Первый раз в Сочи

Приехал я в Сочи глубокой ночью, приехал не летом, а в начале зимы, приехал не отдыхать, а работать. Представьте себе слабый свет в вагоне в четвёртом часу ночи. По вагону проходит человек и кричит практически под каждое одеяло: "Через полчаса Сочи! Вставайте, собирайтесь, готовьтесь". Это проводник вагона. Я на него, в принципе, не обижаюсь – работа такая беспокойная, ходить, людей будить. Да к тому же мне в Сочи и нужно было. В окнах вагона мелькают обрывки темноты, сливающиеся в одну рваную и холодную ночь. Пробегают огоньки пустынных станций: Лазаревская, Лоо, Дагомыс. Это я уже потом я узнал и запомнил эти названия, а пока я сонно вглядываюсь в огоньки за стеклом и с ужасом думаю: «Куда я еду, зачем?». Огни плавно движутся. Вагон наполнен странным, неизвестным запахом. Вот теперь и странный свет. Рельсы лопаются, из одной получается две, из двух выходит четыре. Колёса звенят и свистят, шпалы с рельсами замирают и укрываются матовым светом станционных прожекторов. В пространство вагона врывается прохладный южный воздух. Коляски, мешки, узлы, чемоданы. К ним какой-то непонятный художник пририсовал руки, ноги, лица людей. Эти люди зачем-то спешат выйти, уйти, убежать от меня и поезда.

Вслед за своими нехитрыми пожитками я вдруг возник в городе Сочи. Город спал, я проснулся. Город готовился проснуться, я намеревался поспать в каком-нибудь вокзальном кресле до утра. Можно легко сориентироваться в большом городе, на шумном вокзале, где хотя бы малая часть толпы идёт в необходимую тебе сторону, но на провинциальной станции всё по другому. Вышли из вагонов, разбежались как тараканы в разные стороны целеустремлённые господа аборигены. Укатили на такси толстосумные отдыхающие, пойманные тут же зазывалами. И вот я один на тускло освещённом перроне, только курят ленивые проводники у вагонов, да старый армянин спрашивает у такого же старого армянина, но милиционера, где находится ресторан. Милиционер, проявив большое участие, открывает двери закрытого на ночь ресторана и сам скрывается за ними. Темно и прохладно, и не будь у меня тёплой куртки на плечах, я, вероятно, начал бы стучать зубами от холода. Ноябрь. Ночь. Сочи. Пальмы в кадках под открытым небом. После долгих поисков открытых дверей, я с сумками вхожу в ночной зал ожидания вокзала.

Редко доводилось мне видеть такие залы ожидания, разве что в Петербурге на Московском вокзале, когда все ночные поезда уже отбыли, а утренние ещё не прибыли. В Петербурге в таком зале я увидел больше половины вполне приличных людей, удерживаемых здесь обстоятельствами нашего непонятного времени. На Сочинском вокзале лишь каждого десятого можно было назвать господином сколь нибудь приличным. Остальные были нищие, за которыми в наши дни уверенно прикрепилось звание «бомж». Само слово это, мне кажется, попахивает чем-то грязным, тухлым, отдающим дешёвым вином и денатуратом. Всё разнообразие этих запахов я нашёл полным букетом в зале ожидания Сочинского вокзала глубокой осенью 1994 года. Но на улице было слишком холодно, потому я и выбрал себе здесь в меру чистое кресло с надеждой покинуть его на рассвете. Спать не пришлось. Люди курили, шевелились, поругивались и откровенно дрались за место, за пирожок, за глоток воды. Кто-то искал сортир, кто-то громко хохотал, запивая свой смех из бутылки, кого-то выводила милиция. Впрочем, милиция лишь изредка и крайне нехотя заходила в зал. Люди в форме быстро оглядывали помещение и уходили, нисколько не интересуясь пьяными женщинами, спящими на подоконниках и детьми, лежащими на холодно бетонном полу. Газеты на полу может хоть как-то предохраняли детишек от холода.

В основном я наблюдал за большими часами в центре, на которых изредка менялись цифры, напоминая о вялотекущем времени. Иногда на табло высвечивался номер и название ожидаемого поезда, затем он приходил, приводя в зал двух-трёх человек, наконец, надпись исчезла. Возвращалось ужасное однообразие томительного ожидания.

