Накануне войны

 Ефим Г.Масти

Накануне Войны.
Предисловие.
Я назвал то, что написал “Накануне Войны”. Основное действие происходит именно накануне Первой мировой, хотя есть упоминание и о последующих годах. Но именно, накануне Войны, произошли описанные в рукописи события.
Рукописи, которую вручил мне Дмитрий Алексеевич Михейчик. Рукопись была написана от первого лица. Я не смог все оставить в прежнем склонении, когда редактировал и переписал ее от третьего.
Дмитрия Алексеевича я знавал по Петербургу. Он был, уже известным писателем и, к тому времени, женат. Я, кадетом Кадетского корпуса, был вхож к его кузине Анастасии. Там мы, изредка, и виделись. Постепенно, с Дмитрием Алексеевичем у меня сложились добрые отношения, хотя друзьями нас назвать было нельзя. Я, вместе с Анастасией, посещал и его дом. Я начинал писать, и он помогал мне советами. Знаком был с его супругой, видел его первенца.
Свои литературные опыты я не успел реализовать, так как началась Война.
1.
Это было незадолго до мировой, в 1911 году…
В середине июля, модный петербуржский писатель, Дмитрий Алексеевич Михейчик, ехал в южный губернский город Т.
Согласно расписанию поездка в вагоне занимала чуть более трех суток.
Необходимое удобство путешествия обеспечивалось дорогим купе: писатель в силу своего положения ехал первым классом.
Виды из окна купе, бархатная красная обивка диванов, а так же вкусная еда и хорошие вина настроили Дмитрия Алексеевича на лирический лад.
Периодически Дмитрию Алексеевичу доставлялись, заказанные им еда и напитки. Хорошие сигары дополняли его внутренне комфортный интерьер..
Даже привычные огрехи в работе обслуги не раздражали его. То, чай холодный подадут, то блюда перепутают.
- Что скажешь, Рассея… - подумал он снисходительно.
2.
Все в вагоне было тихо, благопристойно. Всего в вагоне было три купе.
В одном купе размещались банкир с супругой и двумя детьми- подростками.
Банкир и его семья были заняты собой: супруги сохраняли добрые ровные отношения, дети были благовоспитанны.
В другом купе ехала влюбленная парочка. Парочке, вообще, не было ни до кого дела.
Иногда, по приглашению, писателя соседи посещали его купе. Иногда писатель по их приглашению заходил к ним. Все это было не надсадно, неудобств не причиняло. Никто никому не докучал.
Оставаясь в купе, Дмитрий Алексеевич наслаждался покоем и одиночеством (все ли смогут это понять?). Он предавался сладким всяческим иллюзиям. В тумане сигарного дыма мечталось, одно, другое, третье...Вот такой он был фантазер!
Когда он возвращался к действительности, его умиляла красота русского пейзажа: в окне пробегали то деревеньки с церквами, то поля с коровками, то рощицы с березками.
Ну будучи творческой личностью, можно и не понять, душевные и мыслительные процессы, происходившие в душе и мозгу писателя.
Итак, с лирическим настроением писатель обдумывал будущие шедевры.. Кое -какие наброски писатель делал в больших тетрадях .кипу которых прихватил с собой.
Время бежало медленно, но уверенно.
3.
По происшествию трех с лишним суток, привыкший к монотонному стуку колес и слегка покачивающемуся полу вагона, пассажир сошел на конечной станции, в городе Т.
Едва ль только писатель сошел на перрон, то сразу вкусил он “дух отечества, который сладок и приятен”, как сказал известный поэт. Надо сказать, что ничего особенного в этом духе не было. Пахло дегтем пропитанных шпал, угольным дымом, нагретым железом, пережаренными пирожками и прочей ерундой, как пахнет обычно на перронах. В, общем, ничего вкусного и приятного.
Но, Дмитрий Алексеевич, как натура неординарная почувствовал, что-то особенное. На него опрокинулись воспоминания, как покидал сии места.
Где юности моей былые дни?- подумал он, и даже, смахнул, как будто слезу…
4.
Писатель прибыл инкогнито, он никого не предупреждал. Только хозяин гостиницы знал о его приезде. Телеграммами был выслан запрос и получено подтверждение о бронировании номера.
Хозяин гостиницы и выслал пролетку. Ловкий молодой человек на перроне, буквально, увлек писателя и организовал носильщиков. Носильщики подхватили все его четыре чемодана.
Писатель вышел на привокзальную площадь.
- А будто и не уезжал. Все тоже самое.- Сказал он сам себе, посмотрел вправо, посмотрел влево и добавил. – Нет, все мельче и грязнее.
И сел в пролетку.
- Да, сколько лет прошло? Пожалуй, двадцать пять с гаком!
5.
Уже в движении, из пролетки, Дмитрий Алексеевич разглядывал знакомые, так мало изменившиеся улицы, дома и скверы. Едущий вместе с ним рядом ловкий молодой человек охотно отвечал не все вопросы. Он оказался племянником хозяина гостиницы.
Город Т. был довольно большим, но провинциальным. Застроен он был деревянными домами, за исключением центрального проспекта и, каких- то, отдельных каменных домов. Центральная часть была точно такая же, как центры всех губернских городов. Не лучше, не хуже. Тоже сказать можно и об окраинах. Честно говоря, окраины Т. выглядели весьма безобразно.
И, все же, город влек Дмитрия Алексеевича светлыми и счастливыми и несчастливыми воспоминаниями его детства и ранней юности.
Разве с Вами не происходило то же самое, когда Вы посещали места своей молодости?
Я думаю, писателя можно понять.
6.
Дмитрий Алексеевич был поздним, и, увы, единственным сыном состоятельных родителей. Здесь, в Т. он родился, окончил гимназию. Отсюда уехал, чтобы продолжить обучение. Здесь, на местном кладбище, были похоронены его бабушки и дедушки, а также, батюшка и матушка, умершие от моровой язвы накануне нового, 1890 года. Фамильный склеп заполнен был до отказа и родственников хоронили возле. Батюшка и матушка его покоились рядом. Они умерли сразу один за другим.
Сентиментальные думы не оставляли его.
7.
Апартаменты, предоставленные Дмитрию Алексеевичу, находились на втором этаже гостиницы. Гостиница (на ней было написано Мотель) носила помпезное, неоригинальное название “Бавария”. В ней останавливались приезжие знаменитости, к которым, теперь, отнесли и самого Михейчика. Ему сказали, что в этом номере останавливался певец Шаляпин и писатель Пешков. Это не могло не импонировать.
Покои вполне устраивали Дмитрия Алексеевича. Полы были устланы коврами. Добротная немецкая мебель мореного дуба, настроила его на серьезный рабочий тон. Ванная с душем, туалет , также с немецким оборудованием, превзошли лучшие ожидания.
Хозяин гостиницы, остзейский немец, побывав у своих родственников в Германии, заказал там проект гостинцы и соответственно ее оборудование. Построенная по немецкому проекту, оборудованная современными приборами гостиница, не отличалась от лучших европейских и петербуржских.
За порядком в гостинице следили сам хозяин, его жена, два сына и дочь. Набранная с большой придирчивостью прислуга достаточно хорошо справлялась со своими обязанностями.
В, целом, неплохо.
8.
Первые дни после приезда Дмитрий Алексеевич посвятил посещению столь дорогих ему дома, где он вырос, гимназии, где он обучался, кладбища, где покоились его близкие.
Странное впечатление произвело на Дмитрия Алексеевича увиденное. Все стало как-то хуже, все стало каким-то обшарпанным и серым.
Наверное, и Вы, мой читатель, посещали дорогие Вашему сердцу места, и Вас поражал диссонанс между воспоминаниями и существующим.
Воспоминая, померкли влиянием действительности.
9.
В плену у ностальгии, первые две недели Дмитрий Алексеевич посещал некоторых старых товарищей по гимназии.
