Таинственное свечение, мерцающим ореолом окружавшее его, позволяло разглядеть всё до мельчайших деталей. Невиданный монстр, весь усеянный бородавками и кожаными наростами, казалось, безмолвно взирал по сторонам молочными зрачками, поражённых бельмами глаз. На его серой вздувшейся коже, зияли гниющие воспаленные язвы. Он походил на угловатого голема, грубо высеченного из каменной глыбы, не твёрдой рукой начинающего мастера. Его безжизненный взгляд терпеливо блуждал по поверхности старого дома. Казалось, будто он ощупывает невидимыми пальцами каждую пядь покосившегося строения. Когда же его взор добрался до окна, в котором застыл беззащитный силуэт профессора, чудовище замерло.
Резкая боль в глубине черепа парализовала все мысли и движения ученого. Он сильно страдал от отсутствия возможности пошевелиться и крепко сжать поражённую голову. Из всего, что у него недавно было, остались только стон, не требующий движений, да слёзы неподвластные разуму.
Внезапно раздался тяжёлый, дребезжащий голос. Но не из пасти урода. Нет. Он зазвучал в мозгах профессора, болезненно вибрируя и повторяясь долгим эхом во, всех уголках обескураженного сознания. Слов было пять: «ЖИТЬ ТЕБЕ ОСТАЛОСЬ ТРИ МЕСЯЦА».
Голова закружилась. Комната поплыла. Тело обмякло.
Очнулся Анатолий Николаевич поздним утром. Он лежал на полу и весь дрожал от холода. Мозги не болели. Ныла только шишка, украшающая лоб и назойливо напоминающая профессору о причине своего возникновения. Опираясь на стену, он поднялся и недоверчиво подошёл к окну. Его взору открылся залитый солнцем зимний сад, устланный белым ковром. Нетронутые шапки снега на высоких соснах. Серый забор, стоявший на своём месте, как ни в чём небывало и собиравшийся простоять ещё не один год. Все хорошо, но что-то было не так. И только сейчас Анатолий Николаевич заметил перепончатое крыло замёрзшей летучей мыши, которое акульим плавником торчало из сугроба и слегка подрагивало при слабых порывах ветра.
Осмотрев кухню, он увидел: перевёрнутую склянку, из-под спирта, обветренные остатки ужина, разбросанные по столу, пустую бутылку от шампанского закатившуюся в угол, осколки стекла от разбитого вдребезги бокала и сваленное на бок кресло-качалку.
Об этом случае, профессор рассказал бабе Фекле на следующий день, после своего необычного пробуждения. Излагал подробно, стараясь не упустить деталей и только в глазах его, нет да нет, вспыхивали предательские искорки зарождающегося психического недуга.
И что странно, в середине апреля того же года учёный пропал. Сгинул в никуда. Он оставил всё как есть: осиротевший дом, нехитрый скарб, а главное множество книг, которые он ценил превыше любого богатства. А обнаружилось это после того, как родственники профессора забили тревогу. Долго не получая от него никаких известий они прибыли в поселок. Не найдя его здесь, они обратились в милицию. Сотрудники милиции с неделю ходили по домам всех расспрашивали, пытаясь найти хоть какую то нить, которая могла бы помочь в поисках пропавшего человека. Они обследовали лес, окрестные болота, но так и не смогли обнаружить хоть что-то проливающее свет на это дело. Через некоторое время после известных событий к дому подогнали грузовую машину. Загрузив, кое какую мебель, утварь и книги, родственники заколотили все окна старыми досками и больше здесь не появлялись. К бабе Фёкле так же два раза заходил молодой следователь. Он много расспрашивал её о пропавшем соседе, делал какие то записи, но ничего толком так и не выяснил. Эту историю, поведанную профессором, баба Фёкла по понятным причинам, ему рассказывать не стала. Помочь поискам она бы не смогла, а вот создать образ «свихнувшейся старухи» это, пожалуй. Нам же она все рассказала, находясь под хмельком, по прошествии лет, слегка приврав, если, не выдумав всё полностью.

Как-то раз я и Гера возвращались с работы, чуть раньше, обычного времени. Наши коллеги ещё оставались в лесу. Командировка подходила к концу, и отъезд был запланирован на завтрашнее утро. Выйдя из леса, мы очутились у самого забора того таинственного дома. Редкие, причудливые облака, застыли в небе грозной флотилией, с поставленными парусами, в ожидании попутного ветра. Ещё раньше обсуждая бабкин рассказ, мы с Герой загорелись желанием непременно побывать в этом доме. Посмотреть, что там внутри. Учитывая наш завтрашний отъезд, другой такой возможности могло не представиться. Войдя во двор через покосившуюся калитку, мы остановились. Добраться до главного входа в здание было не легко. Все обозримое пространство вплоть до самого порога поросло бурьяном. Гера, заговорщически подмигнув мне, нагнулся и на четвереньках стал продираться сквозь густую траву. Я последовал его примеру. Пряный дух полыни невидимым облаком, окутывал зелёные заросли.