Ненадолго привлёк моё внимание ободранный, обпившийся мужичишка, который подходил ко всем обособленно сидящим женщинам. Женщины, впрочем, это были тоже оборванные и, видимо, известного ему круга. Иногда мужичёк ошибался и подходил к внешне приличным дамам, впрочем, и у тех и у других он задерживался ненадолго. Не успевший сказать двух-трёх слов, он выгонялся неприличными ругательствами, плевками и простым мордобоем. Били его и женщины и сидящие (лежащие) рядом их законные и незаконные мужья, но и битый он продолжал свой путь, видимо серьёзно считая себя опытным обольстителем. Когда все возможные его жертвы были обследованы, старый оборванец посидел, отдохнул и пошёл на второй круг. На этом мой интерес к нему был исчерпан.

Рядом со мной чрезвычайно долго и неприлично ругались муж с женой, сидя на огромном числе тюков и ящиков. Утро приближалось, но приближалось так медленно, что казалось воспитанием этого утра, занимались только совершеннейшие лентяи и откровенные сони. Минуты тянулись по четверть часа. Правильно говорят английские подданные – «Нельзя быть спокойным и счастливым, если ты постоянно чего-то ждёшь или носишь тяжести» относительно ожиданий я обмолвился, о переносе тяжёлых вещей речь ещё предстоит впереди.

Работа, работа! Большинство относится к ней, как к некому способу зарабатывания на жизнь; другие стараются ещё найти в этом занятии интерес; некоторым это даже удаётся. Когда я сидел в холодном и неуютном здании Сочинского вокзала, я менее всего думал об этом. Нет, конечно, я знал, работа мне нужна, но знал это как-то внутри и глубоко, так что понятие это никак не соотносилось с моими мыслями. Вообще я редко анализирую свои мысли, но если иногда это делаю, то обнаруживаю, что с реальными событиями они редко связаны непосредственно. Они скользят по поверхности какой-нибудь важной проблемы, упираются в неё и отскакивают, запасаясь при этом всякими поводами отложить главное и заняться чем-нибудь другим.

Сижу, значит, и думаю: «Вот Сочи, где-то рядом море, надо будет сходить, посмотреть. Но ожидание закончилось, наступило таки утро, я собрал мысли в кулак, чтобы отыскать мою первую серьёзную работу, вернее её местонахождение.

Утром в Сочи, как впрочем, и в любом другом месте, все бегут и спешат. Маршрут выбит у каждого в его головном расписании. И вот человек идёт себе строго по плану, никуда не сворачивая, каждый в свою сторону. О чём думают в это время люди? Да о чём угодно, только не о дороге, потому спрашивать в такое время как пройти туда-то не принято. Каждый знает куда идти, а ты не знаешь. Это непорядок! Непорядок наши граждане не любят вообще, а по утрам просто не терпят. Может, какой-нибудь сердобольный гражданин в середине дня и указал бы вам путь, да ещё бы надавал всяких «полезных» с его точки зрения советов, как дойти, куда и стоит туда соваться. Однако утром он этого не сделает. Утром он вообще мало чего нормально понимает, он уже полон предвосхищением своего трудового дня, он уже мыслями со своими сослуживцами, он почти готов с ними поболтать и даже поболтать о вас, как о типе, который не знает куда идти, но самого вас он не замечает. Странные они, эти утренние граждане.

Но есть, слава Богу, есть, попадаются люди утром, которые никуда не торопятся. Это пенсионеры и школьники. Первым спешить вообще некуда, вторым торопиться и надо бы, но уж дудки. Школьник торопиться медленно, причём, чем он меньше (моложе) тем тихоходней его спешка. Вот у кого можно выведать, как найти, например, Гидрометцентр. Увы, часто сведения школьников противоречивы и руки их странным образом показываю в противоположные стороны. Зато пенсионеры могут уточнить ваш курс, и вы даже можете попасть куда нужно. И вот такой человек пенсионного возраста, непонятной для меня национальности и достаточно старый, действительно указал мне верную дорогу к Сочинскому Гидрометцентру. Да! Знает кое-какой народ кое-что или может почти всё. И это здорово!