Беззаботные и веселые прежние сверстники его изменились до неузнаваемости. Они были или на казенной службе, или мещане, или мелкие купцы. Жизнь изрядно проехалась по ним. Их лица были неприятно скукоженными , или наоборот разбухшими. Интерьер их жизни был отвратительно квелым и волглым. В домах их скверно пахло кошками, кислыми щами и несвежими пеленками. Мебель была старая и обшарпанная.Обремененные большими семьями, они кое-как перебивались, изрядно попивали, жили скучной семейной жизнью. Их квартиры, большие семьи, рано постаревшие и сварливые супруги, капризные и бестолковые дети оставили в писателе неприятный след от сделанных визитов.
Где Вы, товарищи былые?
Больше писатель встречаться с ними не хотел. В дальнейшем встреч избегал. Они сделались, ему, не интересны.
10.
Удручающее впечатление убогости провинциальной действительности повергло Дмитрия Алексеевича в уныние. После шумного и блестящего Санкт- Петербурга, та тишина, неторопливое спокойствие провинции, идиллия, к которым он стремился, которые влекли, в реализме оказались иными. Он даже стал подумывать об отъезде.
- Ну, что ж, – затем, решил писатель, - приехал работать, буду работать. Чем скучнее быт, тем быстрее я закончу работу. Все равно в Петербурге меня будут отвлекать, и я не смогу написать криминальное продолжение.
11.
Дмитрий Алексеевич энергично принялся за работу. Повседневный распорядок был довольно прост. Около десяти утра он просыпался, завтракал в недурной ресторации, расположенной на первом этаже гостиницы. Затем работал. Обедал. После обеда спал. Снова работал. Полдничал. Гулял по городу. Работал. Поздно ужинал. Спал. Так, или то же. В разных вариациях.
Настроенный на рабочий лад, писатель быстро делал работу, полученную в издательстве. Достаточно скоро статьи в журнал были готовы. Он отослал их почтой и взялся за романы.
Количеством три, романы должны были составить новый трехтомник. В основу их легли уголовные дела о поимке банды, так называемых питерских изуверов, поимка неуловимого убийцы и грабителя Хильке, дело об ограблении Московского имперского банка. Все это были дела раскрытые сыщиком Фиолетовым в 70-х годах прошлого, 19-го века.
12.
Выходя погулять по городу, Дмитрий Алексеевич предавался воспоминаниям…
Он вспоминал, как летними вечерами, чинно прохаживались этим по бульварам его родители. Сзади, шел он с гувернанткой мадам Жюльен. одетый, в матросское.
Он вспоминал, как в новой гимназической форме, он гордо носил фуражку с кокардой, кожаный ремень с медной бляхой.
Он вспомнил, что с началом эпидемии его отослали в имение Степное, к управляющему Афанасию Ильичу. И, вернувшись из деревни, он смотрел на два свежих холмика на кладбище, под двумя крестами и плакал...
Потом Диму отправили в Петербург.
13.
Дядя (брат покойной матушки) Леопольд Генрихович Виттов приютил мальчика в своей семье. Дядя был старым вдовцом. Детей воспитывали нанятые им гувернантки. Домашнее хозяйство вел верный ему человек.
К Диме относились, как к родному сыну. Он ни в чем не испытывал недостатка. Дядя относился к нему по-доброму, но внимания особого уделить не мог, т.к. занимался адвокатской практикой. Его кузен и кузины, возрастом старше на несколько лет, Диму не обижали, но, излишним вниманием не баловали.
Дима не был обузой Ему, тринадцатилетнему, в наследство достались большой дом, да два имения. Сдаваемые в наем арендаторам, они приносили стабильный доход. Доход, позволял, если не богато, то в достатке проживать в семье дяди в Петербурге и заканчивать обучение…
Нраву Дима был тихого, беспокойства не доставлял.
14.
Закончив в Петербурге гимназию, в бытность совсем молодым человеком, поступил Дмитрий Алексеевич сначала в Политехнический институт, а затем, перешел, по призванию, в Литературный.
Дмитрий Алексеевич спокойно и неспешно изучал избранное дело. Два раза в год, во время Рождественских и летних каникул он покидал Петербург. Имеющие в распоряжении средства позволяли посетить все европейские столицы. Он, даже, стал подумывать о прекращении учения и путешествии в Персию Индию, Китай.
Его мечтам не дано было осуществиться.
15.
Случилось так, что Дмитрий Алексеевич влюбился. Из-за трагически погибшей, любимой женщины, он прервал свое обучение. Не в силах держать этот удар судьбы, он крепко запил, опустился.
Попытки родного дяди образумить Дмитрия Алексеевича результатов не дали. Он все больше опускался. В короткий срок он скатился на дно петербуржского общества. Не было притона в столице, где бы Дмитрий Алексеевич ни побывал. Он пристрастился к вину, к кокаину. Самые падшие мужчины и женщины знавали его.
Только то, что документы на унаследованное им имущество находились у его дядюшки, позволило Дмитрию Алексеевичу сохранить, полученную в наследство недвижимость.
Проведя два года в подобном аду, Дмитрий Алексеевич все же из него вырвался. Некто Жмыхов, его знакомый по гимназии в городе Т., оказал на Дмитрия Алексеевича странное действие и увлек по иной, тоже нехорошей дороге… из воды, да в полымя!
16.
Жмыхов был возрастом старше Дмитрия Алексеевича. Отец Жмыхова был купцом и пользовался нехорошей репутацией. Тем не менее, Жмыхов- старший был достаточно богат и мечтал, чтобы его сын стал офицером и женился на дворянке. В гимназии, где Жмыхов- младший учился двумя классами старше, он, Жмыхов, пользовался дурной славой и непререкаемым авторитетом. Физически сильный, по характеру упрямый, наглый и бессердечный Жмыхов стал бесспорным кумиром среди неразумных гимназистов.
К нему обращались за решением собственных проблем, он был третейским судьей.
После окончания гимназии он поступил в кадетский корпус и даже получил офицерское звание. Однако, по слухам, совершил неблаговидный поступок, был вызван на дуэль, убил какого-то капитана и был лишен офицерского звания, уволен и сослан. Что и где он делал потом, Дмитрий Алексеевич не знал и вновь встретил Жмыхова уже в Петербурге. Говорили, что его отец лишил наследства и средств к существованию. Сам Жмыхов- старший будто бы женился на молодой и бедной девице и все средства оставил ей.
Как-то Дмитрий Алексеевич спросил Жмыхова об этом, но Жмыхов сделался весь зеленый, затрясся и сказал, чтобы Дмитрий Алексеевич больше об этом никогда не спрашивал. Что Дмитрий Алексеевич, собственно, и сделал.
17.
Жмыхов привлек Дмитрия Алексеевича к себе. Какими ходами пользовался сей проходимец мне не известно, однако, со слов Дмитрия Алексеевича, полагаю, что притворным участием и вниманием, которого так не хватало в то время Дмитрию Алексеевичу.
Итак, Жмыхов приобщил Дмитрия Алексеевича к своей компании.
Это была банда молодых негодяев, имеющих достаточно благородное происхождение и получивших изрядное светское воспитание. Вино в той компании пили изрядно, но кокаин не употребляли. Под давлением Жмыхова, употреблять кокаин Дмитрий Алексеевич перестал.
Так он оказался в группе карточных шулеров и аферистов Закончилось все убийством известного промышленника Казарина. Только случай уберег Дмитрия Алексеевича от роли соучастника. В это время Дмитрий Алексеевич оказался в другом месте, что в последствии ему и помогло.
18.
Нет, сам Дмитрий Алексеевич не был убийцей. Задуманное Жмыховым, посредством карточной игры, разорение промышленника, обернулось трагедией. Сотоварищи под следствием сознались во многих грехах. Так Дмитрий Алексеевич попал под следствие. Немногое отделяло Дмитрия Алексеевича от каторги.