Этот запах пробудил во мне забытые чувства. Я, будто скатившись с крутых американских горок, за одно мгновение пронёсся по самым отдаленным уголкам моей памяти, мимо прекрасных островов безвозвратно ушедшего детства. Мимо островов, где, как и раньше пахнет полынью, бабушкиными пирожками и парным душистым молоком.
На главной двери дома висел потрёпанный временем замок. Идти пришлось в обход. С обратной стороны здания мы обнаружили приоткрытую дверь чёрного хода.
Изнутри дом не казался таким страшным. Пыль, бедлам, да голые стены. Обойдя всё помещение мы не нашли ничего особенного что могло бы нас заинтересовать. Старые башмаки, пожелтевшие журналы - разбросанные по всему полу, огарки парафиновых свечек на подоконнике. Вот и всё. Никакой интриги. Ничего. И только собираясь уже уходить, Гера заметил в дальнем углу комнаты небольшое бронзовое кольцо на маленьком деревянном люке. Это был лаз в подвал. Когда я не без труда приподнял крышку люка, сей час же, в лицо пахнуло могильной сыростью. Запах плесени защекотал в носу и Гера громко чихнул. От неожиданности бронзовое кольцо люка выскользнуло из моей руки, и крышка с грохотом вернулась на своё прежнее место. Словно не желая нас впускать, она застряла ещё крепче, и уже одному её было не поднять. Совместными усилиями мы кое-как справились с этой работой и теперь сидели на коленях, тупо уставившись в зияющую дыру. Необходим был источник света. Ну, спички то у нас были. Без них в лесу нельзя. Но одними спичками здесь не обойтись. И тут я вспомнил о свечах лежащих на подоконнике. Взяв по одной, мы запалили фитили и осторожно спустились вниз по трухлявой лестнице. Расстояние от земли до пола было достаточно большим. Здесь можно было стоять, не нагибаясь, а при желании даже и подпрыгнуть. Разойдясь в разные стороны, мы принялись обследовать все закоулки подполья. Остатки истлевшего картофеля, разбитые банки из-под солений и всё это под большим слоем плесени. Отпечатки следов обуви различных размеров и разбросанные повсюду окурки говорили о том, что в подвале уже кто-то побывал до нас. По всей вероятности здесь работали оперативники. Безрезультатно облазив все углы, мы направились к выходу, продолжая осматривать дощатые стены. Весь фундамент подвала по периметру был обшит вертикально приколоченными досками. Текстура обшивки была однородна и почти нигде не нарушалась. Лишь в одном месте с южной стороны подпола несколько тесин немного выделялись на фоне остальных. Другой сорт дерева и более гладкая отделка поверхности не сильно, но все-таки контрастировала с соседними участками обшивки. К тому же они слегка выступали из общего ряда, тем самым, нарушая гармонию ровной поверхности. Создавалось впечатление, что за ними что-то есть. Я слегка нажал на поверхность. Потом надавил сильнее, и…ничего не произошло. Продолжая обследовать выступ, мне с трудом удалось просунуть указательный палец в щель за верхним торцом обшивки. Упершись в небольшой деревянный брусок, я слегка надавил на него, после чего часть поверхности подалась вперед. Образовалась узкая дверь. Под дрожащим пламенем свечи, обозначились каменные ступени, которые уходили вниз и постепенно растворялись в чернильной темноте подземелья. Вынырнув из-за моего плеча, Гера удивлённо присвистнул. Усиленный пламенем второй свечи свет, пробрался чуть дальше и уперся в громоздкую деревянную дверь, сидевшую на толстых чугунных петлях. Спустившись вниз, мы попытались её открыть, но тщетно. Страх и любопытство - извечные спутники человека. Преграда не поддавалась. Складывалось впечатление, что она была подпёрта чем-то из нутрии. Не сдаваясь, я стал ломиться, бить ногами и что есть силы напирать. Раздался отдаленный треск. Дверь с отвратительным визгом повернулась на ржавых петлях, и мы очутились у входа в старую штольню. Высота тоннеля не превышала двух метров. В ширину же можно было легко вытянуть обе руки, не касаясь при этом боковых стен. Проходя сквозь торфяной пласт, штольня под небольшим уклоном уходила вниз. Когда-то просмоленные, но уже подгнившие от времени шпалы, разделяли длинный коридор на равные сектора. Убегая угловатыми колоннами в темноту, они растворялись на границе света. Вся опалубка штольни изрядно прогнила, и на неровном полу возвышались небольшие кучи обвалившейся породы. Идти дальше без специального снаряжения было опасно, но мы все же рискнули. Пробираться пришлось, лавируя между завалами. Спотыкаясь о доски, отвалившейся местами опалубки, мы проковыляли метров пятьдесят и остановились. В этом месте, основной рукав штольни делился на три ответвления. Продолжая углубляться вниз, эти коридоры исчезали во тьме. Мы остановились. Взглянув на Геру, я заметил, как он внимательно что-то, рассматривает под пламенем свечи. Присмотревшись, я увидел на его ладони распластавшееся тельце крупного недавно умершего насекомого. Насекомое было необычным, если не сказать больше. Внешне оно напоминало гибрид осы, скорпиона и стрекозы. Продолговатое тело осы с чередующимися жёлтыми и чёрными полосками, заканчивалось выгнутым хвостом скорпиона с характерным жалом на конце. Желтая слегка приплюснутая голова была снабжена большими глазами, а туловище оснащено четырьмя стрекозьими крылышками, расположенными на спине попарно. Занимая добрую половину ладони, оно лежало неподвижно. Насекомое будто спало. Могло показаться, что вот-вот оно зазвенит перепончатыми крыльями и взлетит.
