Jeff?

Тебя зовут Джефф. Или Джессика. Или все-таки Рейчел? Это все было не важно. Ты хотел, чтобы тебя звали Джефф. Ты курил женские ментоловые сигареты, носил бесформенные рубашки и узкие джинсы. Ты говорил прокуренным голосом и пил пиво из больших бокалов «Tuborg». Ты уверенно клеил девушек и так же уверенно клеил парней. Ты вообще был уникальным... парнем? Ты говорил мне, что жизнь дается один раз, и раз уж тебе так не повезло, то это еще не повод не повернуть все в свою сторону. Ну, хоть как-нибудь. Ты приводил новую пассию к себе домой и устраивал ей тест. Ты прикуривал от конфорки на плите. Ты всегда так делал. Но если твоя новоиспеченная любовь на ночь, или сутки, кривилась и говорила: «фу, Джефф, ты прикуриваешь от конфорки? Но это же просто ужасно», то через пятнадцать минут она оказывалась там же, где ты ее подобрал.
Ты любил убивать время в моем обществе и ненавязчиво жаловаться на свои проблемы.
- Фриц, сегодня мне звонили родители.
- Фриц, они обещали приехать.
- Фриц, меня, кажется, собираются увольнять.
- Фриц, от меня ушла девушка.
- Нет, ты не понимаешь, ОТ МЕНЯ УШЛА ДЕВУШКА. Она, от меня. А не я, от нее.
- Фриц, может, ты скажешь хоть что-нибудь?
Пауза.
- Фриц, мама хотела бы тебя увидеть на семейном ужине в конце следующей недели.
- Джефф. Ты подстригся?
 Сия философская фраза, высказанная после общего потока твоих слов, тебя естественно выбивает из колеи. И так продолжается уже много лет.
Ты звонишь вечерами, говоришь, что проснулся один и тебя это пугает. Ты просишь приехать. Ты приезжаешь сам. Ты засыпаешь на моем диване. Утром ты говоришь, что прекрасно выспался. Ты снова звонишь через пару дней. Ты говоришь, что у тебя идет кровь, что ты перерезал вены, что ты вот-вот потеряешь сознание. Что если я не приеду, то ты сядешь за руль и приедешь сам. И моя смерть, конечно, будет на твоей совести. И я приезжаю. И ты и сидишь на кухне, на полу, в луже крови и пьешь пиво.
- Джефф. Ты круче, чем кретин. Ты дебил, – говорю я, флегматично облокачиваясь на косяк.
- Но! Это был прекрасный повод увидеть тебя этим замечательным вечером, - ты улыбаешься горлышку бутылки, и, кажется, отрубаешься.
Ты просыпаешься утром и говоришь, что ничего не помнишь. Что у тебя болят руки, и что ты очень расстроен тем фактом, что я спал не в твоей кровати. Тебе меня не хватало. Я говорю, что ты тотальнейший идиот, и уезжаю. Проходит день. Один, другой. Ты не звонишь, я не звоню. Просто у меня нет подобной привычки, а ты, видимо, наконец, нашел себе приличный предмет для обожания.
Но в конце недели телефонный звонок все-таки раздается. И, о боже, это твоя мама. Она говорит:
- Фриц, мой милый мальчик, мы все-таки увидим тебя в воскресение, или нет? Мы очень на это рассчитываем. У нас к тебе есть довольно важный разговор.
И я говорю:
- Да, мэм. Конечно, мэм. Обязательно, мэм. До воскресения, мэм.
А потом я иду, занимаюсь какими-то бессмысленными делами, размышляю на тему того, какой разговор может быть у ТВОИХ родителей со МНОЙ.
Ты стоишь на пороге в белом плаще, подпиливаешь ногти и недовольно смотришь на меня.
- Почему так долго?
- Долго что?
- Почему ты так долго шел к двери.
- Может, потому что ты забыл нажать кнопку звонка?
- A-ah, forget about it.
Ты отмахиваешься, ты вполне по-хозяйски находишь в баре бутылку пива, ты падаешь на диван, ты закуриваешь.
- Мамочка уже звонила?
Я киваю.
- Она сказала, что у нее к тебе очень важный разговор?
Я киваю.
- Okay. Тогда завтра в семь я надеюсь лицезреть тебя в своем доме. И да, Фриц, - ты подходишь ко мне, стоящему на пороге комнаты, ты наклоняешься, ты шепчешь мне на ухо, - я надеюсь, ты БУДЕШЬ на высоте.
А потом наступает воскресение. И я сижу у тебя дома, я пью коньяк, я курю, я думаю, что мог бы сейчас быть в каком-нибудь клубе. Я думаю, что мне чертовски неуютно в очередной раз общаться с твоими родителями. Я сажусь за стол, где уже сидишь ты, твоя мамочка и твой вечно благовоспитанный отец.
Твоя мамочка говорит:
- Сядь прямо.
- Не кури при матери.
- Не смей есть спагетти без ложки!
Я сижу и смотрю на все это.
Я понимаю, что мне просто нечего делать здесь. Я смотрю на тебя. И не воспринимаю.
Ты сидишь напротив, весь такой холеный, лощеный и вообще подчищенный. И ты говоришь:
- Фриц сделал мне предложение, мама, – ты смотришь на меня. – Ведь это так, Фриц?
Я молчу. Секунду, две, три, кажется, уже десять.
Я говорю:
- Да, Рейч. Ты совершенно права.
И она шепчет одними губами «я тебя люблю!» и я улыбаюсь.