Усилиями своего дядюшки Леопольда Генриховича, к тому времени известного юриста, Дмитрий Алексеевич был вытащен из той клоаки, куда попал. Печальный опыт наполнил мозг и душу Дмитрия Алексеевича иным отношением к жизни. По природе своей достаточно добрый и впечатлительный, он стал философски и, чего скрывать, цинично, относиться к жизни. Тем не менее, Дмитрий Алексеевич разорвал порочные связи и начал новую жизнь.
19.
Дмитрий Алексеевич возобновил учебу. В 1909 году окончил Литературный институт, стал подрабатывать журналистикой. В течении четырех лет он вел в газете “Вестник Санкт- Петербурга” страницы, посвященные искусству. Посещая театры, синематограф, художественные выставки, читая литературу, постепенно, Дмитрий Алексеевич созрел до написания собственных литературных произведений.
Нельзя сказать, что писать книги и статьи дело простое и не надрывное. Вечера и, часто, ночи Дмитрий Алексеевич посвящал работе. Издатели не хотели его издавать. Собственный редактор “Вестник Санкт- Петербурга”, вначале, также скептически отнесся к его небольшим эссе. Однако, под давлением супруги редактора, ставшей поклонницей, извините за нескромность, таланта, Дмитрия Алексеевича начали издавать на женских страницах “Вестника”.
19.
Цикл любовных эссе принес Дмитрию Алексеевичу некоторую салонную славу, однако, зарекомендовал в среде издателей и критиков, салонным женским писателем. Все остальное, им написанное, отвергалось и не печаталось.
Возникшие обстоятельства заставили Дмитрия Алексеевича написать трехтомник криминальных романов. Благодаря дядюшке, исходный материал Дмитрий Алексеевич смог получить в уголовном отделении полиции Санкт- Петербурга.
Втайне от всех писатель написал его всего за полтора года. Основой произведения легли дела, раскрытые гением уголовного сыска Иннокентием Апполинариевичем Фиолетовым.
Трехтомник был издан на собственные средства Дмитрия Алексеевича. Писатель избрал для себя псевдоним Николаев. Через два месяца Дмитрий Алексеевич был знаменит. Повторно, затем и в третий раз выпущенные тиражи разошлись мгновенно. Сейчас готовился к печати четвертый тираж.
Успех принес писателю не только славу и доходы: триумф победителя вселил в его душу успокоение. Многолетнее клеймо “дамского писателя” было сброшено.
Критики рекомендовали его, теперь, как “тонкого психологом человеческой сути”. В прессе его называли русским Конан-Дойлом, а героя, напечатанных детективов – русским Шерлоком Холмсом.
Признание таланта придавало дополнительный импульс его творческим замыслам.
20.
Отсутствие поддержки издательств, а соответственно, и сохранение прав на трехтомник, обернулось Дмитрию Алексеевичу благодатью. Не желавшее рисковать издательство, охотно опубликовало трехтомник за счет самого писателя. Поэтому и львиная доля прибыли, после реализации тиража досталась писателю. Его финансовое положение укрепилось очень и очень…
Не делая тайны из того, кто скрывается за псевдонимом Николаев, вскоре, Дмитрий Алексеевич стал желанным гостем во всех аристократических, полу- аристократических и литературных салонов. Его, буквально, рвали на части. Особенно, льстило, внимание светских дам, институток, и курсисток. Тщеславие писателя было удовлетворено.
21.
  Предложения от издательств сыпались каждый день. Но, упоенный самостоятельностью, Дмитрий Алексеевич решил и последующие книги издавать на свои деньги.
Через некоторое время, подустав от успеха и внимания петербуржского общества, он стал задумываться о дальнейших литературных планах.
- Что ж, положение обязывает, - сказал он сам себе, - пора и поработать!
С несколькими заданиями от “Вестника” на написание статей, а также, с полученными им под расписку в полиции, старыми уголовными делами, все того же Иннокентия Апполинариевича Фиолетова, Дмитрий Алексеевич и приехал в родной губернский город.
Им двигало желание совершить новые литературные подвиги.
22.
Приезд именитого писателя не оставил равнодушным обывателей губернского города.
Центральная губернская газета”Губернская газета“ посвятила статью писателю. В ней он назывался “ одним из знаменитых земляков, прославляющих праведным трудом землю российскую”.
_Эк куда хватили!- Заметил сам писатель, читая газету, и добавил снова - Эк!
Приезд столичной знаменитости многих не оставил равнодушными. Первоначально Дмитрию Алексеевичу докучали, то губернатор с супругой и тремя дочками, городской голова с еще более солидным выводком, городничий с семьей и другие персонажи, словно сошедшие из гоголевского “Ревизора”.
Писатель снисходительно принимал знаки внимания аристократии и художественной интеллигенции.
Писатель, пусть неохотно, выступил перед аудиторией ветеранов Крымской войны, и перед преподавателями и гимназистами гимназии, где он учился когда-то.
Дмитрий Алексеевич далеко не был лишен и женского внимания,.
Благодарные почитательницы таланта, подносили ему книги и альбомы для получения соответствующих надписей и автографа.
Постепенно, с приездом писателя свыклись, внимание к нему уменьшилось.
Всякие другие новости стали занимать умы обывателей.
23.
По воскресеньям, от скуки, Дмитрий Алексеевич мог принять приглашение и выехать на пикник с какой-нибудь известной ему салонной компанией. То в одной, то в другой компании находилась дамочка, старавшаяся привлечь его к себе. Изредка писатель посещал и балы.
Тесных знакомств с местными дамами он избегал.
24.
Дмитрий Алексеевич никогда не был монахом. Внешности он был благообразной и у женщин пользовался успехом. Дмитрий Алексеевич всегда был аккуратно подстрижен. Носил аккуратно небольшую бородку, коротко стриг усы. Его одежда была чиста и отутюжена, и, даже, не без некоторой элегантности.
В Петербурге два года писатель встречался с Машей. Они фактически были мужем и женой. Маша была институткой Медицинского института. Хотя она и проживала у своей тетки, но три – четыре раза в неделю она была у него на квартире. Увлеченная идеей женской эмансипации, Маша считала, что брак- оковы женщины и категорически его отвергала. Вслух выражая одобрение, так называемой свободной любви, Маша, никому, кроме, как Дмитрию Алексеевичу не выказывала своего расположения.
Сам писатель, имея, какие-то свои моральные устремления, более никем не увлекался.
25.
  Не знаю, любил ли Дмитрий Алексеевич Машу. Он и сам не знал, но к ней привык, относился к ней по-доброму. К другим женщинам Дмитрий Алексеевич относился с опаской. Салоны столицы, наполненные женщинами куртуазного и жеманного плана, не пугали его. Но, с самими женщинами он не переступал некоей, им самим определенной грани. Не будучи связан венчанием или браком с Машей, Дмитрий Алексеевич не хотел нарушать сложившихся с ней отношений.
Из-за глубокой привязанности к Маше, Дмитрий Алексеевич иные связи на стороне не заводил.
Так продолжалось до того сентябрьского дня…
26.
Середина сентября. Лето переходило в раннюю осенью.
Непродолжительные теплые дожди сменялись ласковым солнцем. Частично пожелтевшая и побагровевшая листва гармонировала с еще зелеными кронами и травою. Начавшие опадать листья приятно шуршали под ногами.
В небе деловито сновали стрижи и ласточки. Стрекозы гонялись за мошкарой. На паутинках куда-то летели паучки. Всякая птичка и букашка наслаждалась погодой.
Тихо. Тепло. Люди наслаждаются установившимся спокойствием, используя возможности, предоставленные природой. Время для посещения городского сада, для прогулок по лесу, выхода на пикники и других, связанных с природой, нехитрых развлечений.
