Зимой 46 года

Зимой 46 года, устроившись работать уборщицей при шахтерском общежитии города Еманжелинска, Елене Григорьевне выделили комнатушку в соседнем бараке. Удобств не было: в полу щели, полчища клопов, рысью носившихся по стенам.
Соседи говорили, что зловредных насекомых развели зеки, проживающие здесь во время войны. Но после мытарств, скитаний эта коморка и настоящая железная кровать с мягким матрацем, набитым соломой, одиннадцатилетнему Шурику, сыну Елены Григорьевны, показались царскими.
У мальчишки появилось много друзей из близлежащих дворов. Взрослые не вникали в мир детворы. Время было трудное, послевоенное. Родителей больше занимали житейские проблемы. А у плохо одетых и полуголодных детей все же находились маленькие радости.
Когда Шурик с матерью переселились в барак, зимние каникулы только начались и детвора могла днями пропадать на дворе: кататься с горок, скользить по льду замерзшего озерца. Сколько было шума, визга, смеха. Даже если кто-то между собой подерется, то жаловаться домой не бежит.
В зимние короткие дни смеркалось рано и ребятня, собравшись у кого-нибудь дома, сушила на печке валенки и при свете керосиновой лампы рассказывали страшные истории о домовых, после чего с дрожью разбегались по квартирам, оглядываясь на улице на каждом шагу.
В бараке проживали в основном мужчины – шахтеры и Шурик приловчился заниматься торговлей папирос. Выпросив у матери в день ее получки несколько рублей, закупил на них несколько пачек. Как только у работяг деньги кончаются, даже на курево не хватает, они идут к мальцу две-три папиросы «стрельнуть» в долг.
Мальчишка на листе каждому записывает: кто, сколько возьмет, а в день зарплаты взрослые приходят рассчитываться чуть по завышенной цене. Имея рубль-два прибыли, Шурик был рад, но сам он никогда в жизни не искурил ни одной папиросы, ничего хорошего в курении не находил. Хватило однажды, в 44 году, еще на станции Крымская, когда в дубовой роще в подбитом танке рядом с их домом, найдя окурок, он попробовал затянуться, вдохнуть и с тех пор зарубил – это дурная привычка ни к чему. Лучше глоток свежего чистого воздуха.
В тот год на строительстве в городе были задействованы немецкие военнопленные. Их было очень много, жили в полуразрушенном здании, обнесенном колючей проволокой. Когда их вели в колонне со стройки, то вид у них был плачевный.
Шурику было жалко их, хотя он знал, что это из-за них он остался без отца, один с матерью. Многие женщины, которые проходили мимо и впервые видели «живую немчуру», давали пленным махорку, так как те все время просили: «Матка, табак!» А кое-кто даже, со слезами на глазах, протягивал им кусочки хлеба.
Конвоиры не запрещали, только однажды Шурик слышал как один, выматерившись, сказал: «Что за дуры русские бабы! Их мужей, детей убивали, а они последний кусок хлеба врагу протягивают!» На что одна молодая женщина ответила: «Так ведь жалко, люди же! Их, наверно, тоже погнали воевать, как и наших».
С годами Александр понял, что люди сами творят зло, а от окружающих ждут понимания. В китайской философии есть утверждение, что»каждый человек должен чувствовать себя спасителем Мира». Александру в прожитой жизни все же везло – он встречал больше хороших людей и в России и живя здесь, в Германии.
Он плохо говорит по-немецки, но когда общается с местными, они с пониманием относятся к нему. Шесть лет назад он попал в больницу: в почках камни, надо было делать операцию. Естественно, проходил медосмотр. На вопрос врача ответил как мог: «Извините, я плохо говорю по-немецки». Тот в ответ довольно недоброжелательно : «Плохо понимаешь, плохо говоришь – цурюк в Сибирь». Александр улыбнулся и сказал: «Охотно, только с Вами!» Врач расхохотался. Инцидент был исчерпан и не осталось никакой обиды. Так проще, легче жить на свете.
Это давно понял Александр и в тяжелые минуты, когда на сердце лежит тоска, печаль, он немного пошутит, посмеется с кем-то. Или запишет свои воспоминания о далеком детстве и душа как-то оттает.



Александр Самохвалов