Грязный анекдот

«…Смерть самых лучших намечает –
и дергает по одному…» -
написал когда - то Высоцкий. Как бы там ни было, но для каждого человека, ему близкий – есть этот искомый «самый лучший». Да, что говорить, смерть вообще – штука малоприятная…
в одной из множества колоний, коими спокон веку славится наша богатая держава, умер зек. Событие, скажем, на сегодня вполне обыденное. И потому, не буду распространяться на то, от чего, и сколько он мучился, прежде чем Господь забрал его безгрешную душу; не буду щеголять специфической терминологией. Короче, бодренько накатали на него «Акт о смерти» - дескать, мы - нижеподписавшиеся, имярек и прочие, составили,…удостоверились…на боль и свет не реагирует...осужденный по статье Гольдензон Борис Петрович, 1947 года рождения, срок не досидел, по причине усопления, или как там правильно по–русски. Диагноз посмертный, автографы т.д. Через несколько дней родственники покойного получают телеграмму: «Беспредельно скорбим и даже глубоко – очень глубоко – в душе соболезнуем вашему горю, но не соизволите ли приехать и забрать остатки, так как у колонии нету «бабок» на похороны.»
И, выплакавши определенную толику влаги, приготовив все для данного события, включая одноименную яму – с гробом поехали. Пройдя бюрократические коридоры и получив на руки драгоценное разрешение на захоронение, уткнулись лбом в двери морга. Навстречу вышел чуть трезвый судмедэксперт, и радушным хозяином пригласил их в свое царство. Шагнув в ароматный зал, женщина отдышалась и запричитала:
- Сыночек мой, милесенький! Да, на кого же ты нас покинул! Мы живы, а ты нет! Ты нет, а мы, слава богу!..
Пока, наконец, судмедэксперт, обалдев от текста, не спросил:
- Я конечно, мадам, извиняюсь, что вторгаюсь в интимные сферы Вашей беспутной жизни, но, сколько вам годков – то?
- Глупый вопрос. Ну, предположим – сорок.
- Да хоть пятьдесят. Это не мое холопье дело, но Вы биологически не можете быть ему, в смысле покойничка, мамашей. Вот скажем – женой, или на худой конец, сестренкой – тут и проблем не возникает. Гражданка дорогая, я понимаю и даже восторгаюсь способностям медицины, я даже сам, если Вы заметили, принадлежу к этой касте. В институте читал о криотерапии и благотворном влиянии макияжа. Но, пардон, - вы же на червонец лет младше его.
Дамочка в крик, вой, сопл…в смысле - слюни:
- Хам! Сволочь! Поц! Какое вам дело до того как я выгляжу! Может у меня свекровь – сука. Может у меня муж – такой же, как ты дебил! Понаприехало тут лимиты – нормальному россиянину плюнуть негде. Короче, отдайте мне сына.
- Сына! Как же! Да по бумагам он, Гольдензон Борис Петрович – 1947года.
- Что? Ты пьян – иди, похмелись! Гольдензон. Но не Борис, а Геннадий Петрович. И сколько Вам повторять – не 1947, а 1974 года рождения.
- Послушайте, хватит меня оскорблять. Да, я слегка уставший. И, может быть, (я не отказываюсь) может быть – он…он семьдесят четвертого, неурожайного, года. Вполне возможно, и у него, как и у Вас была тяжелая жизнь. Ибо на вид он очень плох. А, впрочем, ему уже на это наплевать…
Мамаша стала чуть краше свого сынка, когда встретилась с ним лицом. А после того, как через час вернули чувство в ее тело – полгорода наслаждалось театром одного актера. Филатов, с его «Сказкой о Федоте», и рядом не сидел.
Светомузыка. Децибелы. И много лингвистических оборотов. А в двух словах:
«Ошибка вышла. Вот о чем молчит наука:
хотели кушать – и съели Кука.»
Поняли?! Аплодирую!
А для иных объясняю:
Спецотдел перепутал имена и депешу отправил ни туда.
Резонанс, конечно, был широкий. Правда, в газету сие не попало. Да и не очень – то хотелось.
В общем, сынка пришлось отпустить по амнистии. Хотя, ему предстояло еще года три «отмотать до звонка». Раба божьего Бориса, как родственника, похоронили в семейном склепе. И в день его смерти его ставили свечку за упокой души. Неведомо, что натворил он в бытность жизнелюбия, чем прогневил самый гуманный советский суд, но невольным своим добрым поступком заслужил прощение.