Словом, это было то, что в народе называют бабьим летом…
27.
Именно таким, сентябрьским днем, отужинав в ресторации, Дмитрий Алексеевич решил воспользоваться прекрасным вечером. Кликнув полового, Дмитрий Алексеевич велел ему, чтобы он нанял извозчика.
В легкой пролетке, довольно живо, писатель доехал до городского сада.
В городском саде было людно, но не тесно. Наслаждаясь наступающей осенью, Дмитрий Алексеевич сел на скамью летнего театра.
Оркестр местной пожарной команды довольно сносно играл вальсы, марши и т.п.
Писатель слушал музыку и с интересом разглядывал окружение. По аллеям разгуливали парочки самого разного возраста и сословия…
28.
Кавалеры и барышни, няньки с детьми, гимназисты, рабочий люд наполняли городской сад. Но все это было чинно, благородно. Околоточные зорко следили за порядком,
И, вот среди разношерстной публики Дмитрий Алексеевич увидел Ее. Под музыку вальса Штрауса, она плавной походкой, слегка касаясь земли, летела в пространстве…
29.
Нет, честно говоря, писатель сначала увидел Жмыхова. Тот шел несколько впереди, важно и значимо, с обычным своим хамским лицом. Этим и привлек внимание писателя. Жмыхов достаточно постарел, пополнел, полысел и, прочие “по-”, тем не менее, Дмитрий Алексеевич его узнал. Следы бурных страстей были видны на лице Жмыхова.
Не видел Дмитрий Алексеевич его лет шесть, но был Жмыхов все такой же с виду – фат, мот, да, и порядочная, извините, сволочь.
Под руку рядом с ним шла, как выразился сам писатель, прекрасная незнакомка. Нет, напишем, так, с больших букв - Прекрасная Незнакомка.
30.
Да, это был он, Сергей Алексеевич, карточный шулер и бывший недобрый Дмитрия Алексеевича товарищ по Петербургу. Будучи земляком и знакомым по городу Т. и вовлек Дмитрия Алексеевича в непристойную карточную деятельность.
Сам Жмыхов не участвовал в убийстве промышленника Казарина, но именно он верховодил в нашей компании. Именно, он был главным виновником трагедии. Остальные сотоварищи получили каторжные работы.
31.
Безусловно, Жмыхов был главенствующим в той компании и ответственность за происшедшее, в первую очередь, лежала на нем. Приходясь племянником влиятельному человеку в Правительстве, он избежал суровой кары.
Только Дмитрию Алексеевичу и Жмыхову удалось избежать участи остальных …
32.
У Дмитрия Алексеевича особого желания видеться со Жмыховым не было. Но, пока Дмитрий Алексеевич смотрел на эту пару, идущая с ним под руку молодая красивая дама, ему, Жмыхову, что-то сказала. Жмыхов повернул голову, поискал глазами и, несомненно, Дмитрия Алексеевича узнал. Жмыхов повернулся и вместе с дамой явно направились к писателю.
Дмитрию Алексеевичу пришлось встать со скамьи и двинуться в их сторону.
33.
-О, доброго вам здравия- здравия, любезный- любезный Дмитрий Алексеевич!- воскликнул Жмыхов, подойдя ближе. - Я знал, что Вы здесь. Мы и сами хотели-хотели с Элизой Вас навестить. Правда же, Элиза? Да вот случай- случай свел.
Дмитрий Алексеевич приподнял шляпу, поклонился и учтиво сказал.
 -Здравствуйте.
 -Читали- читали мы ваши романы. – Соловьем заливался Жмыхов.- Гордимся- гордимся мы Вашим знакомством. Писали- писали весь прошлый месяц газеты о Вашем приезде. Вот знакомьтесь, Элиза!
- Элиза, - он повернулся к даме, - этот самый- самый добрый-добрый мой приятель Дмитрий Алексеевич, о котором я тебе рассказывал! Человек трагической судьбы и невероятного таланта…- продолжал заливаться Жмыхов. - Просто необыкновенный - необыкновенный человек. Мы так с ним покуролесили в свое время…
Это напоминание “покуролесили” неприятно отозвалось в писателе.
За эти годы не изменилась дурацкая привычка Жмыхова по два раза подряд проговаривать глаголы, определения и прочие части речи.
34.
Элиза покраснела и с любопытством стала смотреть на писателя.
Он, в свою очередь, стал смотреть на Элизу.
Была она молода, лет двадцати шести. Статная и стройная. Это не то, что чахоточная худоба Петербурга или сдобная толщина Москвы, которой отличаются жительницы обеих столиц. Это особая славянская красота, присущая только полькам, украинкам и белорускам.
Как мне сказал Дмитрий Алексеевич,- извините, но у нее было все как нужно.
Не буду дальше описывать внешность девушки, надеюсь, читатели поняли, о чем идет речь.
35.
- Елизавета Михайловна, иститутка…бывшая,- мягким голосом сказала девушка, покраснела и нерешительно протянула руку.
- Дмитрий Алексеевич Михейчик,- сказал писатель, с неожиданным волнением, - литератор.
Тут вновь включился Жмыхов.
Я не могу опустить его повторы, хотя не хочу, чтобы меня обвинили, будто бы я увеличил таким способом объем произведения. Как слышал от Дмитрия Алексеевича, так и пишу.
- Наслышаны-наслышаны про Ваши литературные шедевры,- пел он дифирамбы, - вся столица и провинция зачитываются Вашими детективами.
36.
- Да уж, и шедевры? - вяло возразил ему Дмитрий Алексеевич, все еще волнуясь и продолжая рассматривать Лизу, - да, уж и зачитываются?
-Ой, не лукавьте, - неожиданно бодро сказала Лиза, взмахнув веером, - наши институтки запоем читали Ваши книги, и многие влюбились в автора заочно. А некоторые, которым повезло, даже заполучили Ваши подписи в альбом.
И, после небольшой паузы, спросила писателя,
- А мне Вы напишите в фотографический альбом? Я собираю фотографии разных знаменитостей. Есть и Ваша. Можете Вы мне написать стих на обороте листов?
37.
Этот обычный и невинный вопрос мог означать: Дмитрий Алексеевич снова увидит Лизу.
- Безусловно,- сказал он, - буду счастлив, написать Вам в альбом. А когда? И о чем?
- Я сторонница Вашего таланта. Вы, обязательно, напишите мне стих. -Сказала Лиза.- Ну…о несчастной любви, сможете? Обещайте мне, Дмитрий Алексеевич, непременно, что завтра отужинаете с нами!
- Ой, не обессудьте Елизавета Михайловна,- сказал Дмитрий Алексеевич, - у меня иллюзий по поводу моего таланта нет. Но, стих я Вам напишу.
-Конечно-конечно, мы пригласим, уважаемого Дмитрия Алексеевича к нам- встрял Жмыхов, - и не далее, как завтра ждем Вас у себя. Со стихом или без…
-Каков будет адрес?- уточнил Дмитрий Алексеевич, радостно подумав: “Вот оно!”.
-Да, не нужно, мы пошлем за Вами экипаж. Будьте готовы, например, к шести часам.
38.
Так получилось, что во время встречи status Лизы обозначен не был.
Отчества у них были одинаковы. Но, Дмитрий Алексеевич никогда не слышал, чтобы у Жмыхова была сестра.
- Кто и кем она приходится Жмыхову?- задавал писатель себе вопрос.- Ужели жена?
Как могло такое нежное волшебное создание быть женой этого чудовища?
Дмитрий Алексеевич не находил ответа. Спрашивать у гостиничных же людей было ему неприлично.
Писатель решился дождаться визита и там разузнать.
Не мог же он вечно быть в неведении.
38.
Назавтра, к шести часам, Дмитрий Алексеевич был готов. Предыдущую ночь писатель никак не мог уснуть. Поэтому, всю ночь он сочинял стихотворение, которое завтра собрался вписать в фотографический альбом Лизе. Закончил Дмитрий Алексеевич, аж под утро.
Скорбное стихотворение получилось. В целом, вышло недурно, может, даже в английском стиле получилось. Стихотворение должно было размягчить женскую душу, чтобы “она его за муки полюбила”.
Хотел еще Дмитрий Алексеевич музыку сочинить, да, оказалось, что ноты позабыл. Ну, да ладно, все равно, он играть на инструментах не умеет. А жаль!
Вот, что из этого вышло.
39.
1. Вроде нет огня и дыма,
но я, все еще, горю.
Фотографиям любимой
много лет, а я смотрю.