Внезапно из темноты правого ответвления послышался шорох. Фыркая и противно попискивая к нам, что-то приближалось. Через пару секунд, медленно пересекая границу тьмы и света, появился невиданный зверь. Это животное, походило на крысу, только очень большую. Но не это было главным. Поражало то, что крыс было две. Точнее две - в одном теле. Они как бы срослись спинами, при этом, имея общее туловище, единый чешуйчатый хвост и две головы, расположенные вертикально. Заостренные морды, будто обидевшись, отвернулись в разные стороны, напоминая образ двуглавого орла на российском гербе. Четыре когтистые лапы, крадучись, несли всю эту биоконструкцию в нашем направлении, а четыре других конечности, беспомощно копошились на спине, словно нащупывая точку опоры. Немигающие глаза нижней головы, пристально, смотрели на нас взором хищника, в то время как бегающие глазки верхней, явно замышляли смыться отсюда, да побыстрее. Страх и растерянность сковали все члены. Остатки догоревшей свечи неожиданно выпали из подрагивающих рук Геры. Стало темнее. Мы стояли не в силах пошевелиться. Зверь явно готовился к нападению и стремился лишь ещё немного сократить расстояние. Напряжение росло. Тварь приближалась. Оставалось около пяти метров. Вдруг зверюга резко сорвалась с места и бросилась по направлению ко мне но, неожиданно споткнувшись на обломке доски, крыса перевернулась в воздухе и, сделав сальто через головы, приземлилась в двух шагах от моих ног. Я отпрыгнул в сторону и весь сконцентрировался в ожидании следующей атаки. Но вопреки моим прогнозам животное, почему-то стало испуганно отступать назад. Гера медленно присел и, не отводя от крысы взгляда, стал судорожно ощупывать землю в надежде отыскать хоть палку или кусок доски пригодные для обороны. Поведение крысы меня озадачило, но через секунду я понял, в чём дело. После падения крыса перевернулась, и пугливая верхняя половина неожиданно очутилась внизу, в то время как её сиамский близнец нервно потрясал лапами воздух, щерился и шипел сверху. На какое-то мгновение тварь замерла, но потом резко развернулась и с пробуксовкой бросилась туда, откуда появилась. Мы последовали её примеру, только совершенно в противоположную сторону. Не справившись с потоком встречного воздуха изнемогающее пламя свечи, тихо фыркнуло и погасло. В кромешной темноте, на ощупь, периодически спотыкаясь и падая, наша парочка неслась к выходу. Наконец вдалеке замаячил тусклый свет. Входной люк был открыт и мы пулей выскочили из подвала.
Свежий воздух и дневной свет привели нас в чувство. Дух полыни и запах хвои снова заполнили легкие, а на подрагивающей ладони Геры, загадочно переливаясь, лежало бренное тело неизвестного науке насекомого.

Стас закончил рассказ и залпом допил, оставшееся в кружке, пиво. Ник, ни разу не перебив товарища на протяжении всего повествования, теперь изумлённо и недоверчиво смотрел на друга удивлёнными глазами. Потом, сделав глоток пива, он откинулся на спинку стула и с трудом выдавил из себя: «Не верю».
Но Ник верил. Он всегда верил Стасу, потому что тот ни разу в жизни не обманул его и даже никогда не дал повода усомниться в своей честности. Просто эта история была такой необычной, что её реальность пока никак не могла уложиться у парня в голове.
- Хорошо, - Стас задумчиво посмотрел в потолок. - Я докажу тебе. У меня дома лежит то самое насекомое. Гера хотел его выбросить, но я попросил отдать его мне.
В зале зазвучала популярная ранее музыкальная композиция в исполнении Эдди Мерфи. С кухни пахнуло ароматом жарящегося шашлыка. Ник закурил.



© Copyright: Сергей Фарватер, 2007
Свидетельство о публикации №1707060228