Пожелтевшие альбомы
я листаю вновь и вновь.
Фотографии знакомы-
в них живет моя Любовь.

Рядом мы, а сверху надпись:”Я всегда буду твоей!”
Стала ты женой чужою, но не стала ты моей!

2. Вспоминаю о невесте:
вот романсы мы поем.
Были мы когда-то вместе.
Танцевали вальс вдвоем.

Помню о поре чудесной.
Шляпка стильная, вуаль…
Распевали вместе песни,
сочиняя под рояль.

Вот в одной из песен, фраза:”Я всегда буду твоей!”
Стала ты женой чужою, но не стала ты моей!

3. Помню конные прогулки,
лай собак, охоту, лис,
старенькие переулки…
Игры в карты - покер, вист.

Ты тогда со мной мечтала,
и мечта во мне жива.
Помню, как во время бала,
ты шептала мне слова,

как та надпись и та фраза:”Я всегда буду твоей!”
Стала ты женой чужою, но не стала ты моей!

4. Зря искал я счастье снова,
не стал более счастлив.
Вышла замуж за другого
ты, меня не разлюбив.

Вот письмо внутри альбома.
Аромат духов едва…
Почерком Ее, знакомым,
пером писаны слова,

как та надпись и та фраза:”Я всегда буду твоей!”
Стала ты женой чужою, но не стала ты моей!

5. Там у входа стоит нищий.
Грошик медный подаю.
Посещаю я кладбище.
Ее нет. Ее люблю.

Ее нет… Ее люблю…
Вспоминаю образ милый.
Сожалею и скорблю.
Вижу надпись на могиле,

как та надпись и та фраза: ”Я всегда буду твоей!”
Стала ты женой чужою, но не стала ты моей!

6. Ты лежишь. Земля сырая
сверху, снизу и с боков.
Я молюсь. Ворота рая
примут пусть мою Любовь.

Ты приходишь в сновидениях
ко мне, будто бы, жива.
И, под ангельское пение,
мне слышны твои слова,

как та надпись и та фраза: ”Я всегда буду твоей!”
Стала ты женой чужою, но не стала ты моей!
40.
Грустное стихотворение и не совсем в тему, но дело в том, что большая часть этого стихотворения была написана ранее, и когда Дмитрий Алексеевич, сел его дописывать он уже не мог выйти из темы. А ничего другого в альбомы у него не было.
Чужие заготовки он не помнил, кроме ”люби меня, как я тебя и помни обо мне”.
Но это показалось ему пошлым и совсем не к месту.
А так, вроде, мрачно, таинственно и должно было вызвать жалость…
То есть повел себя Дмитрий Алексеевич, как выразился сам, “словно влюбленный молодой дурак”.
Но, что поделаешь, уж такие мы, романтики!
41.
После бессонной ночи Дмитрий Алексеевич почувствовал себя совсем разбитым. Сходив в ресторацию и выпив стакан анисовой водки, Дмитрий Алексеевич, все-таки заснул, и проснулся к обеду. Почувствовав себя значительно лучше, пообедал и стал готовиться к визиту.
Для этого Дмитрий Алексеевич посетил лучшего цирюльника, порасспросив его адрес у полового. Побритый и подстриженный, только, что не завитый, обрызганный французской водой, писатель благоухал иностранным запахом.
Достав из саквояжа новые ненадеванные штиблеты, он около получаса ходил по ковру номера, разминая новую кожу. В конце- концов он натер себе мозоль и даже прихрамывал.
Что с ним происходило?
42.
Наверное, читателю знакомо это чувство волнения. Оно захватывает все Ваше естество. Вы, в нетерпении посматривая на часы, ждете встречи с Ней. Вам, вдруг, кажется, что стрелки остановились. Вы подходите к часам и прислушиваетесь, не встали ли они. Затем Вам приходит на ум, что часы сильно отстают, и Вы бежите, держа их в руках, чтобы сверить время. С Вами случается, то, что случается с военными ждущего назначенного часа, дабы идти в атаку. Вы не можете ни спать, ни есть, Вы ждете нужного сигнала.
И, тем не менее, рано или поздно, наступает назначенный час!
43.
На Дмитрии Алексеевиче все было новое. Не только штиблеты, но и платье.
Шитое по моде у лучшего петербуржского портного француза Рувилье, платье было из хорошей австралийской шерсти. Поглаженное гостиничной экономкой оно сидело на Дмитрии Алексеевиче, как влитое.
Он осмотрел себя в зеркало. Рубашки тонкого испанского батиста белы и накрахмалены. Галстук в полоску- в тему. Бриллиантовые запонки и булавка в галстуке гармонировали.
Все, как надо.
44.
Дмитрий Алексеевич, словно скакун, крутился перед зеркалом. А ведь ему уже шел тридцать пятый год!
После тех событий, которые произошли в его жизни, он сам не представлял, что может себя вести себя таким образом.
Куда подевались его философия и цинизм?
Оставшись довольным своим внешним видом, писатель, стал ждать обещанного экипажа.
Периодически, зачем-то, он выглядывал в окно.
Душа его пела. С таким полетом душевной организации недолго пределаться и в поэта!
Его не омрачало ничего. Ничего, кроме возможности вновь увидеть Жмыхова, и ноющей боли свеженатертой мозоли.
45.
К шести подъехала пролетка. Была она не очень роскошной, но добротной и чистой.
Благообразный возница преклонного возраста был по-крестьянски вежлив.
- Доброго Вам здравия, барин, -сказал он.- Барыня велела мне не задерживаться.
- И тебе доброго, - ответил Дмитрий Алексеевич. И сел в пролетку.
Рысак резво взял с места.
- О, да ты, братец лихач!- сказал Дмитрий Алексеевич, чтобы начать разговор,
- Так, барыня сказывали быстро Вас привезти,- ответил дед.- чтоб нигде не задерживался и в кабак, чтоб не заезжал.
Тут Дмитрий Алексеевич и спросил,
- Чья будет пролетка, мил человек, барина Сергея Михайловича?
-Нет, ейная, Лизаветы Михаловны.
46.
- Что ж, не барина?- стал допытывать Дмитрий Алексеевич извозчика.
- Не барин он мне, - обидчивым голосом, ответил дед. - Приживал он.
Пролетка довольно мягко ехала по городским улицам.
- Как это, приживал? Разве не муж он Елизавете Михайловне будет?- переспрашивал Дмитрий Алексеевич, стараясь узнать более.
- Нет. Он сын покойного барина Жмыхова.
-А, Елизавета Михайловна?
-Сказал же, барыня, вдова она будет Михала Герасимовича.
47.
Тут мне и стало ясно. Елизавета Михайловна, вдова покойного Жмыхова.
-Чего же ты любезный, покойного барином кличешь?- выпытывал Дмитрий Алексеевич.- Из купцов он.
-Да, пообвык я. Михал Герасимович так, ране велел. Все в графья метил. Вот Лизавету Михайловну и прибрал. Говорил покойный, мол, денег у него много, куры не клюют, а хочется ему благородного, чтоб чин по чину. Жена, чтоб на фартапиану играла.
- А что Лизавета Михайловна- графиня?
- Нет, но дворянского сословия. Из польского, правда.
- А как же вышло, что за Жмыхова она пошла? Я помню, он и лицом нехорош был, и характером крут?
- Да, тетка ейная, Лизавету Михайловну выдала. Сирота она была. Бесприданница. Шляхта ихняя приедет, да носом крутит. Видать из-за денег. У тетки тут, в губернии, имение было заложено, а тут и жених ейной племяннице и кредит можа отдать. Все одно к одному…Ну и дал покойный ей, тетке, денег.
48.
Действительно, этот Жмыхов - отец, был довольно богат. И не только по губернским меркам. Он содержал по губернии не только магазины, но и оптовые склады. Щедро раздавая взятки, умудрился поставлять зерно и провиант в государевы службы. Вот видать, и прикупил себе жену.
- Что любила барыня покойного?- расспрашивал Дмитрий Алексеевич.
- Не мово ума дело, любила- не любила. А только помер он, как положено плакала и год траур носила…
- А нет ли у барыни жениха?
- Нет. Охотников много, да не допущает она до себя. Говорит, небось они из-за денег, а она, мол, барышня романтическая, грит, любовь подавай. Все романы читает, да на фартапиану пиликает…
Дмитрий Алексеевич замолчал, и, некоторое время, размышлял об услышанном.
49.
- А слышал я, что покойный Жмыхов сына наследства лишил?- погодя, задал вопрос Дмитрий Алексеевич.
- Так и было.- Ответил возница.- За халиганство всякое.
- А чего ж он, Сергей Михайлович, живет у барыни?
-Жить не живет, а от барыни кормиться. Добра она слишком. Пустит он ее по миру. Чует мое сердце. Пока еще Феодор жив, не пустит, а, вдруг помрет, разорит ее Сергей Михайлович.
- А Феодор, это кто?
- Это Феодор Иоаннович, управляющий. Он, с Лизаветой Михайловной появился. Родственник ее дальний. Покойный и его взял. Пущай, говорит, раз Лиза хочет. Он, покойный, для Лизы старлся. Никого не любил, а в Лизе души не чаял.
- А что этот Феодор Иоаннович хорошо дело знает?
- Пока покойный жив был, ему, покойному, помогал. Широкой души человек Феодор Иоаннович. А Лизу, как дочь любит.
50.
Так незаметно, Дмитрий Алексеевич приехал к дому покойного купца Жмыхова. Это оказался, совсем не тот дом, который он помнил. Тот, видать, разобрали.
Ничто никак не напоминало дом, стоящий на этом месте, в бытность Дмитрия Алексеевича гимназистом. Совсем новый дом, средних размеров, не большой и не маленький. Сделанный в колониальном стиле, под зеленой крышей заморского железа, дом словно сошел с гравюры. Небольшой ухоженный парк, прямые аллеи, фонтан.
В глубине флигель для прислуги, конюшня.
Пролетка поехала по аллее, посыпанной красноватым песком. Остановилась недалеко от дома. Возле просторной ажурной беседки.
Елизавета Михайловна ждала писателя в просторной беседке.
Вместе с Сергеем Михайловичем.
51.
Увитая плющом беседка находилась сбоку от парадного входа в сам дом.
Елизавета Михайловна сидела, держа в руке “Вестник”, номер 7, за этот , 1913 год.
В нем было напечатанное эссе писателя под названием “Моя любовь”. Эту вещь Дмитрия Алексеевича я тоже читал. Мне понравилось. Дмитрий Алексеевич выписывал ее особенно тщательно. Написанное по мотивам его собственной жизни, эссе очень удалось. Несчастная любовь, и все такое… Дмитрий Алексеевич считал, что “Моя любовь” наиболее удачна из всей его любовной беллетристики.
Одета Елизавета Михайловна была в белое платье и Дмитрий Алексеевич, почему-то, вспомнил название книги “Женщина в белом”, хотя самого автора романа вспомнить не смог.
52.
-Здравствуйте, все.- сказал Дмитрий Алексеевич, обращаясь к присутствующим, и целуя руку Елизавете Михайловне.- Прекрасный вечер, не правда, ли?
Поздоровался и Сергей Михайлович.
- Добрый вечер. Действительно, добрый. А я, как раз Вас читала, - ответила Елизавета Михайловна, приподнимаясь. – А затем мы с Сережей из-за Вас спорили.
Дмитрий Алексеевич поцеловал ей руку, но, наверное, целовал чуть дольше, чем полагалось. Затем он не сразу отпустил ее, руку, а подержал немного в своей. Дмитрий Алексеевич и Елизавета Михайловна стояли друг напротив друга. Почти одного роста они смотрели друг другу в глаза. Что хотели они увидеть?
53.
- И что же Вы читали, и что же Вы спорили?- нелепая пауза была нарушена самим Дмитрий Алексеевичем.
Елизавета Михайловна ответить не успела. Ответил Сергей Михайлович.
- Да, вот “Моя любовь”. Мы только, что обсуждали, напечатанное Ваше в этом журнале. Я утверждал, что это все придуманное, а Элиза говорит, что таких чувств придумать нельзя. Я говорю, что Вы писатель, это Ваша работа придумывать и печатать. На том и на жизнь зарабатываете. Элиза же говорит, что это чистое искусство. Только чувствуя, можно написать такое. Она такая Ваша поклонница!
И, Сергей Михайлович, многозначительно добавил,- Я думаю, она заочно в Вас влюблена. Рассудите нас.
Последняя фраза, как-то сильно обратила на себя внимание писателя.
Дмитрий Алексеевич отметил, что Сергей Михайлович, ранее бывший с ним на “ты”, придерживался строгого официоза, называл на “Вы” и держал дистанцию.
С чего бы это?
54.
-Сережа, противный! Ты зачем выдаешь мои маленькие тайны? Да, влюблена, но, только…как в писателя.- Это была реакция Елизаветы Михайловны, при этом легонько она ударила Сергея Михайловича журналом, зарделась, и прикрылась им же.
- Я чрезвычайно польщен оказанным мне, как писателю вниманием.- Сказал Дмитрий Алексеевич.- Касаемо данного эссе, то здесь больше правды, чем вымысла. А, вообще, в моих произведениях что-то и правда, а что-то мои фантазии.
Нужно сказать, что в этот момент Дмитрий Алексеевич, как-то, перестал сожалеть о раннее потерянной любви, забыл и о Маше. Да, он забыл обо всем, кроме Елизаветы Михайловны!
55.
- Вот, Сережа, а ты упирался. Я была права. Мы же спорили именно об этом произведении. Ты проиграл, с тебя два фанта.
Это упоминание о фантах умилило Дмитрия Алексеевича и напомнило о далеком детстве.
Далее пошел ничего не значащий неторопливый разговор, естественно, о жизни в столице, о новостях двора, о творимых чудесах и бесчинствах старца Григория Ефимовича, о модах, о возможной войне с германцем и прочей ерундой. Затем гостю показали дом. Дом Дмитрию Алексеевичу понравился. Его так и подмывало спросить, как этот угрюмый купец умудрился заказать такой домину.
56.
Затем предложили скромный, как выразилась хозяйка, ужин.
Дмитрий Алексеевич просил, чтобы я ни описывал ужин и предложенную ему снедь.
Дабы не возбуждать бесполезного аппетита, напрасного выделения желудочного сока, и как следствие, язву желудка. Об этом его просил один знаменитый врач, специалист по внутренним болезням. Врач жаловался, что в произведениях уделяют слишком много внимания, рассказам, что было съедено, а это вредит здоровью.
Уступаю просьбе Героя и его знакомого врача по внутренним болезням.
57.
Тем не менее, на столе было все, что душе угодно.
Сам Дмитрий Алексеевич поесть любил и в еде толк понимал. Да и от выпивки не отказывался. Конечно, он уже не пил как в те, молодые годы. Пил он теперь дорогие вина и водки, хорошо закусывал, на завтра не откладывал.
Сергей Михайлович пил много, закусывал достаточно, хмелел, но, как и раньше, в молодости, держал себя в руках, хотя по нему было заметно, что он пьян.
За ужином разговор шел в основном о разных рецептах приготовления. Некоторые из них были весьма оригинальны и экзотичны. Например, узбекский суп из ежиков.…Ну, ладно, не буду.
Потом, по мере насыщения, потянуло разговор на возвышенные темы. Стали говорить о новых писателях, поэтах, художников. Вам это интересно?
Достаточно, что Елизавета Михайловна ела больше, чем едят дамы на всяких новомодных диетах, а в области искусства выказала большие познания.
Конечно же, сейчас и в провинции можно выписывать такие же журналы, как и столице!
58.
Не знаю, как развивались бы события, но около десяти часов Сергей Михайлович внезапно распрощался и ушел.
- Сережа, не играл бы ты сегодня. Я сон плохой видела.- такой фразой простилась с ним Елизавета Михайловна.
Из этого Дмитрий Алексеевич сделал вывод, что Сергей Михайлович по- прежнему игрок.
Дмитрий Алексеевич и Елизавета Михайловна остались одни. Правда, периодически появлялся Теодор Янович. Этот самый дальний родственник Елизаветы Михайловны, которого возница нарекал Феодором Иоанновичем. Появлялся Теодор Янович, чтобы приглядеть за столом, отдать затем указания прислуге и сильно не докучал.
59.
- Опрометчиво Вам оставаться наедине с незнакомым мужчиной,- неловко пошутил Дмитрий Алексеевич- мало ли что...
- Думаю, моя репутация настолько непогрешима, что для злословия повода пока не было. И положенный срок я выдержала. Да, и Вас незнакомым мне не назвать. Я действительно, Ваша поклонница и Вас знаю хорошо по Вашим произведениям. И Сережа, мне Вас характеризовал всегда с хорошей стороны. Говорил, вот когда-нибудь Дмитрий Алексеевич приедет в Т., я Вас познакомлю. Вот это настоящий человек. Так мне Вас нахваливал. От Сережи такое редко можно услышать. Вечно он всех ругает,- вот так и сказала Елизавета Михайловна!
60.
Дмитрий Алексеевич удивился такому своему портрету, нарисованному Жмыховым. Он считал себя человеком обыкновенным, а случившиеся с ним в юности неприятности старался не вспоминать. Новых же проступков старался не совершать. Но, услышать такую похвалу от Жмыхова Дмитрий Алексеевич ни коим образом, не ожидал.
Или тот желал прослыть другом известного писателя?
61.
Дмитрий Алексеевич чувствовал, что между ним и Елизаветой Михайловной происходит какое-то электричество. Текущая неторопливая беседа, то, о том, то об этом была как бы сама по себе, а вот сердца их, души их говорили сами по себе.
Как могли сердца и души их говорить? Непонятным для объяснения способом: посредством глаз, жестов или другим, необъяснимым способом. Может, это какие-то , нераскрытые наукой гипнотические связи, флюиды, или запахи, действующие на подсознание.
Читал я давеча новомодного Фрейда. Сдается, что этот Зигмунд упростил все на свете. Нельзя его теориями объяснить то, что происходило с Дмитрием Алексеевичем и Елизаветой Михайловной!
Они были выше этого!
62.
Затем Елизавета Михайловна сыграла на фортепиано Шуберта. Может быть не профессионально, но темпераментно и Дмитрию Алексеевичу понравилось. Елизавета Михайловна под секретом призналась, что сочиняет романсы и даже спела два.
Вот один:
63.
Могу я снова стать твоей,
если любви ты не боишься.
Если вернуться, вдруг, решишься.
Страх, если у моих дверей,

тебя опять не остановит,
то ждут тебя мои объятья.
А боле нечего сказать. Я
знаю, жизнь тебе готовит

за возвращение сюрприз,
но промолчу. Мной выбран из
тысяч лучший вариант:
моя любовь- вот бриллиант,
который ждет тебя.

Не дурно ж, правда ль?
64.
А вот другой:

Дарю тебе
свою любовь
Не позабудь.
Навек твоя.
Тебя люблю.

Любовь бывает только вечной,
а остальное – не любовь.
Если прошло все скоротечно,
забудьте и ищите вновь
свою любовь.

С годами чувства пусть остыли,
но не угасли, тлеют чуть.
О, Боже, как тогда любили,
волнения теснят мне грудь.
Не позабудь

и ты, мой друг, минут свиданий
в беседке сада у ручья,
тех клятв в любви и тех страданий,
что вынесла душа моя.
Навек твоя,

я претендентам отказала,
тебе оставила любовь свою.
Я по ночам портрет лобзала,
что в медальоне бережно храню.
Тебя люблю,

другим мужчинам не подвластна.
Я сохранила преданность тебе.
Пусть говорят, что я несчастна,
я лишь покорно следую судьбе.

Дарю тебе
свою любовь
Не позабудь.
Навек твоя.
65.
Эти стихотворные прожекты, интересующей Дмитрия Алексеевича особы, произвели на него неизгладимое впечатление.
Характеризовало это Елизавету Михайловну, как особу в высшей степени возвышенную и романтическую.
Пела она мягким грудным голосом, как-то особенно страстно и Дмитрий Алексеевич понял, что не хозяин он уже своим чувствам и поступкам….
66.
Я не буду описывать все встречи Дмитрия Алексеевича и Елизаветы Михайловны. Их было много. Так и целый роман можно написать.
Стал Дмитрий Алексеевич посещать Елизавету Михайловну регулярно. Сергей Михайлович такому естественному ходу событий не мешал. И даже, потворствовал.
Сначала Дмитрий Алексеевич только ужинал, затем стал обедать у Елизаветы Михайловны. Их стали часто видеть в театре, в синематографе. По городу поползли слухи, что у них роман, и не исключена скорая свадьба.
67.
Именно, влюбленными они и были, чего и не скрывали.
Дмитрий Алексеевич несколько поостыл в работе, и только настойчивость Елизаветы Михайловны довела новый трехтомник до издания.
Нужно сказать, что сам Дмитрий Алексеевич уже и не писал, а только диктовал Елизавете Михайловне. Елизавета Михайловн делала нужные коррективы, от чего произведения только выиграли.
Не секрет, что мужчины не выписывают так витиевато детали, и не создают изящных мелочей.
68.
В июле 1912 года сыграли свадьбу.
Свадьба совпала с выходом нового трехтомника. Но, оглушающего успеха этот трехтомник не имел.
Хотя весь тираж и раскупили, но повторного тиражирования не потребовалось. То ли тираж сам по себе был слишком большой, то ли новое мало отличалось от старого. Почему издание не вызвало такого интереса, мне это не известно. Факт остается фактом. Думается мне , что удачные произведения создаются душами терзающимися.
А у Героя и Героини все было прекрасно…
69.
Все же потраченные деньги вернулись десятикратно, да и Бог с ним, с искусством.
Молодые съездили в Париж, Берлин, посетили Прагу, Вену, Будапешт. Поездкой остались довольны.
70.
Молодые переехали жить в столицу.
Коммерческое дело покойного купца было выгодно продано. На вырученные деньги были куплены акции русско- американской алмазной компании.
Получаемые дивиденды, обеспечивали безбедное существование. Достаточные доходы приносил дом и два имения в Т. губернии.
Верный Теодор Янович переехал с ними и вел все их большое домашнее хозяйство.
Казалось, что еще нужно?
71.
Елизавета Михайловна уже была тяжела. Дмитрий Алексеевич ждал своего первенца. Живот был острый, по всем приметам предполагали мальчика. И имя придумали- Алексей, в честь отца Дмитрия Алексеевича. Был это 1913 год.
Вся прошлая жизнь стала для Дмитрия Алексеевича, чем-то очень далеким. Быстро вжился он в роль любящего мужа и будущего отца.
Или возраст способствовал?
72.
Судя по приметам и подсчетам, оставалось недолго до рождения ребенка, когда в Петербурге появился Жмыхов. Сначала он письмом известил о своем прибытии, вскоре, появился и сам.
Как-то, придя из дворянского собрания, Дмитрий Алексеевич, застал Жмыхова у себя дома. Жмыхов, по-прежнему не вызвал у Дмитрия Алексеевича и его приход вызвал у Дмитрия Алексеевича внутренний протест.
Жмыхов периодически выпрашивал деньги у Елизаветы Михайловны, которая чувствовала, какую-то свою вину перед ним в связи с лишением его наследства и деньги ему давала. Кроме того, Елизавета Михайловна в силу доброты своей считала Сергея Михайловича человеком слабым, несчастным. И, как христианка, стремилась помочь ему.
Дмитрий Алексеевич, как ему это не было неприятно, не считал себя вправе препятствовать этому.
73.
Однако, Жмыхов, сильно проигравшись и , следовательно, задолжав большую сумму денег более профессионально подготовленному шулеру, стал требовать денег и от Дмитрия Алексеевича, ссылаясь на то, что помог ему удачно жениться.
Возмущение Дмитрия Алексеевича привело к тому, что Жмыхов стал угрожать ему компрометацией. У, него, Жмыхова будто было письмо, написанное Дмитрием Алексеевичем убиенному промышленнику Казарину, которым Казарин и был вызван на злополучную карточную сессию.
74.
Таковое письмо, действительно, в свое время писалось Дмитрием Алексеевичем. Но, приглашался промышленник на карточную игру, а убийство было экспромтом Жмыхова и остальных. В ходе следствия и суда отсутствие данной улики позволило защите доказать невиновность Дмитрия Алексеевича.
Появление письма могло привести к новому возбуждению следствия.
Писатель сильно обеспокоился.
75.
Не хотелось Дмитрию Алексеевичу, чтобы делото ворошить начали. Боялся он следствия, понятно.
  Посетовал, а делать нечего. Дмитрий Алексеевич тайком от супруги начал откупаться от Жмыхова. Жмыхов от обоих супругов питался, а все мало было ему, тянет и тянет. Возрастать стали аппетиты у Жмыхова. У Дмитрия Алексеевича уж и наследник народился, а Жмыхов, дай, да, дай.
В конце- концов решил Дмитрий Алексеевич как-то от Жмыхова избавиться. Решил на себя грех взять и продумал сделать как это. Даже способ продумал.
Да не успел. Не взял греха на душу.
76.
Тут и война 1914 года началась. Полетело все в тартарары. Что уж там братья Николай, да Вильгельм, да Франц-Иосиф не поделили, но, кашу, вместе с Антантой, они заварили. А расхлебывать пришлось всему человечеству.
Началась мобилизация. Жмыхова резко, как-то призвали, и он пропал из виду Дмитрия Алексеевича. Дмитрий Алексеевич о нем больше ничего не слышал. Убили или еще что.
77.
Дмитрия Алексеевича призвали позже, в начале 1915-го и направили в штаб Западного фронта, заведовать фронтовой газетой. Там и встретил сначала февральский, затем октябрьский перевороты. В 1918-м году семью он отправил в Париж. Сам остался в Петербурге и пытался работать в какой-то большевистской газете, но не сработался, чуть его не посадили, могли и расстрелять и, в 1920-м году, он оказался в Константинополе. Я, лично, его там встретил в 1928 году. Жил он под чужим паспортом, с которым бежал из Совдепии. Дмитрий Алексеевич, к тому времени, изрядно опустился, пил, и перспективы никакой не видел. Горько сетовал, что потерял жену и ребенка. Когда я стал допытываться, что ему о них известно, он махнул рукой и сказал, что Елизавета Михайловна удачно замужем и проживает, где-то в предместье Парижа.
78.
Я, как старый его знакомый, поругал его, что он много пьет и так долго не протянет. Знаете, что он мне сказал? Он сказал, что умер в тот день, когда получил письмо от Елизаветы Михайловны, где она сообщает, что выходит замуж за другого…
Тогда он и рассказал мне всю свою жизнь. Дал мне тетрадь с набросками. Просил, что если вновь вернусь к литературе, написать его историю. Вскоре я попал в Грецию, Сербию, а затем уже, во Францию. Потом мне рассказывали, что Дмитрий Алексеевич умер там же, в Константинополе, в нищете. Году в 1930-м. А жаль, неплохой человек был. Мир его праху!
79.
Жену его я, случайно, повстречал уже в Париже. Год это был 1932-й. Я был водителем такси и, случайно, ее подвозил. Она была с солидным господином, французом, одета хорошо. Из их общения я заключил, что это или муж или постоянный любовник. Елизавета Михайловна была по- прежнему хороша. Меня она не узнала. Я ничего не сказал ей. Когда она вышла, я перекрестил ее вслед…
80.
В конце я решил привести стихотворение, написанное Дмитрием Алексеевичем, в той же тетради. Оно не имеет прямого отношения к теме, тем не менее….
Вот, как было написано:

1. Никто меня и не узнал,
а за моим слепым фасадом,
никто из вас не распознал,
что дальше за увядшим садом,

корявым, блеклым, есть другое.
И только присмотреться надо:
за тучей - небо голубое!
Там за колючею оградой,

из розовых красивых плит
дворец прекрасный возведен
и парк красивейший разбит.
Никто не знает, слыша стон,

как петь могу под арфы звуки,
все песни, сочиняя сам.
Вместо любви терпел я муки,
взывая тщетно к небесам…

2.Я находил, и брань, и лесть.
И только матерью любим
я был таким, какой я есть.
Меня все видели иным.

Отец меня, быть может, знал.
Для остальных я был чужим:
Стихи и песни сочинял,
любовью к ближним одержим!

Лишь принят ближними своими
без переделок…


3. Для чего-то,
вписали в паспорт чье-то имя,
чтоб был похож я на кого-то.
По принятым везде лекалам,
меня никак не раскроить…

4. Бродил по затемненным залам,
искал Ее, хотел любить!
Всегда мечтал о встрече
с той, которая была мечтой.

Да так мечтою и осталась…
Всю жизнь я промечтал о ней.
Любовь на небе размещалась,
ей тесно было средь людей.

Я буду, до скончания дней,
петь о любви моей.

4. Храм души моей прекрасен.
Где-то я и не такой,
чтобы понятен был и ясен.
Вы поймите, я другой,

но, вам, бесспорно, неопасен.
Хотя, конечно, и чужой.

Вы, глядя, на мою лачугу,
узреть не сможете колонн,
что подпирают небосклон.
Цветы разбросаны по лугу…

5. Мерить аршинами простыми
то, чего нельзя измерить?
Те, кто знают мое имя,
смогут и в меня поверить.

Те, кто видит только номер,
мою душу не узнают,
я для них давно уж помер,
что я жив, не понимают.

6. Напрасно я хотел казаться,
таким как все. Мои стихи
после меня могут остаться.
Они и вехи и штрихи

моей судьбы. Я доверял
перу, бумаге и искусству…
Но, я с годами растерял
некоторые свои чувства.

Но, верю, что меня поймут,
и даже, вспомнят добрым словом,
те, кто меня переживут.
Во мне, под обликом суровым,

очень ранимый человек…
его засыпал сверху снег!
Послесловие.
Да, простит меня читатель, за такое окончание моего повествования. Я не мог поступить иначе. Если бы я это придумал сам, наверное, конец был бы куда красивее. Я и так сократил заключительные печальные места повествования.
Я, после войны, вообще, бросил писать. Сделал одно исключение: написал то, что мне рассказывал Дмитрий Алексеевич и то, что видел потом сам.
Я обещал ему. Я не имел права ничего придумать иного…
Хотелось бы, как в сказке. Они вместе прожили до глубокой старости и умерли в один и тот же день.
Но, на самом деле, так печально закончилась, начавшаяся романтически, история. Одна трагедия среди миллионов других трагедий…

РФ,г.Качканар,
2007-07-24-
2007-07-30,
2007-08-02.